Анечка откапывает еще несколько костей. Понять, какие это части тела, у нее не получается. И кисточки нет, чтобы с умным видом смахивать с костей песок. Вдобавок солнце начинает клониться к закату, и становится не по себе. В сумерках и ночью она пока не такая взрослая девочка, как при свете дня.
Я вернусь завтра, обещает она и бежит домой.
Увидев, что в ведре маслята, бабушка хмурится. Там, куда она отпустила Анечку, маслята не растут. А то место, где она была, намного дальше.
Находке бабушка тоже точно не обрадуется, Анечка это знает. Весь вечер она терпит, дав себе слово хранить секрет.
Я нашла человека, говорит Анечка перед сном, когда молчать становится совсем невыносимо.
Какого человека? спрашивает бабушка.
Мертвого.
Бабушка долго сидит неподвижно, сцепив руки на коленях.
Давно мертвого или недавно?
Анечка пожимает плечами.
Я не знаю. Наверно, давно.
Ты нашла его там, где собрала грибы?
Анечка кивает.
Я думала, там зарыто чудовище, говорит она виновато. Или клад.
Бабушка гладит ее по голове, накрывает одеялом.
Клад это вряд ли, говорит она. А чудовище запросто.
Анечка удивлена, что ее не ругают. Обычно бабушка вспыльчивая и говорит странные вещи о том, какими ужасами полны здешние леса. Ужасы Анечке нравятся. И то, что они здесь вдвоем, наедине с ужасами. Но ужасы ужасами, а иногда бабушка и правда пугает. Как в тот раз, когда прямо к крыльцу приползла огромная толстая гадюка. Бабушка сказала, гадюка ждет гаденышей, разрубила ее на куски лопатой и зарыла в разных местах.
*
Скоро десять лет, как Вера осталась здесь одна. Электричество теперь не дают, пришлось разориться на генератор. Дочка зовет в Псков, оставляя ей внучку на лето, но Вера не поедет. Вера умрет в этом лесу, но прежде она заменит мужнины глазки. Только глазки остались. Глазки отделяют ее семью от свободы. Вера часто жалеет, что их нельзя вырвать у кого-то заранее, чтоб наверняка.
В нынешнем году? В следующем? Чаще всего он приходил именно летом.
Вера надевает высокие резиновые сапоги, берет мешок, фонарь и лопату. Нет предчувствия беды или возмездия. Это не знак, не кара, настигшая через тридцать лет. Просто она плохо его зарыла, в неподходящем месте, в неподходящей земле, и теперь это нужно исправить. Анечке не стоит играть с дедушкиными костями.
Лес обступил ее одинокий дом со всех сторон. Дорога заросла, хотя все еще различима. По ночам воют волки далеко и в то же время близко. Ухают совы. Одна проносится совсем низко, почти коснувшись крыльями Вериной головы.
Луч фонаря выхватывает из темноты немилые кости.
Как тебе тут? спрашивает Вера, вонзая лопату в песок. Надеюсь, плохо.
А будет еще хуже.
Не так просто отыскать все части в темноте. Если бы он был целым, когда она его закапывала но он не был. И могила не была аккуратным прямоугольником с ровными краями. Несобранный кровавый пазл, брошенный в наспех вырытую яму. Приходится много ползать, запускать руки в песок. Поднимается ветер. Сосны скрипят. Тьма сгущается вокруг маленького островка света у могилы.
Вера надеется, что нашла все кости или почти все. Она складывает их в мешок, зарывает яму и разравнивает поверхность. Завтра Анечка придет сюда, несмотря на бабушкин запрет и ничего.
Теперь Верин путь лежит через осиновую рощу на болото. Бродить по нему в темноте гиблое дело, но Вера и не собирается. Она прекрасно знает, где начинается болото. Знает ту черту, у которой становится опасно. Забравшись на кочку, она кидает мешок с костями в вязкую жижу, потом нагибается и топит его лопатой. Тут еще неглубоко, но осенью будет глубже, а вообще и этого достаточно. Просто притопить. Убрать с внучкиных глаз.
Причудливые тени разбегаются во все стороны от фонаря. Начинается дождь. Вера возвращается на песчаный пятачок и с удовлетворением смотрит, как крупные капли прибивают песок в том месте, где она копала. Завтра будет почти незаметно.
За спиной шуршат кусты.
Вера-а, басом рыдает он. Вера-а, это ты-ы?
Вера холодеет от ужаса.
Он тебя чует Глазки сгнили!
Проня не бежит, а еле тащится, как в те разы, когда сгнили ножки. Сначала левая, потом правая. Волочет большой нож с ее кухни, отмечая свой путь на песке.
Глаза мужа затянуты плотными желтоватыми бельмами. Из-под отвисших век льются на морду мутные слезы и смешиваются с дождем.
Вера бросает все на землю, хватает его округлое мясистое тело и трясет.
Почему так поздно?! кричит она на весь лес. Почему?! Что ты задумал, мразь?! Рассвет скоро!
Он искал тебя дома! визжит Проня, суча перед ее лицом руками. Искал в лесу! Глазки сгнили! Глазки! Он пошел на запах! Шел, шел и дошел! У него маленькие ножки! У него ножки! Ножки!
Вера забрасывает лопату в кусты, хватает фонарь, Проню и бежит домой. Лупит дождь. Трава скользкая, грязь вязкая. Который час? Вера чувствует приближение восхода, чувствует за дождливой ночной прохладой пронизывающий предрассветный озноб. Мокрая одежда липнет к телу, сапоги хлюпают. Проня крепко держится одной ручкой за ее волосы, как в тот раз, когда она несла его к Василисиному порогу. В другой ручке у Прони нож. А мордой он прижимается к Вериной шее.
Вера сажает его в машину, выезжает со двора и мчит по заросшей грунтовке, подпрыгивая на кочках. Нет времени смотреть на часы. До трассы никак не успеть, но можно успеть до поселка. Он теперь не такой оживленный, как прежде, но там еще есть глазки.
За старым колодцем, поросшим геранью, «Москвич» глохнет. Вера пытается завести. Осторожно. Раз. Два. Три. Нет времени орать, нет времени проклинать. Нет времени разбираться. Она опять хватает Проню на руки и бежит к поселку. К ногам будто привязаны пудовые гири. Она шаркает и хрипло втягивает воздух. Дождь прекратился. Все дышит свежестью и жизнью. Только глаза Вериного мужа дышат тухлятиной, и эта вонь разъедает на бегу Верины глаза. Чтобы бежать быстрее, она воображает, что спасает свое уродливое дитя из фарша от фашистов.
Вера не боится смерти. Вера боится, что ее кровь потянет.
Виднеется поселок. Крайний дом. Его зовут Виктор, у него жена Ленка и двое детей. Вера учила обоих. А Ленка пьяница.
Ленку бери, одними губами шепчет Вера на бегу. Крайний дом. Зеленый.
Отнеси меня, упрямится Проня.
Еще слишком далеко. Он не понимает.
«И не поймет, пока не ткну его», с ужасом думает Вера. Он же слепой. Он не видит крайний дом. Не видит зеленый.
Вера бежит еще. Пусть он слеп, но нужно пытаться. Он же чует. Она снова набирает в грудь воздуха, чтобы сказать: «Ленку бери».
Я чую его, говорит Проня, все так же прижимаясь мордой к Вериной шее. Первый луч.
«Где?!» хочет выкрикнуть Вера, но не успевает. Этот нож не для картошки. Он здоровый. Проня с усилием проталкивает его в Верино горло обеими ручками, пока тот не выходит с другой стороны.
Вера падает. Проня отлетает от удара и катится по размокшей дороге, словно Колобок, ушедший от бабушки.
Дорога глиняная, в лужах. Кровь не впитывается, а стекает к обочине, в заросли репейника, но это трудно понять. Ведь вокруг еще темно. Одного луча солнца слишком мало, чтобы различить кровь и воду.
Веры уже нет. А ее кровь есть, и ее кровь тянет.
Проня неуклюже поднимается на короткие ножки, приближается к телу, деловито ощупывает ее лицо. Затем запускает лапы в глазницы, и вот уже слепые мужнины глаза валяются на дороге, а Верины глядят на Верино тело.
С минуту он вертит башкой и радостно ворчит. Глазки снова видят!
К первому лучу присоединяется второй.
Когда лучей станет бессчетно, проснется Анечка. Не обнаружив ни бабушки, ни машины, она решит, что бабушка уехала в поселок за продуктами, а ей почему-то не сказала. Генератор Анечка включать не умеет, поэтому пойдет в сад, наберет себе яблок на завтрак, пожует кукурузных хлопьев, которые мама иногда привозит из города, и запьет простоквашей. Потом возьмет совок, кисть, задубевшую от краски, ведерко и отправится на раскопки, но обнаружит, что кости загадочным образом исчезли.
Анечку захлестнет восторг.
Так я и знала! воскликнет она, всплеснув руками. Я выпустила на свободу чудовище!
Теперь оно будет преследовать Анечку годами, пока она не научится стрелять, драться и прыгать по крышам. Пока не станет археологом. Пока с помощью друзей, которых еще нет, в результате долгой, изматывающей борьбы не заключит чудовище обратно.
На сей раз навсегда.
БилброАлексей Жарков
Эта история произошла в те далекие времена, когда еще не существовало компактных навигаторов и смартфонов, а люди пользовались бумажными картами и звонили друг другу, чтобы поговорить. Кругом было полно телефонных будок, почтовых ящиков и автоматов по размену монет.
Извините, произнес Андрей, там на улице дождь и плохо видно, не могли бы вы мне помочь? Мы ищем отель «Мэри Энн», и, судя по указателю на шоссе, он должен быть где-то на этой дороге. Он осмотрелся. Это же Билбро, не так ли?
На плечах трех человек, что сидели у стойки, покоилась тишина. Пахло добротным деревом и терпким ароматом настоящего, живого огня. Уютный мрак заполнял все пустое пространство, и в нем сверкали только глаза и губы да одинокий стакан с пивом. Все трое смотрели так, словно увидели шагающее на двух лапах животное. Андрей даже усомнился на секунду в том, что он спросил по-английски. Ему показалось от усталости, от дождя и недавнего шума на шоссе, и внезапной уютной тишины, и запаха этого места, что он вообще не в Англии. Голова немного закружилась: а что, если это не Англия, не графство Йоркшир, а какая-то совсем другая страна, где могут не понимать его любимый английский?
Да, это Билбро, подтвердил один из посетителей паба, высокий седой мужчина в плотном замшевом пиджаке, если, разумеется, вам действительно нужен именно Билбро, в чем я вам искренне сочувствую. Тогда, мой юный друг, вы свернули правильно. Однако я бесконечно удивлен тому, что вы собираетесь остановиться именно в «Мэри Энн». Его губы сдвинулись в едва заметной ухмылке, которая тут же отозвалась на лицах других двух посетителей: немолодой женщины около шестидесяти и худого нескладного мужчины неопределенного возраста с тонкой изогнутой шеей, светлыми пепельными волосами и огромным, как будто испуганным взглядом.
Все трое многозначительно переглянулись.
Почему же? спросил Андрей.
Это долгий рассказ, начал мужчина в замшевом пиджаке, так что позвольте нам прежде представиться. Меня зовут Томас Элгар.
Он выглядел старше, чем показалось Андрею сперва. Длинные сухие морщины бороздили желейные щеки, спадая вниз и обрамляя гладко выбритый подбородок, словно встречные складки на драпировке. Голова блестела пятнистой лысиной, как полная луна, а ногти на пальцах походили на старые, отцветшие синяки. Одежда его, напротив, сверкала нетронутой новизной и свежестью, словно он приобрел ее специально для этого вечера.
«Томас Элгар. Надо бы запомнить, зачем-то подумал Андрей. Тощего старичка в коричневом пиджаке зовут Томас Элгар». Словно отзываясь на эту мысль, лицо под лысиной сверкнуло понимающим взглядом, а губы вздрогнули улыбкой:
А как ваше имя, юный джентльмен?
Андрей представился и сказал, что он из России, из Москвы, и здесь всего третий день, проводит отпуск с подругой, которую зовут Глория, да-да, вот такое почти английское имя, а сейчас они держат путь на север в город Эдинбург, или, как произносят его англичане, Эдинборо, и у них отличная новая машина, но старая карта, на которой не обозначены второстепенные дороги и улицы в городах, особенно в таких небольших, как Билбро. Поэтому ему нужна помощь в нахождении отеля, где у них забронирована комната. Отель называется «Мэри Энн».
У вас прекрасный английский, с удовольствием заметил Томас Элгар, не каждый день встретишь иностранца с таким хорошим знанием, тем более здесь, у нас, куда туристы почти не заглядывают.
Спасибо, уронил взгляд Андрей, я изучаю его, кажется, всю свою жизнь
О Как это мило, произнесла женщина, и все трое снова переглянулись. Жаль, что заодно с языком вас не познакомили с историей города, в котором вы сейчас находитесь. Что же привело вас в Билбро? Почему не Йорк, туристы обычно едут в Йорк?
Там сейчас какой-то фестиваль. Андрей слегка покраснел, чувствуя неловкость. Видите ли, все забито под завязку и слишком дорого, мы решили переночевать здесь в «Мэри Энн», а в Йорк отправимся завтра. Утром. Сразу после завтрака.
Оу, трагично вздохнул мужчина со светлыми волосами. Эньюрин Стоупс, это мое имя, хау-ду-ю-ду, мистер Эндрэй. Неужели вы не изволите хотя бы час провести в Билбро, это удивительный город. Смею вас заверить, мой дорогой друг, вы не пожалеете. Разумеется, если ваша ночевка в «Мэри Энн», произнося это имя, он испустил характерное для англичан придыхание и многозначительно приподнял соломенные брови, если она пройдет благоприятным для вас образом. В чем мы все тут, разумеется, сильно сомневаемся, не так ли, мисс Дженнифер?
Мисс Дженнифер Кекстон. Это мое имя, объявила старушка, подбирая свои гофрированные губы. Я не ослышалась? Вы собираетесь переночевать здесь, в такую погоду, да еще и в «Мэри Энн»? Боже мой, неужто вы ничего не слышали про то, что случилось с Джоном Аскремом?
Она задала этот вопрос с такой пронизывающей интонацией, на которую способны одни только англичане, так что Андрей невольно и неожиданно для самого себя смутился и покраснел, точно его перед всем классом упрекнули в невыученном домашнем задании или даже в воровстве. Это прямо так и слышалось в ее голосе, укоризненная строгость: как можно было отправиться в место, о котором ничегошеньки не знаешь? Что же это за лень такая? Что за безрассудство? Shame on you!
Извините, промямлил Андрей, растерянно переминаясь с ноги на ногу и озираясь по сторонам в поисках спасения.
Однако в пабе все было по-прежнему. Теплый свет разливался по ухоженному залу. Если бы не эта троица, паб наверняка бы закрылся, в английской провинции пабы пустеют быстро и в первом часу ночи превращаются в призраки самих себя. Этот же, под вывеской «Билбро Армз», сегодня явно полуночничал. Камин хрустел угольками, тени, словно огромные йоркширские слизни, неторопливо ползали по картинам, стенам и потолку, исчезая в глубоком черном окне, словно в колодце. Томас Элгар в своем пиджаке, менторская Дженнифер Кекстон и светловолосый молчаливый Эньюрин Стоупс расположились небольшим английским кружком на высоких стульях вблизи барной стойки. При этом все трое сидели вполоборота, внимательно рассматривая Андрея. В руке Стоупса качалась огромная кружка с элем цвета подгоревшей карамели и возвышавшейся над ним, словно меловые утесы Дувра над густым морем, белой пеной. Стоупс то и дело обмакивал в эти мягкие скалы свою острую верхнюю губу, но ни пены, ни эля от этого как будто не убавлялось.
Андрей посмотрел в окно, вспомнил про Глорию и, спохватившись, повторил вопрос:
Извините, но могу ли я узнать, правильно ли мы едем к отелю «Мэри Энн»?
Разумеется, мой юный друг, отозвался Томас Элгар. Однако если вы не найдете время нас выслушать, то с большой вероятностью не сможете туда попасть, ведь сейчас очень поздно, и вы в том самом Билбро, где нет указателей. Уже много, много лет. Да еще и дождь на улице
Вам угрожает опасность, мой друг, вторила ему мисс Кекстон, так что не торопитесь и послушайте. Возможно, вам придется обуздать собственную скупость и неосмотрительность и проехать чуть дальше по дороге в сторону Йорка, чтобы заночевать там.
Позвольте рассеянно произнес Андрей. Нам угрожает опасность? Бандиты?
Все намного хуже, мой юный друг, загадочно протянула мисс Кекстон. Послушайте, что расскажет вам старый Томми. При этом она легонько толкнула в бок Томаса, подмигивая Стоупсу, прятавшему ухмылку в пене над пинтой.
Да, с Джоном случилась одна неприятная история, начал старик, медленно растягивая слова, будто каждое приходилось вытягивать за хвост, как лисицу из норы. Однажды он отправился в лес и не вернулся.
Закончив фразу, Томас затих. Все трое принялись по очереди глубоко вздыхать, кряхтеть и посапывать, изображая сочувственные стоны.
И что было дальше? поинтересовался Андрей, когда пауза окончательно затянулась.