Фигурки и блокнот с незаконченными рисунками, несколько шариков, карточки с черепашками-ниндзя, перетянутые резинкой. В другой коробке лежали полосатый школьный галстук, игрушка в форме клешни, с помощью которой Ной доставал множество потерянных вещей, и фигурка из глины. Он сделал ее на занятии по лепке. Птичка с широко раскрытым клювом. Одно крыло отломилось и лежало на полу.
Маршалл сидел над осколками прошлого целый час. Буря стихла, остался только воющий ветер.
Маршалл гадал, делала ли Клэр то же самое. Сколько часов она предавалась горю, цепляясь за прошлое, не в силах его отпустить? Что было в ее коробках? Он не мог вспомнить, как собирал их, как делил вещи, когда они разъехались пару лет назад. Ему стало больно при мысли, что четыре коробкиэто все, что осталось от его сына.
Сколько коробок заполню я, когда умру? Кто заберет их?
Ощущение, которое преследовало его, вернулось. Что-то бурлило. В стенах, в досках паркета у него под ногами. Он не мог избавиться от этого чувства. Нечто тревожное тянулось к нему.
Воспоминания о собственном детстве отогнали это ощущение. Ненадолго.
Маршалл и его друзья шли по мосту Флагман на окраине Джеймсбриджа. Внизу текла река Хантертеперь только обмелевший ручей. На волосах у них лежала красная пыль, велосипеды с одной стороны нагрелись от солнца. Ребята говорили, что под мостом жил бродяга: когда-то он был миллионером.
Руки его отца, мозолистые, грубые. Запах мотоциклетных выхлопов и пота на его коже, когда по вечерам он садился за стол.
Маршалл размял шею, всхлипнул, поднялся на ноги. Суставы щелкнули. Тело занылоболь, о которой он и не догадывался. Комната закружилась перед глазами, Маршалл почувствовал, как стены сжимаются. Закрыл глаза. Стало легче. Досчитал до десяти. Он боялся снова открыть их.
Что, если он снова увидит Ноя, окровавленного и шепчущего, с головой, склоненной к плечу под углом в девяносто градусов?
Прекрати, Маршалл. Ты сходишь с ума.
Видения участились. До школьной площадки он видел сына в автобусе, ехавшем по Робсон-стрит. Маршалл пытался убедить себя, что это мог быть кто угодно: потерявшийся мальчик, спящий подросток, возвращавшийся с хоккейной тренировки, но он знал правду. При виде Ноя его затрясло, во рту появился металлический привкус, словно он лизнул сковороду. Эти ощущения возвращались. Они были реальны.
У ног Маршалла лежал старый мишка. На морде застыло доброе лукавое выражение. Он наклонился и поднял игрушку, ощутил ее вес и посмотрел, как тяжелая голова запрокинулась, открыв франкенштейновские стежки на шее.
Что-то скользнуло у него между пальцами, вывалившись из медведя.
Что-то маленькое.
Летело на пол.
Он не хотел смотреть видео по делу, но ему пришлось. Черно-белые записи с камер наблюдения, мигающие, с бегущими внизу секундами. Экран разделен на четыре части: четыре камеры снимали случившееся с разных углов. Он видел, как Ной забирается на перила. Люди вокруг слишком заняты своей жизнью, чтобы увидеть конец чужой.
Вещица, вывалившаяся из мишки, падала, словно в замедленной съемке. Маршалл провожал ее взглядом.
Ной подтянулся. Последние секунды жизни его сына полнились уверенностью, которой недоставало Маршаллу. Ребенок перегнулся через край.
Что бы ни выскользнуло из расползшегося шва, оно упало на пол. Подпрыгнуло. Ударилось о голень Маршалла.
Его мальчик падална четырех экранах. Клоун потянулся за ним, когда ребенок пролетал мимо перил нижнего этажа, но не сумел поймать. Ной ударился о морду динозавра, скатился на пол и приземлился на голову. Фонтан крови, хлопок, как от лопнувшего шарика. Его сын. Его мальчик.
Маршалл развернул мишку и обнаружил в шкуре узкую двухдюймовую прореху. Бурлившая внутри тревога вырвалась наружу.
Он наклонился и поднял с пола флешку.
Глава 23
У Клэр выдался плохой день, хотя приготовление ужина отвлекало. Будто бы ожидание будущей трапезы, некая идеальная картинка, которую она себе представила, сдавило голову, как полотенце на волосах после душа, и не давало прорваться дурным мыслям наружу. Но некоторым все равно удавалось пробиться сквозь этот барьер.
Наступил вечер Хэллоуина.
Индейка, овощи, безглютеновый пирог и вино. Она уже выпила полтора бокала. Язык жгло. Согласно плану, подружки приедут через час. Тихая музыка, что играла по радио, доносилась из гостиной. Клэр выключила верхний свет, чтобы создать уют, притвориться, что все хорошо. На самом деле ничего хорошего не было.
Клэр поставила кастрюлю в раковину и открыла кран.
Она подумала о том, как самоубийство Ноя повлияло на семью, словно накрыв их тенью. Письма приходили со всех уголков страны, множество цветов и открыток с соболезнованиями, что были подписаны словами «Понимающий родитель», посланий, выведенных уверенными, в отличие от ее собственных, руками. Клэр потрясло, что люди сострадали так, словно делили с ней ее горе. Ее вину.
Она уставилась на кастрюлю и через секунду поняла, что та переполнилась. Клэр вытащила пробку из раковиныраздались сосущие, хлюпающие звуки. Вниз, вниз.
Несмотря на сочувствие, письма и цветы утешали Клэр так же, как и статистика. Плохо. Суицид занимает третье место среди причин смертей в подростковом возрасте. Девочки думают о самоубийстве в два раза чаще мальчиков, но лишают себя жизни в четыре раза реже. Девяносто пять процентов самоубийц страдают от психических расстройств: депрессии, биполярного расстройства. Больше бессмысленных фактов, больше причин для ненависти к себе.
Статистика не помогала.
Она не прогоняла боль, которая стала частью Клэр. Въелась в нее. Клэр должна была носить маску агонии, день за днем, продолжая жить как взрослый человек в разумно устроенном мире.
Клэр хотелось сказать сыну, что его безгранично любили и что боль, которую он чувствовал, отнюдь не страшна: она просто часть перехода, ритуала, через который проходит каждый ребенок. Клэр часто думала, какой же надо быть матерью, чтобы ничего не заметить. Но и полиция не нашла ответов. Они тоже не справились. Что утешало ничуть не лучше, чем статистика и цветы.
Она стояла над плитой с кухонным полотенцем на груди и влажным от пара лицом. В кастрюле приятно булькало.
Станет лучше.
Закрыв глаза, она могла представить, как Ной обнимает ее в ответчего он не делал пару предшествовавших самоубийству лет. Время плохих оценок и пустых взглядов.
Что-то надломилось, но осталось незамеченным. Часы тикали.
Каждая годовщинадень рождения, Рождествопревращалась в кошмар. Сменяющие друг друга листки в календаре пугали. В году, как и в любом углу ее квартиры, таились ловушки, готовые взорваться, стоило лишь коснуться проводка-воспоминания. Клэр не знала, хватит ли ей смелости пережить еще один год. Хотя она говорила себе это каждый сезон.
Тик-так. Тик-так.
«Ты просто трусливый лев»,подумала она.
«Волшебник страны Оз» был любимым фильмом маленького Ноя. Они брали его так часто, что владелец магазина видеопроката отдал им затертый диск. Она помнила каждую фразу. Крылатых обезьян, разрывающих Страшилу на частисолома сыплется во все стороны. Эта сцена всегда пугала Ноя.
Ее тоже.
Она обхватила себя руками, качая головой. В такие дни легко было ненавидеть. Его. Ее мальчика. Ее единственного сына.
Она била посуду: это успокаивало.
Вазы разлетались с таким приятным звуком.
Клэр налила себе стакан воды, но его не хватило. Склонившись над раковиной, она отвела волосы назад и стала пить из-под крана, пока не почувствовала, что вот-вот лопнет. Клэр вышла из кухни и рухнула в кресло в гостиной.
В комнате было чистони пылинки. Журналы на столике покоились там, где мать оставила их, когда приходила несколько недель назад. Дни слились в размытое пятно, разделяемые лишь сном, едой и туалетом. Книга, которую купила Клэр, лежала на кресле рядом. Она ее не прочла. Клэр ждала, когда вернутся крылатые обезьяны, чтобы разорвать ее на части. Если они вообще когда-либо улетали.
Четыре женщины сидели за столом в окружении грязных тарелок и покрытых отпечатками пальцев бокалов вина. Смех был редким гостем в квартире Клэр. Беседа перескакивала с темы на тему, Клэр почти не говорила, предпочитая слушать и купаться в тепле подруг. Сложно было не завидовать их счастью.
Я не знаю, что не так с девяноста процентами героинь в современных фильмах, но они меня бесят!сказала одна из подруг.Или Барби, или чокнутые. По идее, последние должны мне нравиться, но нет. Они словно говорят: «Я крутая и особенная, но все равно покупаю туфли и ищу прекрасного принца». Фу.
Точно,согласилась другая.Я стала внимательнее выбирать, что смотрю. Смешно, но телевизор влияет на мой день, создает настроение. Я стараюсь избегать всего, что печалит или пугает. Беда в том, что теперь трудно найти что-нибудь безопасное. Даже реклама норовит пнуть в живот. Разве что «Закон и порядок», обожаю его.
Как я тебя понимаю,сказала третья подруга, допивая вино.Я смотрю только костюмированные мелодрамы. Ой! И еще кино про животных. Позавчера видела классную документалку про слонов. Господи, такая трогательная. Моя идеальная ночь в кино: викторианская мелодрама со слонами
С судебной тяжбой в конце.
Классно придумано, надо записать! Еще вина, Клэр?
В гостиной зазвонил телефон. Она не слышалагрезила, вместо того чтобы искать осколки вазы в ворсе ковра.
Да, налей мне. Скоро вернусь.
Клэр не следовало больше пить. Ее мутило. Она пересекла комнату и схватила трубку.
Алло,сказала Клэр, растирая предплечье.
Нет ответа. Только дыхание.
Клэр стояла у окна. Жалюзи были подняты, по стеклу струился дождь. Уличный фонарь мерцал, отбрасывая на ее лицо неверные тени.
Алло?повторила она, на этот раз увереннее.
Ничего.
Она отняла трубку от лица и посмотрела на высветившийся номер. Скрыт. Что-то подсказывало ей прервать звонок и уйти, но она не обратила на это внимания. Кроме того, трубка не молчала. Клэр слышала дыхание.
Вздох.
Маршалл?
Из кухни долетели пронзительные смешки. Сойдясь, звякнули бокалы.
Прости, что потревожил, Клэр,сказал ее бывший муж.
Связь оборвалась.
Глава 24
3 ноября 2012 г.
Батарея гудела. В квартире Маршалла царили жара и влажная духота. Все окна были закрыты, ветер сотрясал здание. Телевизор работал без звука, транслируя белый шум. Заплесневевший кусок сыра лежал на разделочной доске на кухне рядом с грязным ножом. По полу гостиной разлетелись перья из разорванной подушки, в них утонула погнутая вилка. Маршалл терзал ее пять минут, засунув в рот грязный носок, чтобы заглушить рыдания.
Он лежал на кроватиглаза опухли, нос покраснел. Маршалл не принимал душ уже два дня. Ел только раз. Ребра выпирали так, что отбрасывали на стену неровную тень.
Компьютер работал, на экране продолжалось слайд-шоу заставки. Из порта сбоку торчала флешка. Слышалось гудение. Зазвонил телефон, и включился автоответчик. Замерцал красный огонек.
Клик. Бип.
Йо, Марс,раздался голос.Это Ринго. Мы кучу времени пытались до тебя дозвониться. Нам срочно нужны готовые видео, а ты как сквозь землю провалился. Ты нужен нам, чувак. Слушай, просто перезвони, когда это получишь.
На автоответчике цифра восемь отмечала количество непрослушанных сообщений.
Глава 25
Маршалл вышел на улицу в одиннадцать часов, впервые за пять дней. Небо было серым, но тучи еще не пролились дождем. Он надел солнечные очкисмотреть на мир было слишком тяжелои стоял перед домом, сжимая кулаки в карманах. В саду рядом кишел тараканами разлагающийся фонарь-тыква. Маршалл слышал, как насекомые грызли тошнотворную оранжевую мякоть.
Здание на углу Оук и Кинг-Эдвард-стрит не вписывалось в окрестности. Справа стоял куда более величественный и огромный дом, слевадетская больница. Над ней постоянно шумели вертолеты, а на перекрестках сталкивались машины.
Вороны сидели на ветвях, на проводах.
Он перешел через дорогу и направился к автобусной остановке. Дальше располагалась школа и изгородь, за которой он увидел сына.
До прибытия автобуса оставалось пятнадцать минут, но Маршаллу нравилось на улице. Его кожа стала мягкой и покраснела из-за часового душа. Прежде чем уйти, он до блеска надраил квартиру.
Выкинул вещи, которые разбил.
Содержимое флешки перекочевало в один-единственный вордовский документ. Ярлыквырванный листок на экраневыглядел безобидно. Но содержимое Содержимоесовсем другая история.
«Другая»неудачное слово. Оно абсолютно, черт возьми, не подходит.
Он распечатал все восемнадцать страниц и оставил их на кухонном столе, придавив бутылкой чистящего средства, чтобы они не разлетелись.
«Обездвижил их»,подумал Маршалл. Словно эти страницы были бродягой, которого отец застал у окна своего сына, вырубил битой и привязал к лестнице. Обездвижилдо приезда полиции.
Только Маршалл в полицию не звонил.
Пока.
Документ составляли выдержки из статей, бесед и имейлов. Пролистай их кто-нибудь посторонний, они, вероятно, отправились бы в корзину. На первый взглядничего интересного. Просто отрывки текста, набранные разными шрифтами. Но если бы читатель присмотрелся повнимательнее, следя за вырисовывающейся историей, то похолодел бы от ужаса. Устыдился бы того, что хотел выбросить эти страницы. Начал бы швыряться вещами, рвать подушки. На целые дни забыл бы о еде и плакал, пока из носа не пойдет кровь.
Маршалл наблюдал за людьми на улице. Они шли по своим делам, уверенные, что их дети там, где они должны быть, что они никогда не поступят так, как чужиенепослушные и слабые. Эти люди держались так, словно были неуязвимы для бедствий.
Подъехал автобус. Маршалл вошел и опустился на сиденье. Он смотрел на запотевшие стекла, проявившие отпечатки ладоней и надписи пальцем. Пахло мокрой псиной. Пассажиры уставились в личное никуда.
Восемнадцать страниц.
Восемнадцать бурлящих страниц.
Сложно сказать, когда Ной начал собирать документы, но сообщения и имейлы шли по порядку. Маршалл предположил, что все началось по крайней мере за два года до смерти сына. Он знал, что их не отправляли с домашнего компьютера: его жесткий диск изучали полицейские в ходе расследования. Ни один из сайтов, с которых Ной делал выдержки, не встречался в истории браузера.
Маршалл бы запомнил такое.
Это выходило за грань допустимого.
Все сообщения в мессенджере домашнего компьютера принадлежали ему и касались либо работы, либо разговоров с фанатами кино из разных уголков США. У Клэр мессенджера не было, как и у Ноя, насколько он знал. Но содержимое флешки говорило об обратном.
Чем больше Маршалл думал, тем сильнее крепли его подозрения.
Для разговоров и поиска информации Ной пользовался не домашним и тем более, будучи умным ребенком, не школьным компьютером. Нет, его сын занимался этим во время долгих визитов в библиотеку.
Глава 26
Фотография мальчика, ровесника Ноя. Темные глаза смотрят из-под аккуратно подстриженной челки. Мальчик румяный и пухлый, откормленный. Несмотря на мрачное выражение лица и угрюмый взгляд, кто-то о нем заботился, любил его. Робкая улыбка на камеру. Снимок, похоже, сделали в школе: мальчика в форме сфотографировали на голубом фоне. Маршалл понял, что это скан старой, мятой фотографии, а не цифровой снимок.
Под ним начиналась беседа.
HelveticaBoy: Видишь?
NeedaArk11: Да. Я ее сохраню.
HelveticaBoy: Хорошо. Ты меня так представлял?
NeedaArk11: Типа того. Когда ты сфотографировался?
HelveticaBoy: В прошлом году.
Маршалл смотрел, как за стеклом проносились здания. Все сливалось в сплошное пятно. Он не хотел закрывать глаза: перед ним сразу вставало лицо HelveticaBoy.
HelveticaBoy: Тебе грустно? Что ты имеешь в виду?
NeedaArk11: Просто иногда я грущу. А ты?
HelveticaBoy: Да, конечно. Обычно из-за папы. Родители никогда не любят нас так, как говорят. Иногда мой папа говорит, что любит меня, но я знаю: он врет. Ты когда-нибудь думал так о своем отце?
NeedaArk11: Не знаю.
HelveticaBoy: Он тебя когда-нибудь бил?
NeedaArk11: Нет.
HelveticaBoy: Поверь мне. Они все хотят этого. Все мои друзья это знают.
NeedaArk11: Может быть. Почему отец тебя бьет?
HelveticaBoy: Потому что я уродливый.
NeedaArk11: Но ты не уродливый, ты нормальный.
HelveticaBoy: Другие считают тебя уродливым?
NeedaArk11: Нет. Не думаю. Но я мелкий. Ненавижу это. Все в классе выше меня. Иногда меня дразнят.