На вершинах знания - Гейман Василий Васильевич 7 стр.


 Несомненно,  ответил Фадлан.  Но второе освобождение астрала должно было произойти несравненно быстрее, чем первое. Огонь, уничтоживши физическое тело, в несколько секунд освободил астральное и, таким образом, Лемурия боролась очень недолго и сейчас же сознала саму себя.

 Но стуки, доктор?

 Видите ли: она хотела нас уничтожить, но мы счастливо избегли смерти, прибегнув к хитрости. Но, конечно, она умерла с желанием привести в исполнение свою угрозу. Она могла попробовать сделать это и после своей физической смерти, действуя на нас своим астральным влиянием. Тут она встретилась с неожиданным препятствием: я огражден от действия астрала, дорогой мой доктор, до тех пор, пока сам не захочу подвергнуться этому действию. А вы, друг мой, находитесь под моей охраной. Так вот, столкнувшись с препятствием, астральное воздействие получило обратный толчок Вот что значили эти стуки.

 Но она не очень страдала?  спросил Моравский, внутренне содрогаясь.

 Очень мало,  подтвердил Фадлан.  Не более секунды. Астрал освободился почти сейчас же при втором выходе.

Он помолчал немного.

 Этот опыт, не совсем удачный, вас поражает, дорогой профессор,  снова заговорил он.  Но что вы скажете о дальнейшем? Несомненно, психическое существо Таты, ее настоящая личность не будут нам возвращены никогда. А между тем, мне кажется, что она могла бы снова возродиться на землеи не захотела А теперь проследите за моим рассуждением. Злобное существо, завладевшее ее телом, поставило меня в необходимость уничтожить это тело. Но это не значит, что мы не можем идти дальше в том же направлении. Мы не вызовем реальной личности, но восстановим только форму. Мы будем иметь в основании нового опыта ничтожные остатки астрального тока, нечто аналогичное тому пеплу, который остывает сейчас в урне. Каждое зерно этого пепла содержит в себе часть эфирной субстанции, так что мы можем овладеть до некоторой степени, выражаясь грубо, как бы щепоткой эфирных частиц души, которые остается только сочетать известным путем, чтобы восстановить жизнь. Подобно тому, как мы можем, смешав пепел с водой, сформировать из полученной массы статуэтку, похожую на покойную Тату или на кого угодно, так точно можно из полученной флюидической массы материализовать изображение этой прелестной девушки. А получив это изображение, можно будет оживить еговы понимаете?.. Это будет, так сказать, одухотворенная и переведенная в нашу действительную жизнь, в нашу земную жизнь, оживленная материализация

Моравский с удивлением смотрел на Фадлана, совершенно подавленный его неисчерпаемой энергией и волей.

 Не думаю, чтобы вы приняли участие в моем новом опыте, дорогой профессор,  продолжал Фадлан.  Он будет, несомненно, гораздо поразительнее того, что вы видели, а вы уже и теперь совсем расстроены. Во всяком случае, наша работа на сегодня окончена. Я не могу признать опыт удачным. Кто знает, какие последствия его ожидают нас в будущем и как отразятся они на ходе дальнейших работ? А работы еще много, я не вижу ей конца. Но меня утешает то, что есть и положительный результат, я убедился, что несчастная Тата стала жертвой той дамы, отвратительной Джординеско, я не ошибся! Помните, коллега, что говорил я вам о вампирах? Вот тогда вы мне не поверили; ну, а теперь? Придется побороться, может быть, даже умереть Ну что ж, война так война, поборемся!

Он тряхнул плечами, точно приняв какое-то решение.

 Но все же опыт наш неудачен; было очень много неожиданностей.

Он помолчал, как бы собираясь с мыслями.

 Чего я не могу себе простить, так это то, что я упустил лярву. Это очень неосторожно. Бедный мой профессор, я думаю, вы и до сих пор еще не пришли в себя, все еще как во сне? Ну,  баста! Трудовая ночь кончена Да и настоящая ночь, пожалуй, прошла. Лампады наши давно погасли, с ними ушли все ужасы, а?

Действительно, зеленые лампадки уже не горели у черного катафалка и один простой поворот выключателя погрузил всю лабораторию в темноту. Фадлан подошел к окну. Он энергичным движением руки дернул за шнурок: зазвенели колечки, зашуршали тяжелые складки и занавеси распахнулись на обе стороны, открыв широкое и высокое зеркальное окно.

Слабый красноватый свет зачинающегося морозного утра пробрался в лабораторию и прогнал ночные тени. С ними ушли и ночные страхи и весь ужас пережитой ночи. Резче выступили понемногу дальние углы обширной комнаты со странными и необычными инструментами и машинами. Заалели самшитовые статуэтки на полках, скарабеи словно ожиливот-вот поползут в проясневшем сумраке, разорвав свою длинную цепь. И яснело больше и больше утро, разгоралось все ярче и ярче, уже рдели багряным светом и кое-где нестерпимо горели блестящие искорки на полированном карнизе

Еще мгновениеи яркий солнечный луч ворвался в окно и рассыпался тысячами сияющих звезд и бликов по всей лаборатории. Наступило ясное безоблачное морозное утро, прелестное зимнее петербургское утро, красота и гордость северной страны.

Оба доктора молча следили за волшебной игрой света и тени, поглощенные неожиданной красотой дивной картины. Душа Фадлана рвалась к свету, ему до боли хотелось раствориться в потоке расплавленного золота и пурпура, врывавшемся сквозь широкое окно, но время еще не наступило А в душе ученого профессора звенели какие-то неведомые струны, и дивный, давно забытый аккорд звучал в старом сердце. Словно что-то родное, близкое, какое-то сладкое детство надвигалось на него, хотелось материнской ласки, грезились русые кудри и бледная узкая рука, и белый полог чистенькой кроватки, и тихая лампадка перед образом. Все это было когда-то и все это ушло и расплылось в сумраке былого. А теперь? Теперь ужасные упражнения минувшей ночи и этот страшный труп, и уничтожение.

Фадлан первым стряхнул с себя очарование победного утра.

 Какая красота, мой дорогой друг, не правда ли? Петербург шлет нам награду за сегодняшние наши труды Здравствуй, солнце, здравствуй, утро! А вот и музыка, вы слышите? Слушайте, слушайте

Где-то далеко звонили к обеднешел уже девятый час. Отдаленный звон колокола доносился сквозь двойные рамы; но и заглушенный, он был мелодичен, музыкален и певуч.

 Это чудное утро и этот звучащий звон,  сказал Фадлан,  как гармонично сливается все в стройном хоре хвалы Творцу! Знание, ослепляющий свет знания! Не простой ли чад и угар ты перед тихим светом великого солнца вечной всепроникающей любви? Пойдем скорей пойдем туда, под своды храма, где приносится жертва любви, где на ее алтаре сегодня, как и всегда, заколется чистый Агнец, добровольно взявший на себя некогда всю скорбь, печаль и горе, все слезы и огорчения нашей грешной земли!

 Разве вы христианин, Фадлан?  спросил Моравский.

 Разве есть пред Ним, Единственным, христиане или язычники или мусульмане?  в свою очередь опросил Фадлан.  Есть только те, кто пламенно веруют в ожившее Искупление, кто веруют в силу Его поистине нездешней любви. Неужели вы думаете, что и там есть перегородки, которые вы здесь понастроили, безумно перегородив широкое русло великой реки?.. Но ваше лицо, бедный мой друг, утомленное и желтое, красноречиво говорит об усталости; может быть, вы вовсе не расположены? Может быть, вы хотите отдохнуть?

Моравский провел рукой по лбу, откинув непокорные седые пряди. Он, действительно, чувствовал себя утомленным, но порыв Фадлана заразил его, разогрел и придал силы.

 О нет,  сказал он,  отдохнуть можно и потом. Нужно ловить такие минуты, они драгоценны!

Они направились в переднюю, где их ждал чалмоносный слуга, одели шубы и вышли на улицу. Петербург уже давно проснулся. Гудели колокола, скрипели полозья, грохотал и звенел трамвай, дворники скребли тротуары, наполняя морозный воздух визгом железа, трущегося о камень. Мороз весело пощипывал нос и уши, иней серебрился на воротнике.

И оба доктора почувствовали властную силу будничной жизни, и прошлая ночь улетела куда-то далеко, словно ее и не было вовсе.

 Я совсем ожил,  проговорил Моравский, радостно вдыхая полной грудью свежий воздух.  Настолько ожил, что хочу, пользуясь тем, что иду с вами, послушать вашей мудрости.

Фадлан улыбнулся.

 Разве есть моя мудрость или ваша? И почему вы думаете, что я мудр?

 А сегодняшняя ночь?..

 Это был только простой опыт, это было только знание. Может быть, это было именно безумие, за которое я буду еще наказан. Но мудрость?.. Хорошо, хотите, я вам расскажу что-нибудь из наших древних книг?

 О да! Я весь внимание и слух, дорогой доктор.

 Хорошо, слушайте. Телооболочка души, которая в нем живет,  есть вещь законченная. Но душа невидима, неизменяема и вечна. Земной человек троичен, подобно божеству, которое он отражает: дух, душа и тело. Если душа соединяется с духом, она достигает Саттвы, мудрости и мира; если она безразлична между духом и телом, она управляется Раейстрастью и переходит от предмета к предмету в фатальном круге; если она отдается телу, она впадает в Таму, бессмыслие, невежество и временную смерть. Вот что говорит Кришна.

 Но какова же судьба души после смерти?  спросил Моравский.  Подчиняется ли она тому же закону, или может его избегнуть?

 Она никогда его не избегает и всегда ему подчинена. В этом сказывается тайна истины перевоплощения. И как беспредельные глубины неба открываются лучами далеких звезд, так неизмеримая глубина жизни освещается светом этой истины. Если тело подчинялось мудрости, душа улетает к тем, кому дано познать Всевышнего. Если тело подчинялось страсти, душа снова воплощается среди тех, кто привязан к земному. Если тело подчинялось невежеству, отягченная материей душа воплощается среди неразумных существ.

 Это справедливо,  сказал Моравский.  Но что будет с течением веков с теми, кто следовали по пути мудрости и кто живут после смерти в чистых сферах?

 Такой человек,  отвечал Фадлан,  наслаждается в этих сферах в течение многих веков всеми радостями, которые заслужил он своими добродетелями. Все-таки после он возвращается снова, чтобы воплотиться в какой-нибудь святой и чистой семье. Но очень, очень трудно заслужить подобное перевоплощение в этой жизни,  это удел очень немногих Человек, рожденный вновь при таких условиях, находится в той же степени приближения, в какой был при своей смерти, и должен снова начать работать для самоусовершенствования и достижения блаженства.

 Но тогда, значит, и лучшие принуждены возрождаться и возобновлять телесную жизнь? Неужели же и для тех, кто следует мудрости, нет конца в вечном возрождении?

 Есть величайшая и глубочайшая загадка, главнейшее из сокровенных и чистых таинств, мой дорогой друг! Для того, чтобы прийти к совершенству, нужно достигнуть сознания божественного единства, которое еще выше мудрости. Нужно подняться к чудному Существу, высшему души, высшему даже духа. Это дивное Существо, этот сокровенный друг живет в каждом из нас, но мало кто умеет его найти. Вот дорога к спасению. Как только сознал ты это Существо, которое выше всего мира и вместе с тем в тебе, говорит Кришна, не бросай бороться с врагом, который принимает форму желания. Обуздывайте ваши страсти. Чувственные радостиоковы, отягчающие вашу душу. Не ограничивайтесь деланием блага, но будьте в самом деле добры. Творите добро для добра, а не для благих последствий; не помышляйте о следствиях ваших добрых дел, но пусть каждый ваш поступок будет жертвой Высшему Существу. Человек, приносящий свои желания и дела Существу, в котором заключено все и которым создалась вселенная, достигает подобной жертвой полного совершенства. Будучи уже духовно связанным, он привлекает эту духовную мудрость, которая выше всяких жертв. Потому что тот, кто находит в себе самом свое счастье, радость и светсливается с Богом. И знайте, что душа, нашедшая Бога, освобождена от перевоплощения и смерти, от старости и горя, ибо пьет от источника бессмертия

 Это поразительно красиво,  пробормотал Моравский.  Неужели это действительно так? О, если бы кто-нибудь мог мне доказать это!

 Так говорит одна из наших древнейших книг, Бхагаваджита, дорогой коллега, и блажен, кто может верить написанному в ней.

 Бхагаваджита я не слыхал о такой книге я слышал о Ведах.

 Небо мой отец, зачавший меня. Семья моявсе небесное воинство, моя матьвеликая земля. Высота ее поверхностимоя колыбель, там отец нисходит к той, кто его жена и дочь. Так пели у нас пред алтарями пять тысяч лет тому назад, сжигая перед ними священные травы О Агни! Священный огонь, очистительный огонь! Ты, спящий в дереве и восходящий в блестящем пламени,  ты сердце жертвы, священная тайна молитвы, божественная искра, живущая во всех, и прославленная душа солнца! Вот, дорогой мой друг, что говорят Веды. Тот, кто создал миры, троичен: он Брама, отец; он Майя, мать; он Вишну, сын; сущность, существо и жизнь. Каждый вмещает в себе двух других, и все триединица в непостижимом. Так говорят Упанишады. Но, дорогой друг мой, и Бхагаваджита, и Веды, и Упанишадывсе говорят об одном и том же. Познай самого себяи ты познаешь вселенную и Бога.

Знание и религия, эти стражи человеческого развития, потеряли свой священный дар, свое таинство, великую и крепкую силу воспитания. Храмы Индии и Египта породили величайших мудрецов на земле. Храмы Греции были построены героями и поэтами. Апостолы Христа были священными мучениками Но теперь ни церковь, скованная догмой, ни знание, скованное материализмом, не могут создать совершенных людей. Искусство создавать и воспитывать великие души потеряно. Оно будет найдено только тогда, когда знание и религия, соединившись в живую силу, сольются воедино в великий аккорд для блага и спасения человечества. Рама был только дверью храма. Кришна и Гермес нашли ключ. Моисей, Орфей и Пифагор вошли вовнутрь, но один только Христос был его святилищем

Моравский изумленно смотрел на Фадлана, и изумление это росло с каждым его словом.

 Да, мой друг! Познай самого себяи ты познаешь вселенную и Бога,  продолжал Фадлан.  Такова надпись на храме Дельфийского оракула. Я прибавлю сюда другие забытые слова. Сон, мечтание и экстазвот три открытые двери в область потустороннего, откуда приходят к нам божественные знания души Но вот и церковь, доктор! Войдем?

Действительно, они подошли к церкви, стоявшей в глубине сада. Белая колокольня резко выделялась среди оголенных черных деревьев. Но она была безмолвна, и колокол не посылал более своей певучей волны: служба уже началась.

 Войдемте, профессор?

Но Моравский отказался. Он крепко пожал руку Фадлана и, подозвав ближайшего извозчика, уехал к себе домой: он едва держался на ногах от усталости.

Фадлан один вошел в старую церковь.

Там почти никого не было. Только две древние старушки стояли у клироса, на котором пел единственный дьячок. Большая церковь казалась еще больше и пустыннее благодаря отсутствию народа. Но, несмотря на пустоту, а может быть, именно благодаря ей, старенький, седой, как лунь, священник с умилением говорил слова возгласов. Мерцали свечи, слабый запах ладана носился по церкви, синеватые облака плыли над престолом и, казалось, Кто-то невидимый недвижимо стоит за ним, ожидая людских молитв и слез.

И Фадлан, опустившись на колени, начал горячо молиться

О чем молился, о чем мог молиться ученый доктор, воскреситель мертвецов?

VI

Моравский продолжал читать свои лекции, как всегда, и, как всегда, лекции его были блестящи и увлекательны, привлекая множество слушателей. Как всегда, Моравский занимался в своей клинике. И, как всегда, больные были в восторге от своего внимательного и ласкового доктора, и многочисленные пациенты не могли пожаловаться на лучшего из практикующих врачей Петербурга.

Но что-то порвалось в нем, что-то ушло. Возвратясь к себе домой после трудового дня, Моравский не чувствовал никакого нравственного удовлетворения. Ему казалось, что он громоздит ошибку на ошибку, что есть какая-то иная, более правильная и могучая система лечения, и это терзало и мучило его. Былая ясность духа оставила старого профессора: он все еще не мог отделаться от впечатлений странного и страшного опыта Фадлана. А Фадлан, как нарочно, почему-то не шел к нему. Кончилось тем, что Моравский вторично завернул к своему бывшему ученику.

Стояла отвратительная погода, гнилой день петербургской оттепели. С крыш лились ручьи талой воды, растекавшейся по широким тротуарам; мутные потоки текли и из переполненных полузастывших шаек, подставленных под водосточные трубы. С серого неба без конца сыпались снежинки вперемешку с мелким дождем,  нельзя было отличить, где кончается дождь и начинается снег. Иногда порывы теплого ветра с моря пестрили мелкой рябью темные полыньи на реке и, со свистом пронесшись по улицам, уныло выли в телеграфных проводах. Нева вздулась под посиневшей ледяной корой, горбом поднявши Дворцовый мост и выпятив садки у набережной. А Исаакий, одетый сверху до низу в изморозь, как в ризу, весь белый стоял над Невой, указывая своими снежными одеждами на то, что температура поднялась выше нуля.

Назад Дальше