Но, кем бы он ни стал, неизбежно придут люди в черномте, кто работает на президента Соединенных Штатов, который, в свою очередь, работал на НЕГО. От мысли о НЕМ Полковнику становилось плохо.
Господь, ОН, Теневой Хранитель, мировой страшила, тот, перед кем тряслись поджилки у Никсона. И все же ОН и люди под его началом, в том числе президент Соединенных Штатов, сдерживали что-то похуже, чем они сами, а часто это говорило о многом.
Черт, не всем везет с начальником. Зато медстраховка хороша, со стоматологией, а для того, кто не может умереть по естественным причинам, это много значило, от тела к телу. Конечно, всегда был шанс, что он откинется по весьма неестественным причинамна его работе вероятность очень большая, и если причина будет достаточно неестественная, никуда он уже не денется и не переместится. Для его души все будет кончено.
Полковник вздохнул.
Я подписался кровью, подумал Полковник, и теперь я ЕГО представитель на Земле. Пока. Должен же быть какой-то способ выбраться, исчезнуть. Он искал его последние четыреста лет, переезжая из одного мясного домика в другой, но год за годом, тело за телом план идеального побега ускользал от него.
Полковник потянулся и включил прикроватную лампу, позвонил в колокольчик, лежавший на тумбочке. Открылась дверь и ввалилась Эльвира, ожидая приказа.
Полковник смерил ее взглядом. Поманил в кресло у кровати.
- Просто посиди рядом. Составь компанию. А, и надень мои тапочки.
7 Свалка
Замок на воротах свалки открылся и отлетел без всяких болторезов. Масса теней влетела за забор, как черное конфетти на ветру. Только ветра не было.
Тени распались на вихри, которые стали образовывать силуэты. Из них словно высосали ночь. Они стали похожи на людейчетыре мужчины и две женщины. Они были в черномпростые рубашки, брюки и туфли. На миг, когда они сдвинулись, они скакнули вперед в наэлектризованном прыжке, но потом движения сгладились и они зашагали в один ряд, девушка с хвостом несла за спиной черный мешок с уловом. Мешок трепыхался и плакал. Пока они шли, шестеро стали дюжиной, а дюжинавосемнадцатью. Двойники. А затем в мгновение ока их снова стало шесть, и в человеческом обличье - только когда туча заслоняла луну, они снова становились темной неопознаваемой массой, не похожей даже на тень.
Они подошли к ряду ржавых машин и полетели вдоль него, словно катились на роликах, под стоны из автомобилей. Тут и там к окнам прижимались круглые лица. Люди-тени остановились на широкое поляне перед старым алюминиевым зданием и покосившемся сараем.
Хвостатая бросила черный мешок на гравий. Тот распался и стал лужей теней, а посреди нее лежал Загонщик, скомканный и дрожащий. Его одежда стала лохмотьями, разорванная острыми язычками, игольчатыми ножками насекомых и жирными щупальцами. Из прорех торчали кости, лицо его опухло. С загнутыми над спиной ногами, прижимавшимися к плечам, висящими у ушей лодыжками и приплюснутой головой он не напоминал ничего живое. Он явно хотел бы умереть. Он снова почувствовал боль.
Там, где воздух был неподвижный, как на картине маслом, вдруг поднялся холодный злой ветер, который закружил пыль с земли и заскрипел старыми машинами. Тени тут же заволновались, застонали, распались и растеклись по земле, как пролитые чернила.
Глаза Загонщика остановились на сарае. Что-то двигалось под дверью, выплывало из широкой щели. Просачивалось, как темная жижа комками, расползалось по земле, затем набухло в огромную дрожащую тень, которая далеко разошлась и покатилась ему навстречу, словно черная океанская волна в замедленном движении.
Ветер задул сильнее и машины во дворе заскрежетали, как старая ржавая карусель. Темная волна застыла, но он видел просвет во тьме. Из него как будто бы доносилось дыхание. Перед застывшей волной кружились маленькие вихри, швыряя песок ему в глаза. Волна сдвинулась и нахлынула на него, и обволокла, и заполнила ноздри вонью бойни.
Ее странная пасть хлюпнула над ним, показался язык и провел над его головой, будто слизывая шоколад с рожка с мороженным. К каждой его поре словно прилипло что-то маленькое и гадкое, напоминающее руку старика на паху ребенка, кулак, сжимающий сердце старухи, выжимая всю жизнь до капли, зверей, раздирающих младенца, мать, нарезающую и поджаривающую собственных детей, человека с дробовиком, который ждет дома жену, кошек в мешках с кирпичами в реке. В одном прикосновении твари чувствовалось все это и многое другое.
Огромная черная волна и ее органы вкуса отодвинулись, лишилась темноты, стала больше похоже на большую белую картофелину со свиными титьками. Из ее мраморно-белой лысины показались темные жирные волосы. Глаза стали как пулевые ранения. Носкабачок. Пузо перекатывалось как желе. Ножкинеуклюжие пеньки жира с широкими плоскими ступнями и одинаковыми пальцами. В паху словно корчились черные черви, а половое отверстие, подмигивающее из них, было красной свежей раной, оставленной взмахом меча.
Тварь нависла над ним, подняла своими коротенькими ручками, которые вытянулись и стали длиннее, вцепилась толстыми ладошками и многосуставными пальцами. Вознесла над головой, словно чтобы зашвырнуть подальше. Изо рта чудовища выкатился слюнявый язык и попробовал воздух, потом шлепнул его по лбу. Язык был шершавым и холодным, на этот раз не оставлял ощущений. Его острый, холодный кончик просверливался в его череп. Он почувствовал себя банкой варения, которую медленно опустошает муравьед.
После холодного прикосновения языка он вдруг стал девятилетнимна холме возле дома, на своем большом синем велосипеде. Спустя миг он уже летел вниз по холму, безумно крутя педали, ветер играл с волосами, такой холодный на лице. Он хохотал, летел сломя голову. А потом штанина попала в цепь, и его скинуло с большого синего велосипеда, как с взбрыкнувшего коня, высоко запустило. Он рухнул на асфальт, переломал ногу в четырех местах.
Влажный язык всколыхнул воспоминания. После возвращения домой из больницы он четыре месяца лежал на диване в гипсе. Четыре месяца ничегонеделаниятолько слушал, как в спальне за дверью отец избивал мать, шел мимо него в бар, задерживаясь, только чтобы наклониться и бзднуть Загонщику в лицо.
- Наслаждайся с «Кока-Колой», - говорил отец. Язык сдвинулся, забрал воспоминание. Затем ощупал другое, поднял, изучил, затем высосал и его и убрал из памяти.
Наслаждайся с «Кока-Колой».
Жирное женственное существо выдернуло язык из его мозга, выронило его со звуком мешка с фарфором, сброшенного с утеса, и он закатился под ржавеющий пикап «Додж».
Кончики титек Матки истекали черной жижей, густой, как машинное масло. К ней подлетело, толкаясь, сырое теневое сборище чудовищ. Рты, языки, щупальца и усики лизали, поглаживали, касались и сосали, и, словно корчащиеся, темные слизни, они болтались с титек Матки и вздыхали, наслаждаясь ее мерзким медом.
8 База
- Приплыли, - сказал Полковник.
Он говорил о длинном белом деревянном пирсе, блестящем на солнце, и длинной белой гравийной дорожке, что бежала от него к большому двухэтажному белому дому с верандой. Крышу крыльца поддерживали толстые белые деревянные колонны в форме греческих мраморных, а само крыльцо поддерживало верхний этаж со множество широких окон в тени высоких дубов, что росли кругом дома. На коньке крыши был флюгер из металлических пластинок, железяки отражали солнечный свет и крутились.
- Тут будет наш штаб, - сказал Полковник. Команда стояла на носу парохода, глядя, как приближается берег. Возле пирса плавали утки. Подпрыгнула рыба, большая и блестящая на солнце. «Ноктюрн» замедлился и боком поплыл к берегу.
- Не пароход, а зверь, - сказал Джон Генри.
- Других таких не найдешь, - сказал Полковник.
- Я чую магнолии, ивы, стираксы, пару сосен и дубы, и какую-то дохлятину у воды.
- Черт, - сказал Джек, - это и я бы сказал, если б был слепым. Тут больше ничего не растет, а рядом всегда какая-нибудь дохлятина.
- Ага, - сказал Слепой, - но я все чую отсюда, а ты чуешь только свою жопу немытую.
- Эй, ты это че, думаешь, я тебе не врежу, потому что ты слепой?
- Я думаю, ты мне не врежешь потому, - отвечал Слепой, - что я тебя почую заранее.
- Девочки, не ссорьтесь, - прервал их Полковник.
Пароход замер у пирса. Мертвяки опустили большой трап и Полковник, с тросточкой под мышкой и походкой, которая не выдавала возраст, повел команду к дому. Мертвые слуги остались на борту.
Бросив взгляд назад, Полковник объяснил:
- Им лучше здесь. Если все начнетсяа оно начнется, - будут только путаться под ногами. Дженни, будешь нас обслуживать?
- Нет.
- Нет?
- Повторять не буду. Я женщина, но это не значит, что я буду наливать кофе. Я вступила к вам не на правах официантки. Так что, если вдруг не расслышалнет.
- Ну ладно, - сказал Полковник.Джек?
- Вряд ли.
- Эй, ну давайте я, - сказал Джонни.Я люблю готовить. Однажды открою собственный ресторан.
Они пересекли двор, прошли мимо веранды и обогнули дом к парадному входу. Пока Полковник Паркер перебирал ключи на связке в поисках нужного, остальные заметили на притолоке над дверью огромное осиное гнездо. Его покидали осы, которые кружили, жужжали мимо команды и улетали. Жужжание было сродни электрической бритве.
- Здоровое гнездо, - сказал Элвис.
- Ненавижу ос, пчел и шершней, - сказала Дженни.Меня ужалили в девять лет.
- Пчелы хорошие, - сказал Джек.
- Пусть будут хорошие где-нибудь подальше, - ответила Дженни. Полковник как раз открыл дверь, и все вошли внутрь.
Первый этаж оказался шикарно обставлен и такой чистый, что можно было есть прямо с пола. Комнаты были окрашены в теплые цвета, а мебель создана для комфорта. На окнах, которые окружали дом, были вырезаны небольшие узорызащитные заклинания. Так же в центральном холле, ведущем от передней двери к задней, разделяя дом напополам: там узоры были выгравированы на деревянных панелях на стенах.
Ступени лестницы, ведущей на второй этаж, тоже покрывали защитные рисунки. На перилахвырезаны символы и фигуры. Наверху лестницы, на пролете и в коридоре, который шел слева направо, общая тема продолжалась. На стенах висели древние тяжелые гобелены с вышитыми изображениями драконов и других экзотических существ.
В доме было девять спален, и две из нихогромные. Из них одна предназначалась для Полковника, а втораядля Элвиса, который стал вторым в команде после Полковника Паркера.
На потолках всех спален были нарисованы пентаграммы, в середине каждой, на удивление, висел вентилятор. Ровно под пентаграммами стояли двойные кровати.
Спальни распределили, все ушли к себе. Через какое-то время мертвые слуги принесли багаж с парохода.
Элвис стоял у окна своей комнаты, когда Эльвира поставила его чемодан на большое кресло и открыла. Не успела она достать вещи, как он сказал:
- Дальше я сам. Спасибо, Эльвира. Спасибо большое. Можешь идти.
Эльвира повернулась к Элвису и изучила его. Глаза как будто просветлели, словно вид Элвиса пробудил воспоминание в, по большей части отключенном, мозгу, а потом снова стали прежними.
Элвис задумался, как такая молодая девушка, как она, наверняка красивая при жизни, могла решить покончить с собой. Он всмотрелся в ожог от веревки на ее шее внимательней, чем прошлым вечером. Наблюдал, как она развернулась и вышла из комнаты. направляясь с остальными на пароход.
Элвис вздохнул. Он был далеко от «Сан Рекордс» и Мемфиса - давно там не был, а теперь пути назад не осталось. Были моменты, когда все это казалось сном, переплетением теней, лжи и фальшивых надежд; время прерывалось и вихляло, прошлое мешалось с будущим, будущеес прошлым. Когда эти моменты наступали, жизнь казалось нереальной - лишь иллюзией.
В эту ночь Элвис лежал в постели голый, глядя на пентаграмму на потолке. Рядом с кроватью горела лампа, чтобы было лучше видно пентаграмму. Он задумался, почему пентаграмма обладает такой силой. Всего лишь символ. Он встал и открыл одно из окон. Рамы были под защитой, как и само стекло. Даже в открытом виде оставался барьер от зла. Он многое мог отпугнуть, или хотя бы помешать войти. Хотя Элвис не знал, поможет ли это против их нового врага. У него не было особых причин думать, что заклинания не помогут,только чутье. Иногда он ошибался, но чаще оказывался прав. И сейчас у него было очень нехорошее предчувствие.
Холодный ветер ласкал покрытое потом тело. На крыше гремел на ветру флюгерна самом деле набор защитных символов.
Элвис высунулся в окно и вдохнул полной грудью, затем вернулся в кровать, пялиться на пентаграмму.
Не спалось.
Начал считать овец.
Насчитал много.
Подумал подрочить, но не было настроения. Хотя обычно это помогало уснуть, так что, может, стоило передумать. Не так здорово, как колеса, но сейчас, вдали от них, он снова почувствовал себя сильным, здоровым.
А если бы у него были колеса, можно было бы принять одно, или два, или три, только чтобы уснуть. Но с ними он спал слишком крепко, и видел сны, которые ускоряли время, сны, когда он думал, что он не тот, кто он есть, сны, где он был старше и ничего не понимал.
К черту колеса. В таких условиях, если подумать, лучше нервничать и быть начеку. Но когда все кончитсяо боже, он закинет сразу пачку и отправится в глубокий сон, и проспит несколько дней.
За дверью раздался скрип половиц, затем ручка мягко зашевелилась и дверь приоткрылась.
Элвис потянулся и положил руку на серебряную и изукрашенную символами рукоятку большого кинжала, который оставил на тумбочке. Его благословили Далай-Лама, раввины и католический священник, а также представители давно забытых религий.
Элвис медленно поднял нож и сел в кровати. В дверях он видел привлекательный женский силуэт в длинной белоснежной ночнушке, белые зубы на фоне ночи, сбегающие черные волосы.
Одной рукой она подняла подол, так высоко, что длинные ноги засветились почти таким же белым цветом, что и ночнушка. Теперь поднимала ее обеими руками, обнажая темный треугольник. Шагнула вперед, приглашая к приятному проникновению, а потом встала коленом на кровать. Кровать слегка поддалась, и Элвис проснулся. В руке не было никакого ножа. Окно закрыто, как и дверь.
На кровати была складка, но не было Дженни. Стоп, а ему приснилась Дженни? Или кого это он видел?
9 Завтрак
Звенели тарелки. Царапали вилки, ножи и ложки. Джонни приготовил пир горой. Два вида тостов, яичница и бекон из индейки, бисквиты и пирожные, овсянка и кукурузная каша, сосиски в тестена вилках и в кулаках были всяческие яства. У Элвиса в кукурузной каше были нарезанные бананы. Ему хотелось слопать все на столе, но сейчас требовалось быть быстрым и ловким.
Все болтали. Кроме Элвиса. Пока что он только пробормотал пару слов и мешал кашу, рассеянно добавив слишком много масла и сахара. Вот тебе и ловкость.
- Ты как будто приведение увидел, - сказал Полковник. Элвис поднял глаза. Весь стол заметил это и замолчал.
- Кажется, да, - сказал Элвис.
- Это Сара Джун, - сказал Полковник.Потому я и отдал тебе эту спальню. Так и знал, что она придет.
- Ты подстроил, чтобы ко мне пришло приведение?
- Это тебе не какое-нибудь привидение, - ответил Полковник.Этот домженщина, а это ее любимая комната.
- Хватит заливать-то, - сказал Элвис.
- О чем это вы беседуете?спросил Джонни.
- Да. Расскажите, - сказала Дженни.
- Вчера ко мне приходили, - сказал Элвис.Призрачная женщина в белом. Не выдержала вида пентаграммы и исчезла быстрее лазерного луча. Полковник, похоже, знает, что это за дела. Говорит, домэто женщина, что бы это ни значило.
Слепой кивнул бледной головой.
- Я почувствовал ее вчера ночью. Но она хотела тебя, Элвис. И вряд ли ее остановила пентаграмма. Кажется, она просто застенчивая.
- Может, - сказал Джон Генри, - она хотела одолжить стаканчик эктоплазмы.
- Этот домдух, - сказал Полковник.Когда-то был простой дом, а теперь непростой. А дух. Дух-хранитель. Еще в шестидесятых здесь жила Сара Джун. Принимала экспериментальный наркотик под названием Рококо Блю. Правительство проводило опыты в университете поблизости. Наркотик позволял перемещаться между реальностями. Они думали, получится прекрасное оружие для солдат. Чтобы двигаться в астральной плоскости, а материализоваться в нашей. Но не сработало. По крайней мере, не до конца. Добровольцы погибли и тесты прекратили.
- Это хорошая причина прекратить, - сказала Дженни.
- Только они не знали, что в каком-то смысле наркотик сработал, - сказал Полковник.Астральная плоскость существует. Это просто другое измерение.