Отправляйся в ад! проорал Юлий. Я там не выживу, в этой Богом забытой чешской дыре, где они, наверное, и по-немецки-то не говорят, а у их шлюх из ушей торчат волосы. Проваливай, Румпф! Мне пора завтракать, а от твоего лепета только портится аппетит.
И еще одно, дон Юлий. Донося эту новость, министр испытал особенное удовольствие. Ваш отец распорядился, чтобы вы принимали пищу не чаще трех раз в день. Так было и с ним самим, когда он в таком же, как вы сейчас, возрасте находился при дворе дяди, испанского короля Филиппа. Так что вам предстоит привыкнуть к жизни аскета.
Будь ты проклят со своими приказами! крикнул бастард и, почесывая в паху, махнул рукой стражнику. Ты, несчастный, скажи поваренку, чтобы обслужил меня.
Стражник в нерешительности посмотрел на Румпфа, уже кривившего от нетерпения рот.
Дон Юлий, вы под стражей. Никакого отдельного повара, никакого слуги, никакого лакея больше не будет, заявил Вольфганг. Приемы пищи сокращаются с двенадцати до трех, вы не будете общаться с женщинами, и в дороге вас будет сопровождать священник, которому по прибытии в Чески-Крумлов вы сможете исповедоваться в тамошней часовне.
Исповедоваться? Налитые кровью глаза уставились на министра. Я не стану исповедоваться перед каким-то папистом!
В воздухе потянуло ароматом бекона.
Видишь! Когда дон Юлий приказывает, слуги только что с ног не падают, спеша угодить мне, как и подобает в отношении старшего сына их короля. Принеси мой завтрак, ты, ничтожный навозный жук! крикнул Джулио.
Румпф отступил в сторону, и подошедший стражник поставил на столик тарелку с постным беконом и кусочком черного хлеба.
Сын Рудольфа скривил недовольную физиономию.
Это для кого такое?! Где сыры? Где курица? Селедка? Где мой эль, черт бы вас побрал! Мне нужен эльот головы.
Садитесь и ешьте, дон Юлий, сказал министр, бросая взгляд на свои карманные часы. До полдника еще далеко, а у нас много дел. Стража доставит вас к карете, как только вы закончите трапезу. Прощайте, мой господин.
* * *
Возмущенные вопли Юлия разносились по полям и лугам, мимо которых, следуя по старой дороге в Богемию, тащилась королевская карета. Во избежание повреждений членов и дряблой плоти, поскольку узник метался в карете, его связали мягкими полосками холщовой ткани.
Мужчины при виде его плевали на дорогу, а женщины крестились за занавешенными окнами.
Сопровождать дона Юлия министр Румпф не смогего внимания требовали более важные государственные дела: пока король со всем двором веселился в Праге, управлять империей приходилось Вольфгангу. Вместо него в неблизкий путь отправился священник-иезуит Карлос-Фелипе. Младший сын в дворянской семье Ронда, он вырос в Мадриде и со временем стал духовником некоторых весьма влиятельных особ при испанском королевском дворе, хотя так и не поднялся до самой монаршей семьи.
Когда короля Рудольфа и его брата Эрнста отправили в детском возрасте ко двору их испанского дяди, Карлос-Фелипе был одним из их наставников. Он понимал, что сумасбродствофамильная черта Габсбургов, но этот бастард, дон Юлий, был хуже всех, кого ему довелось повидать. Да, двоюродный брат бастарда, дон Карлос, сын короля Филиппа II, тоже слыл чудаком и частенько задерживался в подвалах Эскориала, предпочитая живым общество умерших предков. Но безумие испанского принца было по природе своей болезненным, и он никогда не демонстрировал такой ярости и агрессивности, как Юлий.
Священник поежился, вспомнив рассказы о Хуане Безумной и ее любви к телу умершего супруга, Филиппа Красивого. Хуана была прапрабабушкой обоих мальчиков.
Карлос-Фелипе знал, что дон Юлий одержим теми же демонами, что и его испанские родственники, и потому представляет опасность не только для самого себя, но и для всей династии Габсбургов. Священник поклялся королю, что сделает все возможное и невозможное, чтобы очистить душу молодого человека от вселившегося в нее дьявола.
Вы знаете, конечно, об иезуитском монастыре в Чески-Крумлове, сказал министр Румпф, объясняя священнику его миссию. Постарайтесь заручиться помощью других братьев. Боюсь, совладать с доном Юлием будет совсем не просто.
Карлос-Фелипе поиграл пеньковой веревкой, охватывавшей его тонкую талию и служившей пояском для черной шерстяной сутаны. Ему уже приходилось иметь дело со странными привычками дяди дона Юлия, Филиппа II, и его слабого рассудком сына Карлоса.
Он чувствовал, что в состоянии справиться с бастардом. Восточная ветвь Габсбургов размякла и изнежилась. Столь ценимые ими австрийские манеры и обычаи допускали слишком многое и были терпимы к слабостиздесь требовалась строгость и суровая дисциплина испанского двора.
Словно прочитав мысли священника, министр Румпф сказал:
Полагаю, вам достался не простой пациент, но потакать ему не следует.
Потворство дурным привычкам лишь поощряет новые, склонив голову, ответил иезуит. Ида, я обращусь к моим братьям. Возможно, кто-то из них и пожелает оказать мне помощь в нашей работе.
Заканчивая разговор, Вольфганг добавил:
Проследите за тем, чтобы дона Юлия не развязывали, пока он не будет помещен в надежное место в пределах дворца. Ему, однако, позволено бывать на свежем воздухе по меньшей мере три раза в неделю. Король полагает, что вы дадите ему возможность охотиться в окрестностях Чески-Крумлова для укрепления здоровья и выносливости. При этом его должны сопровождать конные стражники числом не менее полудюжины, дабы он не сбежал и не забрел в город.
Священник кивнул. Охота, преследование зверя с собакамизанятие полезное, дисциплинирующее как разум, так и тело.
И еще одно. Будучи покровителем наук, король Рудольф считает необходимым послать в Чески-Крумлов также и лекаря, продолжал министр. Мне сообщили, что в скором времени к вам присоединится весьма почтенный член пражской Гильдии цирюльников и хирургов. Ему даны строгие указания наблюдать за состоянием сына короля и посылать в Прагу соответствующие отчеты. Король запретил кровопускание до тех пор, пока дон Юлий сам не даст на то согласия, но полагает, что упомянутый лекарь, Мингониус, может представить двору свои наблюдения и предложения относительно возможного курса лечения.
Для этого грешника лечение одноволя Божья, сухо ответил Карлос-Фелипе.
Возможно, вы и правы. Но не забывайте, что молодой человекстарший сын императора, пусть даже и незаконнорожденный. Король не потерпит, скажем так, неподобающего обращения со своим отпрыском. Он также распорядился, чтобы вы вели каждодневные записи и отсылали отчеты с курьером в Прагу.
Прежде чем отпустить священника, которому предстояло отбыть в неблизкий Чески-Крумлов, министр Румпф уважительно поклонился ему, испытав при этом немалое облегчение.
* * *
Дон Юлий все еще выл от боли, только терзали его не легкие и мягкие путы, а клыки голода в желудке. Годами он не знал удержу в еде, потакая своей привычке к обжорству. Чрезмерность во всемеде, любовных утехах, насилиистала для него обыденностью, и никаких ограничений он не признавал.
В полдень карета остановилась в маленьком богемском городке. Не знавший немецкого трактирщик так удивился, увидев королевскую карету, что едва справился с обслуживанием потребовавших эля гостей. Возница распорядился очистить заведение, чтобы освободить место для дона Юлия и его свиты. Собравшиеся на пыльной улице изумленные горожане изо всех сил старались рассмотреть сына короля.
Высокородного пассажира развязали, но священник и два стражника остались рядом и следили за каждым его движением. Жена трактирщика притащила подносы, нагруженные рагу и жарким, квашеной капустой и жирными, истекающими соком колбасками.
При виде такого изобилия Джулио заметно оживился, и глаза у него заблестели.
Подождите. Карлос-Фелипе поднял руку. Нужно проверить пищу.
Юлий пускал слюну уже от одних только ароматов доброй богемской кухни.
Ну так поспеши, проворчал он. Если рагу отравлено, может, ты и умрешь быстрой смертью!
Жадный до еды, он частенько обходился без дегустатора ради того, чтобы поскорее набить рот, и теперь с нетерпением смотрел, как первый стражник осторожно пробует рагу.
И просяные блинчики. Про них тоже не забудь. Потом утку и колбаски, наставлял его иезуит.
Хватит! рявкнул королевский сын, грохнув ладонью по деревянному столу. Обслужи меня. Это приказ.
Но священник еще не закончил.
Вам следует научиться терпению, возразил он Джулио. Ваш отец попросил обучить вас многим добродетелям и, помимо прочего, терпению и умеренности. Он сам получал такие уроки при дворе вашего двоюродного дедушки Филиппа II.
Стражник замялся, но потом вспомнил строгий наказ министра Румпфа, передавшего распоряжение самого Рудольфа II: исполнять приказы Карлоса-Фелипе. Воодушевленный видом яств, он расположился за столом и принялся набивать брюхо.
Дон Юлий на мгновение потерял дар речи.
Прочь, стервятники! завопил он, опомнившись. Вы не пробуетевы меня объедаете!
Не обращать внимания, приказал священник.
Императорский бастард соскочил с табурета и опрокинул стол. Пенное пиво растеклось, а жаркое и колбаски полетели на земляной пол. Жена трактирщика вздрогнула от страха и позвала мужа, который, выглянув из кухни, в отчаянии всплеснул руками.
Господин, вам не понравилась пища? Мылюди простые и подаем, как умеем. Помилуйте нас!
Все было прекрасно, успокоил его иезуит. Не так ли?
Он посмотрел на ошеломленных стражников и испуганного слугу, которые послушно закивали. А бедный конюх, воспользовавшись моментом, не побрезговал подобрать с пола гусиную ножку и тут же начал ее грызть.
Мы заплатим вам за все, еду, питье и обслуживание, пообещал священнослужитель. И вот что еще, пока мы здесь У вас есть хороший черный хлеб? Думаю, нашему королевскому сыну этого вполне хватит.
Дон Юлий сжал кулаки и угрожающе вскинул руки.
Черный хлеб? Я буду обедать, ты, демон!
Карлос-Фелипе достал мешочек с золотыми монетами, полученный от министра Румпфа.
Вот, возьми. Он вложил пару золотых в руку сбитой с толку женщины. И принеси нам кувшин с прохладной колодезной водой. Хлеб и воду мы заберем с собой.
С этими словами священник повернулся к стражникам и сделал знак связать подопечного.
Вот так для дона Юлия началась новая жизнь.
Глава 11. Прибытие
Суббота для банисамый суматошный день. Жители Чески-Крумлова спешили помыться и побриться до воскресной службы.
Благословения достоин только тот, кто чисто выбрит, изрек пан Манн. Предстать перед Господом с четырехдневной щетинойэто богохульство.
Когда Маркета спросила, почему же евреи при всей своей набожности такие волосатые, отец махнул ей рукойпомолчи.
Что ты знаешь о евреях? Пан Манн удивленно повернулся к девушке белым от мыльной пены лицом.
Днем я вижу их на рынке, где они торгуют всякой мелочью, ответила та. На закате они уходят, исчезают за городскими стенами. Мама сказала, что ониевреи. Носят такие маленькие шапочки и большие бороды. Они набожные и смиренные.
Даже если они повыдергивают все свои треклятые патлы, до последнего волоска, и станут похожими на жареного воскресного цыпленка, им все равно не очиститься от греха, заявил клиент.
Маркета, принеси длинную бритву, распорядился Зикмунд.
Но, пан Манн, не сдавалась девушка, говорят, среди них есть искуснейшие целители. Правда, папа, ты ведь сам мне говорил?
Бритву, Маркета, повторил цирюльник. У пана Манна высыхает лицо. Я не хочу порезать его чудесную кожу.
Сидевший на стуле человек поджал губы и ткнул в его дочь пухлым пальцем.
Вот что бывает, когда допускаешь девушку в мир мужчин. Она начинает расспрашивать о евреях! И что дальше? Не успеешь и глазом моргнуть, как заявит, что хочет стать кровопускателем и унаследовать твое дело.
Отец положил руку на плечо дочери, и Маркета промолчала. Ее трясло от злости, но из уважения к отцу она не издала ни звука. Мысли ее снова унеслись к молодому лекарю Якобу Хорчицкому. К тому, как легко и свободно они говорили о медицине. И как он поцеловал ее
Ступай, помоги матери в бане, сказал Пихлер.
Девушка кивнула пану Манну и вышла.
* * *
Пар ударил ей в лицо, едва она открыла дверь. Из тумана донесся голос матери:
Вот и хорошо! Я уже хотела посылать за тобой Катю. Помоги Миклошу сесть в бочку да положи доскуя принесу ему эля и колбасы.
Поддерживая за руку молодого крестьянина, Маркета обратила внимание на его анатомические особенности. От тяжелой ежедневной работы с мотыгой, лопатой, вилами и серпом вены под кожей проступили очень четко, особенно в местах, обычно защищенных от солнца одеждой. Мысленно прослеживая голубые ниточки, Маркета старалась отложить их в памяти.
Кто-то дернул ее за ухо.
Отвернись! прошипела Пихлерова-старшая.
Девушка залилась краской, с опозданием поняв, что мужчина принял ее научный интерес за любование его телом. Пенис его уже набухал и покачивался из стороны в сторону под непристойные шуточки и гогот моющихся.
Ну-ка, садись! крикнула его мать, смущенная, но втайне гордая за сына, убедительно продемонстрировавшего мужскую доблесть.
Примечания
1
Пер. В. Д. Метальникова, М. А. Колпакчи.
2
Сарацинами в тогдашней Европе называли всех мусульман.
3
Обращение к девушке, молодой незамужней женщине.