Разумеется, нет, ответил я.
Я часто носил с собой кинжал, но знал, что в королевских дворцах оружие запрещено.
Без лишних слов здоровенный стражник открыл дверь ровно настолько, чтобы мы могли войти.
* * *
Впереди была широкая лестница, покрытая толстой тростниковой циновкой, приглушавшей шаги, когда мы поднимались. Я дивился украшениям на стенахвсе кричало красками и замысловатыми деталями. Там были ярко раскрашенные щиты с изображением герба Тюдоров и геральдических зверей, на стенах между ними нарисованы переплетенные ветви с листьями, а большие участки покрывали резные панелина дереве были искусно вырезаны и раскрашены в разные цвета складки занавеса. На ступенях через равные интервалы стояли стражники из гвардии телохранителей, бесстрастно глядя перед собой. Я понял, что мы приближаемся к королевским апартаментам на втором этаже. Мы покидали обычный мир.
Наверху лестницы нас ждал широкоплечий человек. Он был уже в возрасте и держал в руке трость. На нем был черный кафтан со значком королевы, а на шеезолотая цепь необычайного великолепия. Его седые, как и маленькая бородка, волосы покрывала усыпанная драгоценными камнями шапка; морщинистое лицо было бледным. Сесил низко поклонился, и я последовал его примеру.
Сержант Шардлейклорд-канцлер королевы и ее дядя лорд Парр Хортонский, представил нас друг другу мой спутник.
Лорд Парр кивнул ему и проговорил глубоким и чистым, несмотря на возраст, голосом:
Спасибо, Уильям.
Сесил снова поклонился и отправился назад вниз по лестницеаккуратная маленькая фигурка среди всего этого великолепия. Мимо нас молча проследовал слуга, тоже поспешивший вниз.
Лорд Уильям Парр посмотрел на меня пронзительными голубыми глазами. Я знал, что когда отец королевы безвременно умер, этот человек, его брат, стал главной опорой его вдове и детям. В дни своей молодости он был близок к королю и помог семейству Парров пробиться при дворе. Сейчас ему, наверное, было под семьдесят.
Значит, вы и есть тот юрист, которого так ценит моя племянница, проговорил он.
Ее Величество очень добра, ответил я.
Мне известно, какую добрую службу вы ей сослужили до того, как она стала королевой. Старый лорд серьезно посмотрел на меня. А теперь она просит послужить ей снова. Может ли она рассчитывать на вашу полную и безусловную преданность?
Целиком и полностью, ответил я.
Заранее предупреждаю: это грязное, тайное и опасное дело. Парр глубоко вздохнул. Вы узнаете кое-что такое, о чем смертельно опасно знать. Королева сказала мне, что вы предпочитаете жизнь частного лица, так что давайте будем откровенны. Он посмотрел на меня долгим взглядом. Теперь, когда я вас предупредил, готовы ли вы по-прежнему помочь ей?
Мой ответ последовал сразу же, без размышлений и колебаний:
Готов.
Почему? спросил лорд Уильям. Я знаю, вы не религиозный человек, хотя когда-то были. В его голосе послышалась строгость. Как и многие в наши дни, вы равнодушны к вопросам веры, вы из тех, кто закрывает глаза на них ради собственного спокойствия и безопасности.
Я глубоко вздохнул:
Я хочу помочь королеве, потому что она добрейшая и благороднейшая леди из всех, кого я встречал, и никому не делала ничего, кроме добра.
Вот как? На лице лорда Парра неожиданно появилась сардоническая улыбка. Он опять бросил на меня долгий взгляд, а потом решительно кивнул: Тогда идемте. В апартаменты королевы.
И он повел меня по узкому коридору мимо роскошной венецианской вазы на столе, покрытом красной турецкой тканью.
Мы должны пройти через приемную короля, а потом через приемную королевы. Там будут молодые придворные, ожидающие возможности увидеться с высшими лицами королевства, проговорил Уильям устало, а потом вдруг остановился и поднял руку.
Мы были около маленького узкого окна с тонким переплетом, открытого из-за жары. Парр быстро огляделся, не видит ли нас кто-нибудь, и после этого, положив руку мне на рукав, торопливо и настойчиво проговорил:
Теперь быстро, пока есть возможность. Раз уж вам нужно понять всю ситуацию, вы должны это увидеть. Посмотрите сбоку в окно, он не знает, что его видно. Быстро!
Я взглянул в окно и увидел выложенный плитками двор. И там, на этом дворе, двое крепких гвардейцев в черных нарядах, поддерживая под руки, помогали идти огромной фигуре, облаченной в колышущийся желтый шелковый кафтан с легким меховым воротником. Потрясенный, я понял, что это король. Я видел Генриха VIII вблизи дваждыво время его великой поездки в Йорк в 1541 году, когда он был величественной фигурой, и в Портсмуте в прошлом году. Теперь я был потрясен его упадком: он непомерно разжирел и выглядел измученным болью. Тот, кого я увидел из окна, был развалиной человеческого существа. Его огромные ноги казались еще больше от повязок и бандажей и разъезжались, как у гигантского ребенка, при каждом мучительном шаге. От каждого движения необъятное тело правителя сотрясалось и колыхалось под кафтаном. Лицо его представляло собой сплошную массу жира: маленького рта и крошечных глаз было почти не видно за складками на щеках, а некогда крючковатый, как клюв, нос стал мясистым и бесформенным. На голове у короля не было шапки, и я увидел, что он почти совсем облысел, а оставшиеся волосы, как и редкая борода, совершенно поседели. Впрочем, лицо его было кирпично-красным и покрыто по́том от усилий при гулянии по маленькому дворику. Пока я смотрел, Его Величество вдруг нетерпеливым жестом поднял руки, отчего я инстинктивно отскочил от окна. Лорд Парр нахмурился и приложил палец к губам. Я снова выглянул, а король в этот момент заговорил тем не соответствующим его внешности визгливым голосом, который я запомнил по Йорку:
Отпустите меня! Я и сам могу дойти до двери, покарай вас Бог!
Телохранители отошли в стороны, и Генрих сделал маленький неуклюжий шажок, но тут же остановился и закричал:
Моя нога! Моя язва! Держите меня, болваны!
Его лицо посерело от боли, и он с облегчением вдохнул, когда телохранители снова взяли его под руки и поддержали.
Парр шагнул в сторону и жестом велел мне сделать то же самое, а когда мы отошли, проговорил странным, ничего не выражающим тоном:
Вот он. Великий Генрих. Никогда не думал, что придет день, когда я пожалею его.
Совсем не может ходить? прошептал я.
Лишь несколько шагов. В хороший день чуть больше. Его ноги в сплошных язвах, со вздувшимися венами. Он гниет на ходу. Иногда его приходится возить по дворцу на коляске.
А что говорят доктора? Я занервничал, вспомнив, что предсказание смерти короля считается государственной изменой.
В марте он сильно болел, и доктора думали, что умрет, но он каким-то образом выжил. Однако, говорят, еще одна простуда или закупорка его обширной язвы Лорд Уильям огляделся. Король умирает. Его врачи знают это. И все при дворе знают. И он сам тоже. Хотя, конечно, не хочет признавать это. Но ум его ясен, он по-прежнему все контролирует.
Боже правый!
Он почти непрерывно испытывает боль, плохо видит и не хочет умерять свой аппетит: говорит, что постоянно голоден. Еда осталась его единственным удовольствием. Дядя королевы прямо посмотрел на меня и повторил: Единственным удовольствием. Это продолжается уже довольно долго. Не считая небольших верховых прогулок, но это становится все труднее. По-прежнему тихо и озираясь, не идет ли кто, лорд Парр произнес: А принцу Эдуарду еще нет и девяти. На Совете думают лишь об одном: кто примет правление, когда придет время? Коршуны кружат, сержант Шардлейк. Вы должны это знать. А теперь пойдемте, пока кто-нибудь не заметил нас у этого окна.
Уильям повел меня дальше и свернул к еще одной охраняемой двери, за которой слышался гул голосов. Из открытого окна раздался слабый болезненный вскрик, и я вдруг обнаружил, что мне, как и лорду Парру, тоже жалко Генриха.
Глава 5
Стражник узнал Парра и открыл ему дверь. Я знал, что королевские апартаменты устроены по одному принципу во всех дворцах: ряд комнат, все менее и менее доступных по мере удаления, а в самой глубинеличные покои короля и королевы. Королевская приемная была самым красочным и экстравагантным помещением по своему убранству. Одну стену там покрывало яркое полотно с изображением Благовещениявсе фигуры на нем были в римских одеяниях, а цветатакими яркими, что чуть ли не резали мне глаза.
Помещение заполняли молодые придворныеих шелковые рукава мерцали в ярком свете из окна. Некоторые из них стояли, прислонясь к стене, другие разговаривали, собравшись в группы, а кое-кто даже сидел за временным столом и играл в карты. Пробравшись сюда благодаря взяткам или связям, они, вероятно, собирались провести здесь целый день. Когда мы вошли, молодые люди взглянули на нас. Через комнату прошел маленький человечек, вошедший вслед за мной, низенький, с грустным лицом, горбатый, как и я, в зеленом плаще с капюшоном, и я узнал королевского шута Уилла Соммерса с картины в помещении охраны. На плече он держал свою обезьянку, которая искала гнид в его русых волосах. Придворные смотрели, как он самоуверенно подошел к одной из дверей и его пропустили внутрь.
Наверняка за ним послали, чтобы развеселил короля после возвращения с мучительной прогулки, печально проговорил лорд Уильям. Мы пройдем через другую дверь в приемную королевы.
Один молодой человек отделился от стены и, подойдя к нам, снял шапку и поклонился.
Лорд Парр, я родственник дальних родственников королевы, Трокмортонов. Может быть, для моей сестры найдется место среди фрейлин
Не сейчас. Мой спутник бесцеремонно отмахнулся от него, подходя к двери. И снова стражник с поклоном пропустил его.
Мы оказались в другой, уменьшенной версии приемной, где стены украшал ряд гобеленов с изображением рождения Христа. Здесь было лишь несколько молодых придворных и йоменов, все со значками королевы. Просители жадно обернулись, когда вошел Парр, но тот нахмурился и покачал головой.
Подойдя к группе, состоящей из полудюжины богато наряженных дам, игравших в карты в большой оконной нише, мы поклонились им. Все они были накрашены дорогой косметикой: лица их были покрыты белилами с пятнами румян на щеках. На всех женщинах были шелковые юбки с фижмами и вышивкой на передней части, и все носили огромные съемные рукава, вышитые контрастными цветами. Каждый такой костюм стоил сотни фунтов, включая работу и материал, и носить его в жаркий летний день, наверное, было очень неудобно. Между дамами в надежде на подачку бродил спаниель. Я ощутил в воздухе напряжение.
На днях в Уайтхолле был сэр Томас Сеймур, сказала одна из присутствующих. Он выглядит красивее, чем когда-либо.
Вы слышали, как в мае он разгромил пиратов в Ла-Манше? спросила другая.
Миниатюрная хорошенькая женщина на четвертом десятке постучала по столу, привлекая внимание собачки, и позвала:
Мерзавец Гардинер!
Пес подбежал и уставился на нее в ожидании, часто дыша. Она посмотрела на других женщин и проказливо улыбнулась.
Нет, малыш Гардинер, ничего ты сегодня не получишь. Лежи и помалкивай.
Я понял, что пса назвали в честь епископа Гардинера и что дама дразнила его. Прочие женщины не засмеялись, а скорее встревожились. Одна, постарше остальных, покачала головой:
Герцогиня Фрэнсис, разве прилично так дразнить священнослужителя?
Если он того заслуживает, леди Карью, отозвалась миниатюрная красавица.
Я посмотрел на эту более старшую, чем остальные, женщину, поняв, что это жена адмирала Карью, который погиб со столь многими на «Мэри Роуз». Стоя вместе с королем на берегу, она видела, как тонет корабль.
Но безопасно ли это? Я увидел, что это сказала кузина королевы леди Лейн, на которую указал мне Сесил во дворе.
Хороший вопрос, дочка, резко проговорил лорд Парр.
Еще одна из дам бросила на меня высокомерный взгляд и обратилась к лорду Уильяму:
Что, у королевы теперь тоже будет горбатый шут, как у Его Величества? Я думала, она довольна своей Джейн. Поэтому нас и выдворили сюда?
Нехорошо, дорогая леди Хартфорд, упрекнул ее Парр. Он поклонился женщинам и повел меня к двери, через которую ходили слуги. Гордячки, пробормотал он на ходу. Если б дамы из окружения королевы не распускали свои языки, мы бы не попали в такую беду. Стражник вытянулся перед ним, и Уильям тихо сказал ему: Никого не впускать в личные покои королевы, пока мы не закончим.
Тот поклонился, открыл дверь, и лорд Парр ввел меня в комнаты Ее Величества.
Еще одно великолепное помещение На стене висел ряд гобеленов на тему чуда с семью хлебами и рыбами и такие же деревянные панели в виде занавесей, какие мы видели по дороге сюда. На нескольких столах с тонкой резьбой стояли вазы с розами, а на еще одномпричудливые шахматы. Внутри были только два человека. На приподнятом кресле под балдахином сидела королева. Она была одета еще пышнее, чем ее фрейлины, в малиновом платье с кринолином под французской мантией цвета королевского пурпура. Кринолин был покрыт геометрическим узором, и когда на него упал свет, я увидел его замысловатость: сотни крошечных окружностей, треугольников и квадратов заиграли на золотом фоне. Корсаж сужался к тонкой талии, с которой свисал золотой шарик с благовониями, и я уловил резковато-сладкий запах апельсина. Этот корсаж имел глубокий вырез, и на белой припудренной шее королевы были видны драгоценные камни на золотых цепочках и великолепная жемчужина в форме капли. Арселе на ее темно-рыжих волосах было отодвинуто далеко назад. И все же под величием и белилами, покрывавшими тонкие черты Екатерины Парр, я разглядел напряжение. Ей было теперь тридцать четыре года, и впервые с тех пор, как я познакомился с нею, она выглядела на свой возраст. Низко поклонившись, я гадал, что же с ней случилось, и совершенно не мог понять, что здесь делает стоящий рядом с ней человекархиепископ Томас Кранмер, о котором я слышал, что он, от греха подальше, не покидает Кентербери.
Я выпрямился. Королева не поднимала глаз и не встретила моего взгляда. Однако Кранмер поймал его. На нем была шелковая сутана, надетая поверх черного камзола, и простая черная шапка на седых волосах. Его большие выразительные голубые глаза смотрели тревожно.
Сержант Шардлейк, проговорил Кранмер своим тихим голосом. А что, мы не виделись года три
И даже дольше, лорд архиепископ, ответил я.
Екатерина подняла глаза, окинула горестным взглядом мое лицо и натянуто улыбнулась.
С тех пор, как вы спасли мне жизнь, Мэтью. Она вздохнула, а потом заморгала и повернулась к лорду Парру: Елизавета пошла позировать для портрета?
Не без ругани, сказал ее дядя. Она считает, что неприлично писать ее портрет в спальне.
Долго же она позирует Этот портрет очень важен. Королева снова посмотрела на меня и тихо проговорила: Как вы поживали этот последний год, Мэтью?
Неплохо, Ваше Величество, улыбнулся я. Как обычно, работаю в области права.
А как дела у Хью Кёртиса?
Тоже хорошо. Он занимается торговлей тканями в Антверпене.
Славно, славно. Я рада, что из всей этой неприятности вышло что-то хорошее. Екатерина закусила губу, словно не желая продолжать.
Возникла пауза, а потом заговорил Кранмер:
Как заметила королева, однажды вы спасли ей жизнь.
Имел такую честь, не стал спорить я.
Не спасли бы вы ее еще раз?
Я посмотрел на Ее Величество. Она снова опустила глаза. Эта подавленная особа была не той Екатериной Парр, которую я знал, и я тихо спросил:
Дело дошло до такого?
Боюсь, это возможно, ответил архиепископ.
Королева сложила ладони.
Это все моя вина. Мое тщеславие, моя самоуверенность
Лорд Парр властным тоном прервал ее:
Я думаю, лучше начать с самого начала и рассказать сержанту Шардлейку все, что произошло с весны.
Его племянница кивнула.
Принесите стулья, для всех. Она вздохнула. Скажем прямо, история непростая. Начнем с того, что сказал король в марте.
Уильям Парр многозначительно посмотрел на меня.
Вы будете только пятым, кто узнает это.
Я сидел неподвижно, стараясь не сцепить руки на коленях. Мне стало ясно, что на этот раз я поистине нырнул в глубокий колодец. Королева смотрела на меня с какой-то безысходностью, поигрывая жемчужиной у себя на шее.
Весной король серьезно заболел, начал лорд Парр, и не покидал своих покоев много недель. Он приглашал к себе королеву, и ее присутствие утешало его. Их разговоры часто обращались к вопросам религии, как это бывает у Его Величества. Впрочем, в то время епископ Гардинер только что вернулся из-за границы в прекрасном настроении из-за успеха в переговорах о новом договоре с Карлом, императором Священной Римской империи.