Я не помешал? его мягкий веселый голос развеял последнюю тень неловкости и страха.
Нет ничего, она заставила пальцы остановиться и шире развела ноги, чтобы он смотрел туда. Я больше не могу. Мне очень нужно. Скорей!
Может быть, я смогу помочь, пришелец шагнул к ней. Что-то упало, звякнув, и покатилось по полу. Андреа не видела, но поняла, что это чаша, которую Саймон перед уходом наполнил водой и помолился над ней. "Колдуй, баба, колдуй, дед" Гость как будто не заметил этого, теперь он был совсем рядом. Пальцы Андреа снова пришли в движение помимо ее воли; изнутри живота им навстречу прихлынула волна томительной дрожи. "Я хочу тебя!" повторила она и прибавила грязное словечко, засмеявшись той непринужденности, с которой оно вырвалось.
Еще бы, он понимающе кивнул и протянул руку. Чуткие пальцы легонько коснулись соска; Андреа пронзило током. Ледяные иглы разрядов сотрясли тело, безмолвно торопя мужчину.
Она наконец сумела повернуть голову и глянула вниз, чтобы удовлетворить любопытство. И едва не завопила, одновременно от восхищения и от ужаса. Господи, не может такого быть у человека, ни одна женщина в мире этого не достойна! Чудовищно или чудесно, это как посмотреть. Разум Андреа оглох, а тело тянулось навстречу, пальцы нашли и стиснули, набухший рот впился в ужасное орудие страсти. Прикосновение обожгло жутким холодом, кольцо губ вмиг превратилось в кровоточащую рану.
Время замедлило свой бег. Любовник высвободился и властным движением опрокинул Андреа на кушетку, прокладывая губами ледяную дорожку вниз по ее телу. Она задыхалась и стонала, отдавая без остатка все, к чему он прикасался, и протяжно взвыла, когда холодный язык добрался до цели.
Ты его не любишь, откинувшись назад, он посмотрел ей в глаза. Это не был вопрос, но утверждение. Слабея, она не могла отвести взгляд.
Нет. Я его терпеть не могу. Какая я дура, что с ним связалась. Я хочу еще ребенка, пока не поздно родить!
Ребенок у тебя будет, это я обещаю.
Он склонился, и Андреа судорожно вцепилась в него, захлебываясь от страха в ожидании ужасного мига, когда он войдет. Ее плоть не выдержит! Такой холодный, как смерть, и такой огромный, он брал ее дюйм за дюймоморудие власти, от которой нет спасения. Даже судороги ее тела не принадлежали ей: они исходили от таинственного пришельца, чья реальность уже не вызывала сомнений Потом он безжалостно вскинул ее кверху, распяв на ледяном утесе.
Порыв северного ветра, морозный вихрь подхватил ее и понес как перышко, швыряя из стороны в сторону. Рыча в последней судороге страсти, она выкрикнула: "Возьми меня! Ребенка хочу!"
Залп арктического холода сотряс ее чрево, убивая все кругом, кроме животной жажды; она приникла к любовнику всем телом, напрягая каждый мускул, в страхе, что будет отброшена и близость прервется. Смесь неодолимого желания и ужаса
Потомдрожь холода, одиночество. Она так устала, что не могла открыть глаз. Рука ловила пустоту: он ушел. Пальцы снова скользнули вниз и наткнулись на ледяную каплю; все тело ниже пояса вот-вот превратится в сосульку. Но это так возбуждает!
Теперь ею овладела единственная греза. Высокий смуглый незнакомец. Король всех любовников, он заставляет трепетать и покоряться. Ни один мужчина не сравнится с ним. Его поцелуи приводят женщин в неистовство, и те умоляют подарить им дитя. Силой наслаждения он заставляет отдавать все, что потребует. Полное подчинение, во что бы то ни стало!
И наступил новый оргазм, слабее предыдущего, но иначе быть не могло. Вместо воплейтихое хныканье: хочу ребеночка, пожалуйста, чтобы осталась со мной частица такой могучей воли, память обо этой ночи
Вновь вспыхнули в мозгу его слова: "Часть моего существа останется с тобою, ибо ты уже не сможешь скрыться от меня. Яэто ты, и тыэто я. Но ты должна заплатить за это, посвятив себя мне, и только мне одному. Никаких ложных богов, никаких любовников. Отвергни их, и ты будешь иметь все, чего пожелаешь. Прогони лжевозлюбленного и будь моей!"
Должно быть, Андреа заснула: когда она снова открыла глаза, в них ударил серенький утренний свет из окон. Поеживаясь, она потянулась за одеждой и снова задела пустую чашу Саймона. Та перекатилась по полу. Пролитая вода, выплеснувшись за пределы пентаграммы, оставила на половицах пятна сырости, словно следы постыдных снов подростка.
Как холодно! Пальцы окоченели и дрожали, несколько минут она не могла справиться с пуговицами. Каждое движенье было мукой.
Господи, какой идиоткой он прожила всю жизнь! Ее дурачили, сделали из нее рабыню, почти зомби. Мать, отец Флаэрти, мужвсе заставляли подчиняться. Теперь Саймон, самый требовательный из всех, пользуется своей никчемной религией, чтобы связать ей руки.
Одевшись, она выглянула в окно. Все вокруг было серымдеревня, холмы, небо затянутое облаками, словно солнце скрылось навсегда. Но это было неважно: у нее свое обновление, другая жизнь, новый путь.
Андреа рассмеялась. Эти слова звучали так положительно, так целеустремленно, будто она и впрямь собиралась что-то делать, лишь бы не сидеть сложа руки в ожидании чужих прихотей. Кто такой этот Саймон, черт побери, чтобы заставлять ее всю ночь отсиживаться за меловой чертой? Больше она не признает его власть над собой. Хорошо, что этому наступил конец. Или, во всяком случае, скоро наступит.
Мелькнуло легкое ощущение дурноты; Андреа подташнивало. Слабость по утрамзнак того, что должно произойти. Она зачала и носит в себе его семяих будущего ребенка. Он вырастет сильным и красивым, будет повелевать другими. Его жизньее жизнь.
И там, у окна с видом на вымершую улицу, неряшливые лавки и закопченные домишки, Андреа поняла, как сильно она ненавидит Саймона Рэнкина.
Полное подчинение. Она сделает то, что должна.
Глава восьмая
Саймон не чаял выбраться наверх. Руки, казалось, вот-вот отвалятся от плеч, а ботинки словно залили свинцом. Несколько раз он оступался и терял опору, чуть не падая в пропасть, зиявшую за спиной. Но не боязнь падения заставляла его держаться до последнего, преодолевая слабость. Смерть его не страшила. Страх за Андреа вытеснил все другие ужасы. Они ее атакуют. Саймон не думал, как и откуда узнал об этом; он уже давно не пытался осмысливать собственную интуицию. Просто знал и всеопасность росла каждый миг.
Он задохнулся от радости, когда в мерцающем квадрате над головой блеснули звезды и на него повеяло теплом летней ночи, необычным после подземного холода и сырости. Открылось второе дыхание, и последние ярды Саймон одолел за считанные минуты.
Вывалился на площадку и опустился на корточки, переводя дух. Дверь машинного отделения распахнулась, забухали тяжелые шаги.
Что стряслось, приятель? человек наклонился, помогая ему встать.
Там у них нет тока, прохрипел Рэнкин, размазывая пот по лицу. Кровля упала еще раз. Скорей поднимайте фуникулер!
Как бы не так, тот угрюмо помотал головой. Лебедка сломалась. Мы звонили насчет запчастей. Полицейская машина уже в пути, через час их доставят.
Рэнкин глубоко втянул воздух. Силы тьмы не упустили ни одной возможности. Поисковая партия спаслась от обвала его молитвами, но зло не сдавалось, оно вывело из строя подъемник и готовилось к новой атаке. Он произнес молитву и перекрестился.
Вы бы показались врачу, мистер. Он сидит вон там, в карете скорой помощи, на всякий случай.
Нет!
Валяйте, а то на вас лица нет. И щека вся разорвана.
В самом деле? Саймон машинально ощупал лицо, едва замечая липкую кровь. Дома этим займусь. Сейчас мне надо идти.
Ну и ступайте в таком виде, мне-то что, тот выпрямился и отошел.
После минутного облегчения вернулся страх. Саймон тяжело поднялся, волоча ноги, прошел через вестибюль, не замечая сидящих и стоящих. Вышел в ночь и взглянул в небо, словно искал у него поддержки. Звезд почти не осталось, с запада ползла лавина туч. В воздухе было сыро, к утру собирался дождь. Быстро холодало.
Он посмотрел на часы. Они, похоже, остановились: показывали двадцать минут четвертого. Секундная стрелка не двигалась. Он постучал по циферблату, поднес их к ухумолчат, наверное, повредились во время опасного восхождения. Впрочем, точное время не имеет значения: ночь опасна в любой час. Саймон глянул на восток, но не увидел приветливой ясной полоски, теснящей мрак. Внезапный ветер дохнул из темноты холодком, и в голове стало проясняться.
Оставалось пройти несколько сот шагов до шоссе по голому склону, усыпанному сланцевой крошкой. Открытое пространство было пустынно в этот час, как дикий торфяник. Словно цивилизация исчезла, и он остался совсем один. Все бесполезно и безнадежно, остается лечь и умереть.
Напрягая все силы духа, Саймон укрепил молитвой слабеющую волю. Ясно: они были вокруг и пытались побороть его.
Внезапно он остановился и прислушался. Сначала показалось, что ветер донес голоса издалекавозможно, люди шли по шоссе вдоль подножья длинного холма. Мерный топот ног, тяжелая поступь усталых, как и он, людей. Негромкий разговор. Наверное, отряд спасателей идет на смену, или привезли запчасти для лебедки.
Стараясь убедить себя в этом, Саймон разглядел идущих навстречу. В слабом свете нескольких звезд из-за туч он увидел достаточно, чтобы, скорчившись от страха, замереть за одиноким кустом боярышника.
На него надвигались тени без лиц, внешне подобные людям, но все в них было нездешним. А воздух с их приближением застыл почти до мороза.
Их было десять-двенадцатьмужчин и детей. Мальчики и девочки-подростки, отчаянно худые, почти изможденные, были одеты в лохмотья, в прорехах мелькала бледная кожа в сыпи, руки и ноги тонкие, как сушняк в горах. Многие прихрамывали, неуклюже горбя искривленные спины, головы поникли в жестоком унынии.
Мужчины, жилистые и тощие, так же деревянно сутулились, привыкнув к тесноте, где нельзя выпрямиться во весь рост. Они тяжело ступали, волоча ноги, выбивая искры подкованными башмаками; низко надвинутые кепки не давали разглядеть лиц.
У Рэнкина мурашки побежали по коже. Нынешний закон не допустил бы в забой такую сменудетей-рабов. Они плакали, ныли и стоналиименно эти звуки слышались ему в глубоких пещерах Кумгильи. До него долетало ворчанье и грубая брань взрослых надсмотрщиков.
Внезапно раздалась громкая оплеуха; девочка пошатнулась и чуть не упала, но шедший рядом мальчик подхватил ее. Дети съежились, на секунду замедлив шаг. Девочка закрыла лицо руками, но не удержала болезненного стонапоследней отчаянной мольбы о милосердии.
Шахты заливает, дядя. Нижним уровням конец, во многих пещерах обвалы.
Помалкивай, девка, а то так выпорю, что до работы будешь добираться на карачках.
Все обернулись к посмевшей возразить девочке; именно ее слова, а не тот, кого она назвала дядей, вызвали глухой ропот протеста.
Мы с этого живем, бубнили они. Не будем спускаться в забой, так все помрем. Нам и так грозит голод.
Видимо, в тучах над головой показался просветеще несколько звезд выглянули и осветили всю сцену. Впервые рассмотрев подробности, Саймон истово перекрестился и пожалел, что не отвел глаза. Теперь его гипнотизировали старчески желтые лица детей, их взгляды, горящие страхом и ненавистью из запавших глазниц, сморщенные ямы ртов. Ветер донес до него затхлую вонь пота, гноя и мочизапахи немытых тел. Место им было в могиле и нигде больше: они разлагались заживо.
А девочка выкрикивала, заслоняя лицо: "Скоро неделя, как они там, и никто их не попытался спасти. Обвал породы схоронил их живьем! С нами будет то же, когда спустимся!"
Тот, кто выглядел старшим в этой группе, в ярости занес кулак, но сдержался. Свет звезд упал на перекошенную физиономию пещерного человека. От него шла такая злоба, что отшатнулись даже мужчины.
Заткнись, дрянь! его слова хлестали, как плеть, звездную черноту ночи. И не вздумай болтать про это чужим, а здесь тоже попридержи язык за зубами!
Не серчай, Джетро, ребенок не замышляет ничего худого, робко возразил тщедушный человечек. Она правду говорит. Там они похоронены, в большой пещере, и то же самое может статься с нами, с каждым из нас, во всякий день. Туда спускаться просто глупо, пласт уж выбран почти целиком. Надо работать выше, там безопасней.
Молчи, болван! Джетро развернулся и обрушил на него занесенный кулак. Раздался глухой удар, коротышка свалился с ног. Я не велю трепаться про это в Кумгилье и разносить грязную болтовню из "Лагеря". Ну-ка, говорите, кто думает, что я загнал их в мышеловку? Отвечайте, а то навсегда проглотите языки!
В толпе зашептались, в страхе прижимаясь друг к дружке. Только девочка стояла, вскинув голову, похожая на жуткую карикатурувысохшая с юных лет маленькая ведьма, увядший до срока незрелый плод.
Я правду говорю, дядя Джетро, заливался ее пронзительный голосок, и Илай сказал правду, да больше не скажет, потому как боится. Все одно, мы все помрем там, внизу. Только я молю Господа, которого мы славим по воскресеньям, чтоб мы померли взаправду, а не похороненные, как живые покойники. Она оборвала свою речь на режущей слух ноте и умолкла, хилые плечики безвольно поникли.
Разъяренное лицо Джетро напоминало застывшую маску химеры, он обвел грозным взглядом притихших в страхе товарищей. Ну, который из вас винит меня в том, что стряслось?
Нет, Джетро, ты не виноватый, забормотали они хором.
Ну то-то же. А теперь за работу, и так потеряли время даром.
Процессия во главе с Джетро двинулась дальше, скрипя по сланцу изношенными башмаками, и прошла в нескольких шагах от Рэнкина, который, скрючившись за кустом, творил про себя молитву. Вновь дохнуло холодом, потом тленом. Девочка замыкала шествие; она хромала, подволакивая больную ногу. Дыхание со свистом вырывалось из чахлой груди, будто сланцевая пыль уже изъела ее нежные легкие. Наконец все пропали в предрассветной мгле.
Он не шевелился, ловя звуки удаляющихся шагов. Они шли на шахты. Девочка снова кричала и плакалаили это пронзительное эхо отпечаталось в мозгу? "Их похоронил обвал породы Но я молю Господа, которого мы славим в воскресенья, чтобы мы умерли, а не были похоронены заживо".
Как четверо спасателей. И Дэвид Уомбурн, и, наверное, другие. Мэтисон и пятеро его людей у фуникулера внизу. Они мертвыеили живые мертвецы. Саймон соображал с трудом, не в силах уловить страшный смысл увиденного. Он в оцепенении стоял на коленях, словно скованный незримыми цепями, не чувствуя свирепого холода. Небо начало светлеть, мрак отступал, открывая застывшую даль. Лишь у вершины Кумгильи клубились тучи, словно гора прикрыла голову от стыда.
Когда совсем рассвело, Саймон очнулся, судорожно вскочил и пустился бежать. Силы зла послали своих приспешников задержать его здесь, пока они исполнят свое черное дело.
Андреа находилась в их власти всю ночь. Он мог опоздать.
Андреа читала, лежа на кушетке; рядом дымилась чашка кофе. Взглянув на Саймона поверх журнала, она заметила растрепанные волосы, дикий блеск в глазах, рану на щеке, перепачканную и порванную одежду.
С тобой все в порядке? тяжело дыша, он прислонился к дверному косяку.
Со мнойда, ответила она холодно, приподняв брови, и снова уткнулась в журнал. А вот у тебя такой вид, как будто ты заигрался в привидения и свалился в канаву.
Рэнкин обвел комнату сузившимся взглядом. То, что он увидал, ему не понравилось. Ясно, она выходила из пентаграммы. Потир опрокинут, святая вода разлилась, свет потушен, она варила кофе на кухне. В воздухе стоял еле уловимый запах, доступный лишь тонкому обонянию. Через секунду он понял: это запах спермы. Свершилось самое ужасное, чего он боялся.
Ты выходила из пентаграммы! собственный голос показался ему чужим, в горле застрял ком. Этого нельзя было делать ни в коем случае!
Андреа долго молчала, а когда подняла глаза, на лице была презрительная злоба. Разумеется, я выходила из твоих ведьминых каракулей. Ты что же, думал, мне не понадобится ни разу за всю ночь? Ты забыл, Рэнкин, я тебе не жена. Кто ты такой, чтобы мне приказывать? Даже если бы мы были женаты, а я позабочусь, чтобы этого не случилось, я бы подала на развод из-за издевательств. Думаю, есть и другое объяснение, отчего развалилась твоя семья. Очень было бы интересно выслушать Джули. Теперь-то я понимаю, почему она тебя бросила, дело тут не только в другом мужчине!
Саймон переменился в лице. Эти нападки, хлесткая издевка ее слов застали его врасплох, они так не вязались с мягким характером Андреа. Словно за ночь она стала другим человеком. Это ужасало больше всего: женщина перед ним была вовсе не Андреа.
Что здесь произошло? он шагнул в комнату.