Не останавливайся, послышался хриплый предупреждающий шепот Пенни, а то он тебя высечет.
Сколько еще? Френсис была в полном изнеможении, она тяжело и прерывисто дышала.
Всегда! ответ, отнявший последнюю надежду, разнесло эхо: "Всегда всегда да"
Теперь Фрэнсис долбила твердую стену, сжимая инструмент обеими руками, удары становились все слабее, ноги подкашивались, и она могла в любую секунду рухнуть на землю. Необходимо было остановиться, продолжать уже не хватало сил. Она испуганно оглянулась, ожидая увидеть корявую фигуру Джетро, приближающегося к ней с занесенной плеткой.
Она утерла пот, заливающий глаза, и увидела вдалеке, высоко на противоположной стене пещеры светящуюся точку. Там мог быть только этот изверг; она взмолилась, чтобы он упал. Но им не суждено было избавиться от него так просто.
Он собирается устроить взрыв, зашептала Пенни. Этот забой почти выработан. Он найдет другую жилу и пошлет нас ее вырубать.
От этих слов Фрэнсис стало дурно. Раньше у нее, бывало, кружилась голова от одного вида восковой фигуры наверху. Она не полезла бы туда и за тысячу фунтов, но знала, что выполнит любой приказ Джетро.
Он спускается, торопливо, испуганно прошептала Пенни. Смотри, он запалил шнур. Не стой, работай и не беги, пока он не даст команду. Даже виду не показывай, что знаешь, чем он занимается.
Кайло, казалось, потяжелело фунтов на десять, Фрэнсис едва царапала стену, так ослабели руки. Она услышала, как Джетро с шумом спрыгнул вниз, изрыгая отрывистые проклятья. И снова наступила тишина, нарушаемая лишь звяканьем инструментов.
Тревога перешла в мучительный страх. Где-то наверху шипел шнур, огонек медленно приближался к пороховому заряду. Она слишком хорошо знала, что произойдет; сотни раз она рассказывала туристам о добыче сланца. С оглушительным громом взорвется стена, разбрасывая осколки, грозящие гибелью; порой случались обвалы или рушилась кровля; потом шахтеры вернутся ползком, карабкаясь по валунам, чтобы посмотреть на результаты взрыва. Однако на этот раз работники никуда не уходили, они оставались на месте неминуемой катастрофы и, казалось, ни о чем не подозревали.
Где Джетро? Фрэнсис выронила кайло и оглянулась: надсмотрщика не было видно.
Ушел, невесело засмеялась Пенни. Бросил нас. Он всегда так делает. А мы должны оставаться.
Фрэнсис в панике бросилась бежать, но вдруг обнаружила, что не может сделать ни шагу, как будто подошвы намертво приклеились к полу. Силы внезапно покинули ее, понадобилось неимоверное напряжение, чтобы высказать терзавшую ее мысль: "Мы все погибнем".
Мы все погибнем, на этот раз ответило не эхо, а стоявшая рядом высокая девочка.
Все погибнем!
Страшный грохот раздался над ними, слепящее оранжевое пламя на долю секунды осветило всю пещеру. Для Фрэнсис это мгновенье длилось вечность, адское пламя жгло ее тело, уподобляя его черной высохшей плоти маленьких товарищей по несчастью. По стенам поползли огромные трещины, посыпался сланец. Потом все погрузилось в темноту, даже свеча потухла, а густая черная пыль забивала ноздри и рот.
Должно быть, их завалило. Но нет: пол вздыбился и задрожал, огромные глыбы откалывались от стен и, падая, с треском разлетались на куски. Невредимые, они жались друг к другу в темноте. Но в близости тел не было утешительного тепла, лишь всепоглощающий холод, как от трупов в морге.
В наступившей тишине Фрэнсис слышала, как дети ворочаются, тихо постанывая. Обожженные глаза невыносимо болели, она не могла разжать веки и пробиралась на ощупь с вытянутыми руками, с отвращением отдергивая их каждый раз, когда натыкалась на движущееся и холодное. В куче сланцевых обломков она нашла углубление, втиснулась в него и почувствовала себя спокойнее. Может быть, скоро к ней вернется способность думать, и тогда она сумеет сообразить, что делать дальше.
Послышались удары, кто-то стучал с другой стороны завала. Надежда затеплилась в измученной груди, помощь была близка. Фрэнсис хотела крикнуть, но голосовые связки не слушались, и она лишь просипела: "Ради всего святого, вызволите нас отсюда!"
Глухие удары не прекращались. Затем послышался сердитый голос, как будто знакомый, но смысл слов не доходил сквозь толщу завала. Она поняла, что это Джетро сыплет бешеными проклятьями. В безумном бреду он пылал жуткой ненавистью и вовсе не собирался их спасать. Он желал добраться до них лишь затем, чтобы жестоко наказать; это была поистине сатанинская ярость.
Фрэнсис подумала о детях, не успокоить ли их? Но представив, как холодные, словно в мертвецкой, тела прижмутся к ней, она почувствовала отвращение. Опустившись на колени, она закрыла лицо руками. О Господи, она сама была холодна как лед как мертвая!
Ее стала бить дрожь, по щекам потекли ледяные ручейки, рыдания сотрясали тело. Вдруг она услышала разговор совсем рядом. Это не были дети, низкий голос принадлежал мужчине, но не Джетро. Говорил кто-то знакомый, нарочито гнусавя под американца: "Мы ни в жизнь не выберемся из сволочной ямы. Мы здесь застряли навсегда, так что лучше тебе, парень, смириться с этим".
В ответ тихо прозвучало: "Я знаю. Я здесь был до вас".
Разговор отпечатался в воспаленном мозгу, дав новый проблеск надежды. Первый голос принадлежал Артуру Мэтисону, второйпропавшему юноше Дэвиду Уомбурну. С ними были еще мужчины, постарше. Она знала, кто это, даже не прислушиваясь к их угрюмому ропоту, это был попавший в ловушку спасательный отряд.
О Боже, здесь находилась могила всех пропавших в Кумгилье, последнее пристанище проклятых душ!
Я здесь, крикнула она изо всех сил, не зная, услышат ли ее, это я, Фрэнсис Майетт!
Голоса умолкли, она услышала, как кто-то приближается. Она вжалась в сланец, не открывая глаз, в темноте все равно ничего нельзя было увидеть.
Не прикасайтесь ко мне!
Ему до нас не добраться, сказал Мэтисон. В любом случае он не пробьется через завал. Он, как и мы, в мышеловке, но с другой стороны, а это самое главное.
Я не хочу оставаться здесь! вместо вопля раздался жалкий всхлип отчаяния.
У тебя нет выбора. Нас не найдут. Они будут пытаться, но в конце концов отступятся. Тем не менее держись подальше от детей. Им не нравится наше присутствие, но мы ничего не можем поделать, черт побери. Со временем нас станет больше, это точно. Джетро сумасшедший, но здесь мы в безопасности от него. Помоги Господь тем, кого он заманивает в туннели. Четверо, что были со мной, остались где-то там. Спаси, Господи, их души!
Владелец пещер Кумгильи был благочестив только на словах, но Фрэнсис не усомнилась в его искренности: сомнения лишь усугубили бы отчаяние.
Снова стало тихо. Она не знала, остался ли Мэтисон в пещере, но, собственно, уйти ему было некуда. Не доносился даже плач детей.
Пыль больше не раздражала легкие, в горле перестало першить. Она попыталась глубоко вдохнуть, но ничего не получилось, как если бы она поднесла к губам чашку и, сделав глоток, вдруг обнаружила, что та пуста.
Безысходное отчаяние окончательно овладело Фрэнсис Майетт. Вместе с остатками воли она лишилась страха и покорно приняла свою судьбу.
Физически все они умерли, но в их телах, как в клетках, томились души. Живые мертвецы!
Глава четырнадцатая
Стаффорд понял: они погибли. Все, и Мэтисон тоже, черт бы его побрал! Все из-за этого ублюдка, и придется им подыхать тут, как перепуганным кроликам в забитой норе. Все выходы были закупорены огромными глыбами.
Он опустился на пол и выключил фонарь, решив экономить батарейки. Он сам не знал, зачем ему это, но возможность воспользоваться при нужде светом, пусть слабым, служила утешением.
Стаффорд сломал палец, когда обрушился туннель фуникулера. Палец был разбит и не действовал, но больше не болел, даже не ныл. Он принялся перебирать в памяти случившееся, все равно делать было больше нечего. Этот парень, священник, наверняка вылез наружу, но никто не пришел их спасать. Потом Эндрюс. Глыба со свистом пролетела вниз и задела крайний вагончик. К счастью, они впятером стояли на площадке в стороне от поезда. Несколько секунд спустя за глыбой последовал Эндрюс, разбитое тело летело, пока не ударилось о воду в нижнем уровне. Обезумев от страха, они возненавидели Мэтисона за то, что он привел их сюда.
Бог ты мой, как он бежал! Как заяц от своры гончих. Один раз они чуть его не поймали, но хитрый сукин сын где-то спрятался, и слабеющие лучи фонарей не смогли добраться до него. Они долго искали, но все зря. Тогда Тримэйн предложил разделиться. Это было большой ошибкой, не стоило его слушать. В беде лучше держаться вместе, а теперь каждый из четверых бродил, трясясь от страха, по этой преисподней, похожей на пчелиные соты, надрывая глотку до хрипоты и слыша в ответ только раскаты эха. Каждый медленно сходил с ума, почти уже дошел до точки. И во всем виноват Мэтисон, чтоб он сдох!
Возможно, все уже погибли, остался только он. Очень даже вероятно. Чувствуя, что снова впадает в панику, он прополз вперед (или назад?) несколько ярдов, потому что неподвижность была еще хуже. Он пробирался на ощупь, вытягивая руки как можно дальше, все время опасаясь, что земля оборвется и он рухнет в бездонное черное озеро.
Стаффорд включил фонарик, желая убедиться, что тот еще работает. И увидел Тримэйна.
Ему потребовалось время, чтобы понять, что это в самом деле его пропавший товарищ. Когда Стаффорд направил на него слабый луч фонарика, к горлу подступила тошнота, но из пустого желудка вырвалось лишь немного желчи. Да, это был Тримэйн.
Сначала Стаффорд подумал, что тот упал и разбился, но упасть было неоткуда. Тело лежало на спине, и по неестественной позе легко было определить, что позвоночник сломан. Даже мертвый, Тримэйн, казалось, старался оттолкнуть от себя что-то невыразимо ужасное. Круглое, ничем не примечательное лицо было все в запекшейся крови, под красной коркой можно было различить глубокие царапины, как будто злобный дикий зверь рвал его когтями. На месте ноздрей зияла дыра до самого рта. Вопль Стаффорда длился без конца; когда звук угас, рот так и остался разинутым в немом крике. Но не потрясение от вида ран вывернуло внутренности Стаффорда и стиснуло желудок в твердый ком. Причиной тому были глаза Тримэйна, в которых отразился беспредельный ужас, испытанный перед смертью.
Остекленевшие глаза были подернуты пленкой сланцевой пыли, но если всматриваться в них достаточно долго, они прояснялись и начинали притягивать к себе, так что уже невозможно было оторваться. В них возникало отражениелицо, глядящее в упор с такой злобой, которая не могла существовать среди людей. Человеческое только по форме, оно было изрезано глубокими морщинами, как кожа какой-нибудь мерзкой рептилии, и искажено яростью, недоступной воображению смертных. Фонарик выскользнул из негнущихся пальцев Стаффорда и откатился в сторону, но даже темнота не могла скрыть этого ужасного лица. Зло, вышедшее из смерти и оставшееся живымтам, под землей, в туннелях и пещерах.
Стаффорд тихо плакал, шаря в темноте в поисках фонарика. Он нашел его поблизости, нажал на кнопку, но не увидел даже и проблеска света. Должно быть, лампочка разбилась. Бросив фонарик, Стаффорд взвыл от отчаяния. Он уже не сомневался, что двое остальных тоже погибли и лежат обезображенные, с проломленными черепами где-то в ужасных лабиринтах. Остался только он и это, затаившееся во мраке. Оно охотилось за ним, вынюхивая жертву, как преследует обезумевших от страха кроликов забравшийся в нору кровожадный горностай.
Он снова пополз, но больше не нащупывал путь перед собой, смерть стала спасительным благом. Иногда он слышал шум, но всякий раз, останавливаясь, чтобы прислушаться, не мог уловить ничего, кроме звука падающих капель и стука собственного сердца.
Руки и колени стерлись до мяса, но пронзительный холод притуплял боль. Он желал остановиться и умереть, но конец предстоял медленный и мучительный, кроме того оно могло найти его первым. Мелькнуло жуткое воспоминание. Пару недель назад он купил в сувенирной лавке дешевую книжку о мерзком, полупрозрачном четвероногом чудище, которое веками обитало в кембрийской шахте. Боже праведный, это могла быть вовсе не выдумка!
Он пытался вглядеться в непроницаемую тьму, в мозгу вспыхивали образы, видения возникали и снова растворялись в темноте. Поднимался шум, похожий на вой урагана, и вновь все стихало. Появлялись стоячие озера, подернутые рябью при полном штиле. Необъяснимые картины возникали и пропадали прежде, чем он мог их осмыслить. Внезапно Стаффорд почувствовал, что он не один!
Хотя света не было, он увидел фигуру, напоминавшую человека, но не человеческую, то самое лицо, которое он видел в мертвых глазах Тримэйна, лицо, дышащее злобой, как выдыхают пар морозным утром. Ожившая смерть.
Обрывки образов в мозгу соединились, мелькающие картинки слились и образовали формучеловека, который стоял, глядя на него сверху вниз. Восковые фигуры шахтеров в грязных лохмотьях, бледные лица, не скрывавшие страха перед неизвестностью. Теперь их страх перешел к Стаффорду; терзавший два поколения ужас сконцентрировался в нем и, настоенный на времени, стал еще сильней.
Стаффорд замычал, как животное на бойне, внутренности сжались, будто их вытягивали клещами. Он почувствовал слабость, словно из тела вынули душу, превратив его в послушного робота, мечтающего только об одномчтобы ему позволили подчиняться. А за ценой он не постоит.
Я не могу добраться до остальных. Мне нужна твоя помощь.
Что угодно, я сделаю все, что хочешь.
Ты еще живой и будешь служить мне. Их нужно выманить из могилы. Времени у нас мало, потому что человек, наделенный Божьей силой, вернется. Расправившись с теми, я смогу уничтожить и его.
Громко стуча зубами, Стаффорд кивнул. Холод усиливался, но страх отпустил. Каким бы отталкивающим ни был этот шахтер, договор с ним гарантировал Стаффорду безопасность. Тримэйн и другие были наказаны за отказ подчиниться.
Те, кого завалило в пещерах, сделали безмозглую попытку удрать от меня, но им не укрыться от мести Джетро. Я был приговорен блуждать по шахтам, как по чистилищу. За годы мучений надо расплатиться, и тогда я освобожусь от проклятья Кумгильи. Иди за мной, только ты сможешь пробиться и вывести их так, чтобы они ничего не заподозрили, туда, где я буду ждать.
Стаффорд обнаружил, что бредет по узкой и низкой штольне; тот, кто называл себя Джетро, шел на полшага впереди. Стаффорд ничего не понимал и не пытался понять. Кто-то где-то прячется, их нужно выманить, и тогда с ними будет то же, что с Тримэйном. Это его не касалось, да у него и не было выбора.
Он удивился, что сломанный палец и другие раны больше не болят. Какая-то сила вдохнула в него вторую жизнь, влила новую энергию, превратив страх и отчаяние в эйфорию.
Может, это и есть то, что называют перевоплощением: умирая, рождаешься заново. Если так, он очень доволен, что умер.
Глава пятнадцатая
Ральф Рис ушел из деревни в половине пятого. Он пробирался украдкой, стараясь остаться незамеченным. Когда он огибал "Лагерь Карактака", оглядываясь на каждом шагу, в его глазах мелькнул страх, терзавший и без того убогий разум. Куда только девались его наглые повадки; даже пальцами он больше не щелкал.
Она приходила прошлой ночью, когда Ральф спал на раскладушке в гостевой спальне родительского дома. Он и сам чувствовал, что после похорон Джо Льюиса что-то должно случиться. Теперь его страхи подтвердились.
Прошлой ночью Ральф лежал и думал о Ди Энсон, эти мысли побудили его искать удовлетворения единственным известным ему способом. В какой-то момент он чуть не вылез из постели, чтобы отправиться к ней; было бы проще простого забраться на крышу сарая, а оттуда в открытое окно ее спальни, и он оседлает ее прежде, чем она успеет поднять тревогу. Две вещи помешали ему осуществить свои фантазии. Во-первых, отец и мать все еще были внизу и наверняка услышали бы, как он встает. А во-вторых, когда он уже окончательно решился выбраться из дома через окно, спустившись по плющу, мечты победно завершились мощным излиянием. В сладостных корчах ему было совершенно наплевать, слышат ли его родители, провались они пропадом. О Господи, это было прекрасно, как будто он перенесся в другой мир, где Ди лежала в его постели, крепко обвивая его очаровательными, стройными ножками и желая удержать его в себе навсегда. А потом он сник, и ему больше не хотелось идти к Ди, и сразу нашлось множество причин, почему ему и не нужно никуда ходить. Он снова забеспокоился о том, что подумали предки, услышав стук и скрип кровати, и вскоре заснул.