Я пулей вылетел из машиныярко-красной, как и её губы («разве такие внедорожники бывают? Ни разу не видел!» уже позже подумал я), стекла которого закрыты такими же зеркальными стеклами, что и её очки.
3.
Сказать, что я был ошарашен встречей с Дианой, значит, ничего не сказать. Оставшуюся часть дня я пытался прийти в себя, но нигде не мог найти себе покоя. Её поцелуй продолжал жить на моей щеке, как отдельное существо. Словно боясь потерять его, я бросил бриться и впоследствии оброс бородой.
Где бы я ни был, везде передо мной стоял её образзеркальные очки в пол-лица, ярко-красные, призывно влажные губы, хищные зубки. Боже мой, я ведь совершенно не запомнил ни формы её лица, ни цвета и длины волос, ни родинок или веснушек! Даже возраст её оставался для меня загадкойсколько ей лет? Двадцать пять, тридцать, тридцать пять? Ухоженная женщина может долго хранить свою красоту, но я даже не мог сказать, красива ли она. Скорее, она была дьявольски привлекательной, обворожительной. Ни одной по-настоящему красивой черты в её внешности я не припомню.
Чтобы хоть как-то отвлечься от навязчивых образов, я решил переключиться на работу. Приведя в порядок свои записи и соображения, я набрал номер Марии Александровны и напросился в гости.
Квартира Марии Александровныогромная сталинка почти в центре Москвы, всегда подавляла меня своими непривычными размерамиэтим давяще высоким потолком, огромными комнатами, массивными дверями. Я не любил там бывать, думаю, не любил при жизни и Леша.
Когда-то у Марии Александровны здесь была только одна комната, но со временем, раскрутившись в нужных кругах, Алексей выкупил остальные комнаты у жильцов и подарил трехкомнатную квартиру целиком своей матери. В ней она и жила, как сказочная принцесса, заточенная в роскошной Башне из Слоновой Кости.
У Марии Александровны я оказался уже под вечер. Тусклые люстры не могли развеять полумрак, затаившийся в углах, в складках штортаких массивных, неживых, в дальних концах комнат и коридора.
В гробовой тишине гулко тикали часы-ходики, зато шаги самой старушки были не в пример воздушными, неслышными. Казалось, она еле касалась земли, словно призрак. Вдобавок ко всему ещё и всегдашняя стерильная чистотанастоящее царство мертвых, где безраздельно властвовала онабогиня вечной скорби и уныния.
Не произнося ни звукавсе, что было возможно, она уже давно выплакала и выкричала, она жестом пригласила меня внутрь и, также безмолвно, как Харон в царство мертвых, провела меня в комнату дражайшего «Лешеньки» и молча села на допотопную софу.
Я почувствовал себя крайне неуютно. Задавать вопросы было неудобно, а рыться в бумагах Леши самому, при нейвсе равно, что солдату из «Огнива» набивать золотишком карманы под ревнивым взглядом молчаливой собаки с оловянными глазами.
Из состояния неловкого молчания меня вывела Мария Александровна.
Они все перерыли тут, своими грязными загребущими лапами, бесцветно, безжизненно произнесла она. Они переворошили здесь все, даже его детские пижамки, трусики. Забрали компьютер, телефон.
И ничего не нашли? спросил я.
Ничего, как кукла бездушно кивнула она седой как лунь головой.
Послушайте, дорогая Мария Александровна, но ведь хоть Вы что-то должны знать, чем занимался в последние дни Леша, куда ходил, с кем встречался? Мы должны отыскать его убийцу и остановить его пока не поздно! От его рук могут погибнуть другие невинные люди! я попытался говорить максимально убедительно, но слова получались бесцветными, пустыми, лишенными жизни.
Я с ужасом поймал себя на том, что дальнейший ход расследования стал мне почти безразличен. Осталась шарада, загадка, но и она отступила куда-то в тень, в темные углы моего сознания. Если я и предпринимал какие-то «телодвижения», то только как повод вновь встретится с таинственной Дианой. Расследованиевот единственная ценность, которую я для неё мог представлять.
Да, да, убийцу, эхом, также безжизненно откликнулась она.
Так с кем Леша встречался в последнюю неделю перед смертью?
При слове «смерть» её глаза вдруг загорелись каким-то нездоровым огнем, она вся съежилась, подобралась, высохшие пальцы её изогнулись, словно у дикой кошки, показавшей когти, на губах зазмеилась злобная, жестокая ухмылка.
А я говорила ему, дураку, какого черта водишься с ней?! Какого черта! А он сомлел как овечка, «я без неё не могу, мам, не могу и все». Сопляк! Родную мать бросил ради очередной шлюхи! Ах, выцарапала бы я ей зенки её бесстыжие вот этими вот руками! она угрожающе протянула ко мне длинные как когти, давно не стриженые ногти. Попадись она мне, чертова шалава, я ей не то ещё покажу! Я ей всю дальше пошел такой поток отборной, страшной ругани, которую она буквально выплевывала из глотки хриплым, каркающим, неожиданно грубым голосом, что у меня даже волосы на голове зашевелились. Я вскочил как ошпаренный и инстинктивно отошел поближе к дверибешеная старуха внушала мне настоящий ужас.
Боже мой, только теперь мне открылось, до какой степени низости может пасть человек от своей безумной, эгоистической любви к отпрыску (а, как известно, от любви до ненавистиодин шаг!). Ещё недавно тихая интеллигентная женщина ругалась как уголовник, бешено размахивала руками, глаза её светились поистине сатанинской ненавистью.
Она вскочила с софы и как пантера в клетке, мерила комнату, словно ища выход нерастраченной дьявольской энергии.
Я уж подумал было ретироваться до лучших времен, как часы пробили девять. Их равномерный, размеренный гул словно запустил какой-то механизм в старухе и та, как механическая кукла, у которой кончился завод, мгновенно успокоилась и села опять на софу. Взгляд её невыразительных глаз потускнел, она вновь уставилась в пустоту.
Я не рискнул вновь будить зверя в этом явно больном человеке и потому не стал дальше пытать, кто такая «она», хотя, по правде говоря, это могло относиться к любой из пассий и даже просто коллег по работе ненаглядного «Лешеньки». Мария Александровна была до крайности ревнива и могла воспринимать друзей и знакомых сына только в их мужской ипостаси.
А потому я изменил тактику:
Марь Алексанна, может чайку? Я с обеда ничего не ел с невинным выражением лица сказал я, как в добрые старые времена.
Она сначала удивленно посмотрела на меня, словно впервые видит меня. В её глазах читался немой вопрос: «Кто ты и что тут делаешь?» Затем взгляд её потеплел, лицо смягчилось, в её уснувшем мозгу словно включилась другая программа.
Сейчас, сейчас, голубок, родненький мой, извини, совсем с ума тут схожу одна. Сейчас поставлю! и тут же растворилась в полумраке коридора.
Не теряя больше не минутымало ли как измениться её настроение! я тут же принялся шарить везде, где только мог, в поисках неизвестно чегона книжных полках, в столах компьютерного стола, под кроватями.
Бегло осмотрев альбом фотографий, я воровато распихал по карманам последние фото, которые могли быть сделаны недавно. В одном из ящиков стола нашарил какую-то цепочкуи отправил её туда же. На книжной полке я перевернул все книги, но ничего не нашел. Вынырнув из-под кровати, я ещё раз разочарованно окинул взглядом комнату.
И тут, словно что-то озарило мой мысленный взор, на подоконнике, за шторой я заметил чей-то силуэт. Торопливо отдернув штору, я едва не закричал от радости. Там была ОНА!
Эбеново-черная Артемидаполунагая, в короткой тунике, не скрывающей удивительную красоту её изящныходновременно атлетически сильных и женственных икр и плеч, с извечным луком в руках и колчаном стрел за спиной. Длинные волосы её распущены, на головевенок из лавровых листьев. Вот только лани, вечно сопровождающей богиню в её странствиях, за преследование которой когда-то жестоко поплатился сам Геракл, проплутав целый год в лесных лабиринтах, отсутствовала.
С чувством первооткрывателя, нашедшего ключ к разгадке, я схватил статуэткудовольно большую, с руку величинойи потряс её в воздухе. Внутри что-то былостатуэтка была полой.
Как вынести её из дома незаметно?
Внимательно осмотрев её, я взял ножницы и аккуратно поддел основание. Металлический лист кое-как поддался, и мне удалось отделить его. Ещё раз как следует тряханул статуэткуи вот на мою ладонь выпала маленькая, с ноготок, флешка. Я успел сунуть её в карман до того, как Мария Александровна показалась в комнате и позвала пить чай.
4.
Дома я оказался ближе к полуночи. С трудом отделался от Марии Александровны, которая на протяжении всей «чайной церемонии» не переставала плакаться мне о своем горе, которое с каждым разом становилось мне все безразличнее (может, из-за странной находки?), и кормить меня нерастраченным запасом домашних варений. Серьезно допрашивать её о происшедшем я больше не рисковал.
Кроме того, было ещё нечто странное. На протяжении всего чаепития мне казалось, что меня кто-то неслышно и незримо торопил, словно чьи-то мягкие воздушные лапки упирались мне в лопатки, побуждая встать и уйти. Когда же я вышел из подъезда, давление на спину усилилось, и я почти бежал домой.
В то же время меня не оставляло ощущение, что сзади за мной кто-то идет. Улицы в этот день и час были почти безлюдны, и не заметить слежки было невозможно. Но всякий раз, когда я оглядывался, я никого не видел. В то же время, стоило мне опять продолжить путь, как я ощущал, точнее, «видел» каким-то внутренним зрением следующую за мной по пятам тень. Описать мне её достаточно сложно и сейчас. Это была не тень в нашем смысле слова, как силуэт фигуры. Скорее, это был сгусток тумана, плотно сгущенного воздуха, не имеющий определенного очертания, не различимый для глаз, но ощущаемый всеми порами моего существа.
Войдя в квартиру, я немедленно включил компьютер. Мягкие воздушные лапки переместились теперь с лопаток на мои плечи. Незримые щупальца, казалось, проникли в мои уши, гладили меня по щекам. Навязчивое ощущение чужого вмешательства приводило меня в неистовство. Я чувствовал, что чем дальше, тем больше иду в западню, но не идти в неё я не мог.
Открыв флешку, я увидел там только одну папку, озаглавленную«ОНА». В папке оказался один-единственный текстовый файл, «Дневник».
Открыв его, я погрузился в чтение.
Глава 3. Дневник Алексея Ершова
1.
«30 мая, суббота. Никогда не вел никаких дневников, но тучи сгущаются. Истина покрыта мраком. Путь становится опасным. Иду по лезвию ножа. Осенилонужно записывать, чтоб, если что случиться, мой путь, исключая мои ошибки, повторили другие.
Сегодняособенный день, я узнал от Тани о третьем самоубийстве, на этот раз Герценштейн, финансист, делец и ещё та сволочь. Мне его ничуть не жаль, но обстоятельства его смерти также ужасны, как и все остальные.
Если брать две предыдущее смерти, Лаврова и Осинского, те ещё можно было списать на случайность. Лавровв глубоком депрессняке, на него наехала налоговая. Сторожевых собак спустил кто-то «сверху», недостаточно делился. Осинскийнаркоман, сидел на героине.
Герценштейндругое дело. На хорошем счету в Кремле, делится с нужными людьми, здоровый образ жизни, гедонист, любит женщин, яхты, дорогое вино, серфингист и дайвер. Не верю, чтобы он мог залезть в петлю.
Петля! Это самое страшное! Таня по моей просьбе сделала фото. До сих пор мурашки по коже. Синюшное сморщенное как печеное яблоко лицо, почти выпавшие из орбит красные от лопнувших сосудов широко открытые глаза. Синие губы в уродливой гримасе, синий, распухший, вывалившийся язык, кровь на подбородке, бороду хоть выжимай.
Но не это главное. Такое я видел и у других висельников.
Главное то, что его руки упираются в батарею, словно он сам, даже в последние секунды жизни, потуже затягивал петлю, используя горячую батарею (от которой, между прочим, остались на ладонях ожоги) как рычаг.
Да и надо же было умудриться так повеситься! Вместо того, чтобы привязать веревку повыше и побыстрее умереть от падения с высоты, когда ломается шейный позвонок, он повесился ниже, тщательно подогнув ноги Что за изуверский садизм!
А что за выражение лица и глазодновременно и дикого, звериного ужаса, адской боли и в то же время какого-то противоестественного сладострастия (одна только ухмылка, навеки застывшая в уголках губ чего стоит!). Словно он в один и тот же момент испытывал и страшную муку, и в то же время сильное удовольствие. Иначе как объяснить, что этот урод повесился таким изуверским образом, да ещё и голым! Это вообще ни в какие ворота не лезет!
Таня говорит, что Юля, его третья по счету жена, зашла в ванную и, увидев мужа, дико рассмеялась. Пыталась слизать ещё не свернувшуюся кровь. Её хотели связать, но она вырвалась. Орала что-то, скакала по дому на четвереньках совершенно голая, пыталась ловить мух, а когда поймалас каким-то звериным аппетитом их сжирала. Затем натащила кучу хламья в угол комнаты и зарылась там, застыла без движения. Оттуда её извлекли менты. Естественно, в дурку, как и всех [остальных].
Таня в ауте. У неё какие-то подозрения, смутные фантазии. Начались они после второго [самоубийства]. Она больше не хочет ходить в а [ателье?].
Я настаиваю. Нужна информация.
На меня вышли «органы». Хрена вам, а не сведения! Сам все добуду, никому не дам украсть у меня сенсацию. Пусть! (непечатное слово)»
2.
«1 июня, понедельник. После того, как сделал запись, решил сам сходить туда. Под предлогом, что Таня не здорова (и в самом деле, лежит как убитая на кровати с грелкой на голове), пришел заказать ей шмотки. Меня встретила приятная женщина. Элегантная, стильная, средних лет, ничего особенного. Черная шляпка с длинными полями, вуаль. Из-за траура. Очень интересовалась здоровьичком благоверной. Сунула какие-то эфирные капли. Без проблем заказал шмотку. Сказала, что все будет в лучшем виде.
Да, кстати, этосущая правда! Ткет и шьет она превосходно! Ниточка к ниточке, шов ко шву, все идеально, без сучка и задоринки. А ткань какая! Шелковистая, легкая, воздушная, ласкает руки и тело, не линяет при стирке. Прочная, носи не переноси, снимать не хочется. Да и почти не марается. У Тани как-то пошла носом кровь, пятно было, онав слезы, выкидывать придется. Отвернулисьповернулиськрови как не бывало! Словно впиталась в ткань
И работает всегда быстро. Закажешь, а уже наутро все готово. А ведь работает без помощниц, день-деньской на приемке, без выходных и сменщиц, все ждет кого-то, ждет в углу. А ткет и шьет видимо по ночам. Немыслимо, но других объяснений не нахожу.
Кстати ещёкогда я хотел было навязаться на их вечернее чаепитие, «у камелька», где эта женщина давала желающим уроки кройки и шитья, получил мягкий, но жесткий отказ. Мужчинам нельзя, дело женское. Пришлось уйти ни с чем».
«P.S. Да, фамилию её совсем вылетело из головы спросить! Зовут вроде Арина».
3.
«3 июня, среда. Эфирные капли помогли! Таня поправилась за ночь, повеселела. Но нездоровое возбуждение. Пытался не пустить её на кружок, на их бабские посиделки. Ушла. Пришла за полночь, возбужденно смеялась, шутила. Спросил, что там было. Говорит, учила плести кружева, настоящий батист. Все в восторге. Спросил, обсуждали ли смерть Г. Раздраженно посмотрела на меня, как на надоедливую муху. Пытался давить на гниль, взбесилась, сказала, не надо мне этого негатива, несла ересь про позитивное мышление. Чувство, что это какая-то секта. Такое видел у адептов сайентологии, сетевого маркетинга. Сказал про сетевой. Она«мысетевики, но другие, наша сетьпрочнее». И хихикнула. Думаю, зря настоял на том, чтобы вернуться туда. Играю её здоровьем, но что делать? Как иначе узнать, черт возьми!
Результатотказалась от секса со мной, хотя желание во мне было дикое. Сказала, устала, голова болит. Врет. Явно врет!»
«6 июня, суббота. Все было по-прежнему, пока не повис в ванной новый кандидат на бессмертие. На этот раз, бывший гэбэшник Орлов. Черт возьми, у него же был наградной «макаров»! Зачем вешаться так извращенно, да ещё и в голом виде?! Пуля в роти порядок! Ведь офицер уходит только от пули. Неужели это странное и страшное удовольствие так сильно, что перекрывает боль и страх, и, главное, позор?
Кира говорил, помню, что повешение в средние векапозорная казнь для воров, гос. пр. [государственных преступников?], бомжей. Заменила распятие, которое после принятия хр-ва стало не комильфо. Благородных казнили мечом или топором, так пошло с др. Рима. Позжерасстрел. Кончали самоубийством такжесначала кинжал и яд, потомпуля. Петляпоследнее дело, для подонков.
Блин, как мне не хватает беседы с ним! Он бы точно здесь разобрался, но пока рано, чувствую, рано. Вот будет что-то существенное, отзвонюсь, из-под земли достану.