Павел ДавыденкоТамагочи
Указательный палец пронзила боль, Рома зашатался на табуретке, цепляясь за коробку, и та вдруг резко поехала на него. Рома пошатнулся, табуретка выскользнула из-под ног, он изогнул спину, замахал руками и шлепнулся на пол. Перед глазами взорвались звезды, а в следующий момент коробка полетела на него.
Что-то затрещало, загрохотало, перекатываясь по полу. Под потолок взвилось облако пыли, и Рома закашлялся, растирая поясницу.
Потом он чихнул и громко выругался. Он, кряхтя, встал на четвереньки и застонал. В соседней комнате радостно орал попугай:
- Р-раз, р-ра-аз! Начинаем зз-зар-рядку!
Тишка вновь заглянул в комнату и мяукнул с укоризной, несколько раз дернул хвостом.
- Да пошли вы оба, - пробормотал Рома. Это Лена учила попугая говорить, а про зарядку он услышал по телевизору, и сразу подхватил. Рома его никогда не любил, и попугай платил взаимностью, понося руганью, подхваченной из ссор.
Иногда Рома хотел придушить его голыми руками. Раздавить между ладоней, выжать из тушки кровь.
Ожила батарея, и звук степлерными скобами прошивал мозг. Запрещенная барабанщица проснулась - так они с Леной прозвали старуху с нижнего этажа. Из-за неё приходилось заниматься сексом едва шевелясь.
Чепуха из коробки раскатилась по всей комнате. Тут и тетрадки старые, еще школьные, тут и дневник в твердой обложке, с отломанным кодовым замочком, здесь и старые ручки - неизвестно почему не выброшенные, - игрушки и другая мелочёвка. Вот кисточка, которую он так долго искал. Правда, теперь она уже без надобности. Вряд ли он теперь встанет за холст. Слишком много времени потерял, равно как и желание, ту самую страсть и одержимость, присущую всем творческим натурам.
Если год назад он все еще лелеял мечты, что когда-нибудь за его картины станут платить НАСТОЯЩИЕ деньги, то теперь иллюзии растаяли. За всю карьеру художника он продал лишь один холст - тот самый. По словам жены «пугающий, и как будто вообще кто-то другой рисовал».
Это если не брать в расчет интернет-халтурки, вроде обоев и обложек.
Разбирать хлам в квартире Роме было неохота не только потому, что голова гудела как котел, а тело не слушалось. Нет, ему казалось, что если ничего не предпринимать, то квартиру и не надо будет продавать, и тогда, может быть, все будет по-прежнему. Он опять станет к холсту, и нарисует что-нибудь эдакое, а потом продаст на выставке, один раз ведь получилось?
Рома подтянул к себе дневник, пролистнул - часть страниц неровно выдернута, кое-где убористый аккуратный почерк, а на чистых листах пятна крови. Рома поморщился, и до него вдруг дошло, что дневник вымазал он сам. Укололся, что ли, чем-то. Ага, булавкой же.
Он пососал палец. Это дневник сестренки, и тетрадки тоже ее. Видно у мамы не хватило духу выбросить их тогда. Рома встал и осторожно распрямил спину, как старик. Болит, болитНа выцветшей зеленоватой обложке двенадцатилистовой тетради потускневшие чернила: «Учени (цы) 3-го класса Б, Самсоновой Анны». Она сама и подписывала, такой красивый почерк, гораздо лучше, чем у Ромы сейчас. Маленькая Анечка подписывала эту тетрадь, но не знала еще, что перейти в следующий класс ей не суждено.
Грустная улыбка тронула его губы, в груди ожил болезненный комок. Он появился с того дня, и вот до сих пор не исчез. Рома сомневался, что его удастся продать вместе с квартирой и совместно нажитыми с женой скандалами.
Он тогда слишком расслабился, и ведь чего было почивать на лаврах? Сто тысяч за один холст сгубили его, как художника. Или все дело в литрах спиртного?
Или в том странном типе, коллекционере, как он себя назвал.
Или дело было в том, что Рома не помнил, как рисовал ту картину.
«Как будто бы и не ты рисовал ужас»
А это что?
Он нахмурился и взял небольшую пластмассовую штуку в форме сердечка в бледно-розовом корпусе. Повертел в руках, оставляя отпечатки крови. Экранчик, три кнопки. В памяти мигом зашевелились воспоминания. Рома опять сунул палец в рот, и вспомнил, как сестра хвасталась перед ним игрушкой.
- Ты еще маленький! Он у тебя умрет, ты забудешь его покормить!
- Но я тоже хочу тамагочикаа-а! - канючил Ромка, и тянул руки вверх, подпрыгивал.
Сестра, естественно, не давала ему играть с электронным «питомцем», хранила и берегла его как зеницу ока.
Кормила она его сначала букашками, и пятилетний Рома верил, что тамагочик их ест. Кузнечики, мухи
Свет упал иначе, корпус игрушки потемнел, и полустертые буквы «Gotosh» забликовали. Рома покачал головой. Почему родители не выбросили эту дрянь?
Он уже подошел к окну, и поглядел вниз, прикидывая, куда лучше швырнуть игрушку. А потом решил, что какой-нибудь ребенок может ее найти, и хотя вряд ли тамагочи способен заинтересовать современных детей, сплошь подсаженных на интернетные иглы. Ванечка, например, и глядеть не захочет в сторону этого поцарапанного, побитого временем «гаджета».
Кровь из пальца идти перестала, и Рома повертел тамагочи в руках. Потыкал кнопки, позажимал - непонятно, как он включается. Да и вообще, если он больше десяти лет лежал вот так, на антресолях, то батарейка, скорее всего, разряжена.
Тамагочи пискнул, и Рома чуть не выронил его. На черно-белом экранчике возникли невнятные точки заставки, потом на дисплее появилась клякса. Она подпрыгнула и задрожала, а корпус слегка завибрировал. Рома потыкал в кнопки, но зверек (клякса??), по-видимому, был не голоден.
Точно. У других девчонок были динозаврики, пингвинчики, котята, а у сестры был какой-то головастик, существо вроде этой кляксы, с подобием ножек.
Тогда был бум этих тамагочиков, и многие дети приносили их в школу. Учителя запрещали доставать игрушки на уроке, отбирали их.
Анин портфель на уроке непрерывно пищал. Учительница потребовала отключить игрушку, а тамагочи пищал, пищал, и учительница выхватила игрушку из детских рук, стала тыкать кнопки, писк перешел в ультразвук, дети закрывали уши ладошками и морщились, а Анечка замерла и глядела перед собой, всхлипывая.
Все это Рома знал со слов мамы. Она рассказывала ему это только один раз, и без особых подробностей, но он без труда их вообразил.
А сколько кошмаров приснилось на эту тему?..
Учительница выкинула игрушку в окно, а сестра вдруг схватила ножницы, которыми резала цветную бумагу, и воткнула их в шею своему соседу по парте. Соседний ряд обдало мощным напором венозной крови, дети завизжали, повскакивали со стульев и бросились к выходу, одна девочка упала в обморок и стекла прямо под ноги толпы одноклассников.
Из-за тамагочиков дети спрыгивали с высоток, один мальчик даже придушил собственную сестру в порыве ярости, когда она нарочно убила его питомца.
Особенно всякими страстями отличались японские дети. Но такое
Потом сестру положили в психушку. Родители его туда, слава богу, не брали. Анечка продолжала бредить тамагочиком и переставала кричать, чтоб ей принесли его только лишь после укола.
Через пару недель лечения она подловила момент, когда за ней никто не следил, и выпрыгнула из окна третьего этажа вниз головой.
Рома поморщился. Ему показалось, что игрушка ожила и слабенько пульсирует. Но нет, это он так сильно сжал кулак.
В комнату вновь заглянул Тишка.
- Сейчас, сейчас покормлю - вздохнул Рома.
Почему за все годы он ни разу не навещал могилу Ани?..
Может, боялся, что вернутся кошмары?
Рома бросил тамагочи обратно в коробку, сложил туда тетради, заколки и прочие пожитки. Немного поколебался и оставил-таки дневник. Какая-никакая память о сестре. Остальной хлам нужно выбросить сегодня же.
В том числе и этот тамагочи.
***
- Ну и что? Это называется убрал? - поморщилась Лена. Рома сидел на диване, растирая лицо, в голове звенело. Подбежал Ванечка:
- Папа-папа! А мы голубей ловили! И пирожные ели, мама купила!
- Хорошо - виски поддавливала боль, и Рома почувствовал раздражение. Ему хотелось тишины и спать-спать-спать. Лена подошла к балкону, выглянула, поправила занавеску:
- И на балконе ничего не разобрал. Ну блин, Ром! Уже звонили так-то сегодня. Приедут, сказали, на днях, квартиру смотреть.
- Я несколько коробок мусора отнес на свалку. Я ж не думал, что так быстро, - пробурчал он, продолжая выковыривать из уголков глаз кисляки. Надо же, заспался как, стемнело на улице. - Сколько времени уже?
- Время перестать вести себя как ребенок, - бросила Лена. - Ваня! Идем руки мыть. Ром, ты Тишку покормил хоть?
- Да! - не выдержал Рома. - И попугаю насыпал корма!
- Молодец.
Малыш вприпрыжку затопал по коридору, а Рома откинулся назад на подушки. Почему люди из года в год повторяют одни и те же ошибки?
Когда он зашел на кухню, жена возилась с пакетами. Вот и сервиз ушел, и всякие приятные глазу мелочи, в отсутствие которых кухня выглядит голой и нежилой. Микроволновка вот, грязноватая и залапанная.
- Уже почти все собрала? - сказал Рома чуть ли не заискивающим голосом.
- Да. В отличие от тебя. Чем это пахнет, ты мне скажи лучше?
- Ну чем - как обычно, - Рома пожал плечами, подергал носом. Но пахло чем-то вроде протухших раков. Он вдруг припомнил, что снилось что-то странное, а отголоски дурацкого писка тамагочика и сейчас звенели в ушах.
На кухню забежал Ванечка:
- Мама, папа! Там Кеша не разговаривает и не чирикает. А в клетке только перья. - Глаза мальчика показались Роме огромными и чистыми, как два озера, наполненных слезами. Лена глянула на Рому, и вышла из кухни. Тот поспешил за ней, и на пороге спальни его застал приглушенный крик. Рома машинально потянул руку выключателю, Лена вскрикнула «Нет!», но свет уже вспыхнул.
- Мам, ну я хочу посмотреть что там с Кешей, мама? Он заболел? Папа?..
Лена вывела малыша из комнаты, а Рома так и стоял, не в силах отвести взгляда от прутиков, на которых успела подсохнуть кровь.
На мгновение ему показалось, что он спит. Сейчас надо уже просыпаться, потому что придет Лена и Ваня, а он до сих пор не убрал квартиру, не разобрал вещи на балконе. Может, в том числе и потому, что в комнате пахло не кровью, а будто бы кальмарами.
Да, Рома недолюбливал попугая, но чтобы такое Нет, этого он не делал!
Рома вышел из спальни в прихожую. И там Лена уже обувала Ванечку, который держался ладошкой за стенку и канючил:
- Я не хочу никуда идти я хочу с папой, с папой хочу! Я устал, мама!
Лена не обращала на его слова никакого внимания и, закусив губу, запихивала неподатливые ножки в ботиночки. Переноска с Тишкой стояла тут же, возле «калошницы».
- Лен, может он открыл клетку и Я не трогал его, клянусь!
- Угу. Или не хотел. Так же, как тогда - меня, Ваню.
- Лен, ну что ты все передергиваешь - он провел ладонью по волосам. Опять этот тон юристки. - Куда вы, на ночь глядя?
- У подруги переночуем. Я уже договорилась с Машкой, - не глядя на Рому, бросила Лена.
- Что? - нахмурился Рома. - Ты думаешь Блин, Лен, я не трогал его! Я спать лег, а потом ты пришла. Блин, может, его Тишка задрал?
- Ты хоть сам себе веришь? - не глядя на него, сказала Лена, а Тишка возмущенно мяукнул в переноске.
Ей удалось, наконец, обуть Ванечку, а тот вихлялся и тянул одну ручку к папе. Рома улыбнулся ему, и только сейчас увидел, что именно протягивает ему сын. Рисунок на потертых зеленых обоях, позади «калошницы», растекся, пол под ногами стал мягким, как расплавленный воск.
- Откуда он у тебя?!
- Ром, не кричи на него!
Рома моргнул, а Ванечка прижал тамагочи к груди.
- Откуда у него эта хрень? - дрожащим голосом сказал Рома. - Лен? Ты ты купила ему это?!
Коробка с пожитками сестренки, вместе с этим треклятыми тамагочиком отправилась на дно полупустого мусорного бака. Значит, это другая игрушка, но точно такая же на вид.
- Что? - Лена нахмурилась, и шагнула вперед, отводя Ванечку за себя. Рома только сейчас заметил у нее под глазами темные круги. Заметил, что волосы тусклые, и откуда-то вдруг появились носогубные морщины. Рома почувствовал раздражение, оттого что жена прикрывает собой Ванечку - как будто он может причинить вред своему любимому сыну. Тот случай не считается. Он работал над картиной три месяца, и
- Откуда. У него. Тамагочи.
- Он лежал здесь, когда мы вошли, - ответила Лена. - На «калошнице». Ром, пожалуйста, прекрати. Ты ведь пугаешь его. Мы с тобой уже сто раз говорили о твоем поведении, и мне кажется, что тебе на самом деле надо обратиться
- К наркологу, да? Или к психиатру? Ваня, давай его сюда.
- Нет, папочка, ну можно я им поиграю? Ты же мне его хотел подарить?
- Отдавай.
- Ванюш Отдай папе игрушку.
- Но я хочу-у-у - заплакал Ванечка, а Рома рванулся к сыну, и стал отлеплять цепкие пальчики от тамагочика, весь дрожа и от омерзения, и от злости, и от обиды за несправедливые обвинения. Лена вскрикнула, оттолкнула мужа, Ваня зарыдал, а Рома стоял, заполучив игрушку, грудь его вздымалась и опадала.
- Думаешь думаешь я идиот совсем?
Лена казалось, целую вечность смотрела на него. И если сегодня утром он еще думал о том, что все можно повернуть вспять, изменить, то сейчас он напрямую прочел мысли в ее голове: «Все кончено».
- Ничего я не думаю. Мы пойдем, а тебе надо отдохнуть.
Она вытолкнула плачущего Ванечку на лестничную клетку, а Рома выглянул за порог и заорал:
- Я НЕ ТРОГАЛ КЕШУ! НЕ ТРОГАЛ! Я НЕ ТРОГАЛ ЕГО!
Он постоял, слушая, как гудит сердце, слушая отдаляющийся стук каблуков и голос сына, а потом с силой шваркнул дверью об косяк.
Черта с два он лежал тут! Черта с два!
Тамагочи запищал, и этот пронзительный звук шурупом ввинчивался в мозг. Рома тыкал кнопки, мельком отмечая, что на тамагочи нет царапин, и смотрится он как новенький. Звук не стихал, на экранчике ползала эта клякса с мелкими щупальцами, уже успевшая подрасти, пиктограммка в углу сообщала, что тварь голодна. Рома тыкал все кнопки одновременно, а писк продолжался, тогда Рома стал искать кнопку сброса на корпусе, но ее нигде не было.
- ДА ХВАТИТ УЖЕ!
Он с размаху ударил тамагочи об пол. Потом оскалился и принялся топтать корпус, прыгать на нем, до тех пор, пока игрушка не превратилась в осколки пластмассы, перепутанные разноцветными проводками. Рома топал по ним, прыгал, обливаясь потом и не чувствуя, как острое крошево врезается в подошвы ног сквозь носки и режет кожу до крови.
Потом послышался знакомый металлический стук, по батарее.
- Старая вешалка - бормотнул Рома. А потом сел прямо тут же, в прихожей, и заплакал.
Рядом, в забытой женой переноске, коротко мякнул Тишка.
***
- Ты забыла кота, - Рома зевал, протирая глаза. За окном вставал непонятный серый день, Тучи - клочки грязной ваты - грозились выпустить иголки ливня. Рома проснулся оттого, что кто-то ходил за стеной, на кухне. Оказалось жена, открыла дверь своим ключом. Только какая-то она не такая.
- Какого кота? - улыбнулась Лена.
- Нашего кота, Тишку. Десять котов, что ли, - пробурчал Рома. Он одним махом осушил стакан воды, но жажда никуда не пропала, горло ссохлось еще сильнее. Не надо было вчера открывать бутылку коньяка.
- Ром, у нас нет никакого кота, - Лена сказала это мягко, но с легким оттенком озорства. - Я пришла тебе кое-что отдать.
- Как это - нет кота? - Рома поглядел на Лену внимательно, и понял, что она меньше ростом. Сантиметров на двадцать. - Кому из нас еще нужно к психиатру обратиться! - хмыкнул он. - Это весело конечно, но если ты хочешь, я могу о нем позаботиться. Про сына, смотри, не забудь. Что ты там принесла? Утащила мою бритву, вместе со своими вещами?
Лена улыбнулась и протянула к нему обе ладони. Рома попятился, и вновь услышал знакомый писк, на высокой ноте. Как комариный, только многократно усиленный, повторяющийся, резонирующий.
Он назойливо въедался в мозг, будто спица, вонзался все глубже и глубже.
И исчез, оставив пульсирующую тишину. Когда Рома взглянул на жену вновь, он увидел свою сестренку, Анечку. Она улыбалась, протягивая ему тамагочи. Зеленоватое лицо, рот, полный гнилых, искрошившихся зубов. Сквозь треснувшую на скулах кожу проглядывали белесые кости, нос провалился внутрь а руки у сестры были зыбкими и походили на щупальца.
- Возьми его, - покойница дохнула смрадом, сверля Рому огромными желтыми глазами. - Он голодный.
Рома закричал, и замахал руками, глядя в серый потолок прямо над собой, задергался пребольно ушиб костяшку кулака, все еще слыша кошмарный писк, который превратился в песню, стоящую на звонке. Рома открыл глаза.
Он валялся на полу, в одежде. Рядом - опрокинутая бутылка коньяку. Телефон поиграл еще пару секунд, и затих. Рома перекатился по ковру, и на четвереньках пополз к тумбочке, охая и постанывая. В горле стоял отвратительный привкус, голова якорем тянула к полу.