Машину не видел. Водит он или нет, не знаю. А что, это важно?
Сейчас все важно, лейтенант. Эти «Жигули», на которых лихачили ваши пацаны, были угнаны из Карска. Предположительно женщиной.
Или мужчиной, переодетым в женщину, вставил Горюнов.
И вы думаете, что это был Кречет?
Мог быть кто угодно. Наверняка не установлено.
Вскоре показалось Рокатово. Бросился в глаза купол храма, скрытого домами и пышными деревьями.
Мальчишки живут в этой деревне, сказал Свирида. Сейчас здесь будет поворот направо и метров через сто двор того, самого младшего из угонщиков, Славика по прозвищу Бряка. Думаю, сначала лучше заглянуть к нему: он еще не так бесцеремонен, да и боязлив немного.
Хорошо, сказал Михайлов, будем иметь в виду.
Горюнов свернул направо, проехал еще немного вперед и остановил машину у невысокого крашеного штакетника, на который ему указал Свирида. За забором они увидели небольшую побеленная известью избу с серой, потемневшей от времени шиферной крышей.
3
На крыльце, выходящем во двор, стояла пожилая женщина в кожухе, черном платке и с помойным ведром в руке. В её глазах отразился испуг, свободная рука невольно потянулась к груди.
Здравствуйте, Мария Степановна, сказал Свирида, отворив калитку и входя во двор. Мы снова к вам. Славик ваш далеко?
Женщина не выпускала из рук ведро. Казалось, она совсем о нем забыла.
Вы хотите его арестовать?
Да нет же, Мария Степановна, усмехнулся Свирида и покачал головой. Я же вам вчера говорил: никто вашего Славку сажать не будет. Просто у наших товарищей появились новые вопросы.
Женщина все еще недоверчиво покосилась на Свириду, потом на Горюнова и Михайлова.
Мария Степановна, выступил вперед Михайлов. Поверьте, нам сейчас очень важно поговорить с вашим сыном. От этого, может быть, зависит судьба не одного человека.
Женщина несколько расслабилась.
Я его сегодня еще не выпускала во двор. Всю ночь не спала. Это ж надочуть в тюрьму не угодил. Связался с этими. Говорила ему, говорила.
Она, наконец, поставила ведро на крыльцо.
Проходите, он там, в хате, телевизор смотрит.
Они вошли в дом.
Слава! Слава! Где ты там? А ну, подь сюды, тут к тебе знов милиция. Да вы присаживайтесь, вот стулочки, садитесь, пригласила их хозяйка.
Появился Бряка, замер испуганным сурком на пороге.
Ну, здравствуй еще раз, Слава, обратился к нему Свирида. Тут товарищи из области хотят с тобой поговорить.
Мальчик посмотрел сначала на Горюнова, потом на Михайлова, затем уткнулся глазами в пол.
Скажи нам, Славик, где вы нашли машину, на которой в район приехали? спросил его Михайлов.
Ну, отвечай же, насела на сына мать. Шляться где попало, так ты герой. Отвечай, когда тебя спрашивают!
Мы на рыбалку ходили: я и Толик, вполголоса пробубнил мальчик. Машина в кустах была, возле Пырьевки.
А точнее? проговорил Михайлов.
Возле старого кладбища, в кустах.
А почему вы решили, что она ничья? Может, кто-то на могилку приехал?
Да на том кладбище давно никого не хоронят, а двери у неё все открыты были и стояла она как-то не так.
Как?
Если на кладбище приезжают, то заезжают с другого края, а тут машина совсем в стороне, возле посадки, ну как брошенная.
Ладно, остановил его Михайлов, поняв, что мальчишка толком ничего не может объяснить.
И вы сразу сели в машину?
Нет, мы сначала вернулись домой и рассказали обо всем Сеньке.
Это Прыщ, самый старший из них, подсказал Михайлову Свирида.
И он предложил вам покататься? спросил Михайлов.
Слава утвердительно кивнул головой.
Ну, а вещи в машине были?
Мальчишка нахмурил брови, будто припоминая что-то, потом нетвердо сказал:
Нет, я не видел. Вещей, кажется, не было.
Точно? переспросил Михайлов.
Отвечай, когда тебя старшие спрашивают! дернула его за плечо мать, и Слава как выстрелил:
Сумка была спортивная, небольшая. Сенька её себе взял, сказал, что на рыбалку с ней ходить будет.
Больше ничего?
Ничего.
А в сумке что лежало?
Не знаю, я не видел, по-прежнему уставясь в пол, промямлил мальчик.
Михайлов с Горюновым переглянулись.
А где именно вы обнаружили сумку?
На переднем сиденье.
Хорошо, сказал Михайлов, поднимаясь. Заглянем к твоему другу. Он далеко живет?
Да через две хаты, махнула рукою в том направлении мать Славика. Он, видно, сегодня дома: вчера Гаврилыч разорялся, тоже давал ему нагоняй.
Они попрощались, вышли во двор, остановились возле машины.
Ну что? сказал Михайлов. Зайдем к Прыщу, надо взглянуть на сумку, может, она еще цела. А потом в Пырьевку.
* * *
Двор Прыщей был обнесен высоким зеленым забором с металлическими воротами.
Семья Прыщей одна из самых зажиточных в колхозе, сказал Свирида, когда они подошли к воротам. Старший Прыщ у всех на виду, работяга. От этого и достаток в доме. Сын не в него. Удивляюсь даже, чего нынешней молодежи не хватает? Думаю, меньшой Прыщ мне еще долго нервы будет портить.
Он стал громко колотить кулаком в ворота. За ними грозно залаяла сторожевая собака. По её хрипам чувствовалось, что злости у неё хоть отбавляй.
На лай вышел хозяин. Властным окриком унял пса и отворил калитку.
Увидев Свириду в форме и с ним еще двух человек в штатском, он подозрительно окинул всех взглядом, потом сказал:
Я уже в курсе. Мне вчера мать все рассказала. Я отстегал его по первое число. Олег Степанович, вы уж простите меня, ради Бога, не углядел. Поверьте, он мне каждый день душу выматывает. Скажите, что ему за это будет?
Пока мы его только ставим на учет, дальнейшее зависит от него самого, ответил ему Свирида.
У Прыща как камень с души свалился.
Но мы сейчас не за этим к вам заглянули. Ваш Сеня дома?
Да дома, сегодня я его никуда не пустил.
Нам нужно у него кое-что уточнить. Вы не могли бы его позвать? попросил Михайлов.
Да вы заходите во двор, я сейчас пса загоню.
Прыщ открыл им калитку, приглашая войти, а сам направился к собаке, начавшей опять рвать цепь и лаять. Хозяин снова гаркнул на нее, отчего та испуганно поджала хвост, взял за кожаный ошейник и заволок в деревянную будку, после чего припер выход небольшим, сколоченным из досок щитом. Затем крикнул, что было мочи, оглушая округу:
Сенька, Сенька, паразит, а ну, выдь сюды!
Затем он опять обратился к милиционерам:
Может, в дом зайдете?
Да нет, отказался Михайлов. Мы ненадолго.
Через пару секунд из дома выскочил сын Прыща. Глаза его испуганно забегали, как только он увидел участкового и с ним еще двоих неизвестных. Также испуганно, казалось, торчал его высокий белобрысый чуб.
А ну, паразит, иди сюда! снова грохнул на него отец. Что застыл как пень? Сумел набедокуритьумей и ответ держать!
Парень робко приблизился.
Мы опять по вчерашнему происшествию, сказал Михайлов. Вспомни, пожалуйста, в машине были какие-нибудь вещи? Это очень важно.
Отвечай, засранец, когда тебя спрашивают! дернул сына за предплечье отец. Сенька едав не расплакался. Михайлов неодобрительно глянул на старшего Прыща, и тот, поймав взгляд Михайлова, чуть остепенился.
Отвечай, было там что?
Сумку одна, чуть слышно пробормотал Сенька. Больше ничего.
Какая сумка? Большая, маленькая?
Небольшая, спортивная.
А в сумке что? опять спросил Михайлов.
Ничего не было. Пустая.
И где же она? спросил Свирида.
Мальчик запнулся, будто обдумывая что-то.
Где сумка, отвечай? не выдержал отец.
В сарае. Я её ненарочно взял. Думал, для рыбалки пригодится.
Ах ты, стервец, гаденыш! Мало тебе своего добра, на чужое потянуло?! замахнулся на него отец, но Горюнов быстро перехватил тяжелую руку.
Спокойнее, батя, спокойнее.
Принеси нам сумку, пожалуйста, попросил Михайлов, и Сеня, чуть сгорбившись, неторопливо засеменил в сторону сарая.
Живо! не удержался, чтобы опять не крикнуть на него отец.
Через минуту Михайлов держал в руках небольшую спортивную сумку.
Сумку мог бы опознать только Бутенков. Нам же остается только гадать, она это или не она, сказал он Горюнову и, широко раскрыв сумку, заглянул внутрь.
Ну-ка, Женя, посмотри ты, подозвал он к себе поближе Горюнова.
Горюнов заглянул в сумку.
Может быть.
Тогда Михайлов обратился к Прыщу:
В общем, вы понимаете, что сумка у вас изымается как вещественное доказательство.
Я понимаю, сказал Прыщ, провожая милиционеров до калитки. Всегда поможем, если что надо.
Не успели они дойти до машины, как сзади снова раздалось громкое:
А ну марш домой, паразит, я чем тебе приказал заниматься?!
Дальше их путь лежал в Пырьевку. Михайлов чувствовал, что им предстоит долгий и серьезный разговор с отцом Лаймы.
4
Тяжелый пузатый «ЛАЗ» тащился очень медленно. А на переезде и вообще чуть ли не ползком перевалился через рельсы.
Ольга утром, подходя к автостанции, немного озябла, но, сидя у самого двигателя, она согрелась и теперь могла спокойно подумать обо всем, что с ней случилось. Однако все мысли о тех днях словно унеслись куда-то, и Ольга думала о чем угодно, только не о том, что так волновало её в последнее время.
Но может, она сознательно гнала эти мысли? Может, нарочно не хотела ни о чем вспоминать? Хотя и понимала, что все равно ей никуда не деться, что все случившееся рано или поздно опять ее настигнет, и тогда неизвестно, как она избавится от этого.
В автобусе несколько пассажиров тихо дремали, уткнувшись кто в оконное стекло, кто в воротник. Ольге не спалось, и это радовало, потому что каждый раз перед сном она закрывала глаза со страхом: а вдруг опять ей приснится что-то, чего она меньше всего хотела бы видеть, чувствовать или переживать.
Сверкающий купол рокатовской церкви она заметила еще издали, на подъезде к деревне. Да его и невозможно было не заметить. Местная церковь была, наверное, здесь самым высоким сооружением. И хотя крест на куполе едва доходил до третьего этажа, церковь была видна далеко, может, оттого, что в любое время дня её серебристая луковица во все стороны рассеивала солнечные лучи.
Ольга вышла у небольшой кирпичной остановки, дождалась, пока «ЛАЗ» скроется из виду и только тогда пошла дальше вдоль по улице, не упуская из виду церковный купол.
Стрелки на часах замерли на одиннадцати. Она приехала почти по расписанию, значит, у нее еще есть время, прежде чем прибудет новый автобус. Но по-другому она бы не попала в Рокатово: кроме этого и вечернего автобусов рейсов больше не предполагалось. Но это ничего, главное, что она на месте, а значит, сделает все, как ей посоветовали, и как, она верила, ей нужно поступить.
Её это не удивляло. Она родилась в стране истого, казалось бы, атеизма. С детства воспитывалась в абсолютном равнодушии к церкви. Ни отец, ни мать никогда, сколько она себя помнит, не навязывали ей ни своих взглядов, ни своего безверия. Иногда, только бабушка, суеверно наслушавшись на улице бабьих россказней, одергивала мать, говоря: «Сегодня не шей, не убирайпраздник!» и мать слушала её, хотя ничего не смыслила ни в постах, ни в обрядах, ни в атрибутах, не знала, кто такой Николай-угодник и в честь какого события отмечают Пасху.
Бабушка тоже в этом разбиралась слабо, но, общаясь со старушками во дворе, часто из солидарности с ними подсказывала всей семье, что грех, а что дело святое, когда нужно сходить в церковь, а когда освятить воду.
Так же и Ольга. Её мало занимали библейские истории, и в церковь она бегала исключительно ради любопытства или эстетической потребности, ибо весь этот блеск, мишура, позолота и багрянец, тихое пение старушек и какое-то неземное упоение очаровывали её, как, впрочем, и красивое кино, и музеи, и демонстрация мод.
Но теперь она почувствовала какую-то иную потребность, чем просто довериться кому-то или поговорить с кем-то по душам. Тут было что-то другое. Хотелось высказаться не просто человеку, но кому-то Ольга даже не могла понять, кому, и думала, что батюшка ей поможет. Слепая уверенность воодушевила её. Мнилось, что, исповедавшись, она изгонит из себя все страхи, отвернет все несчастья, душа её обретет покой и равновесие.
С такой уверенностью она вошла во двор церкви, села на лавочке у невысокого решетчатого забора и стала ждать, когда откроется церковь и она сможет поговорить с настоятелем.
Церковь представляла собой двухэтажное, если не считать купола, почти квадратное здание, задний и боковой фасады которого утопали в пышных зарослях. Несколько высоких осин за забором создавали преграду холодному северному ветру. К входу вела неширокая дорожка из каменных плит, между которыми пробивалась молодая трава. Над дверьюнавес, опиравшийся на деревянные столбы.
С полчаса просидела Ольга на скамейке. Мимо неё иногда проходили какие-то старушки в черных платках, окидывали Ольгу подозрительными взглядами и скрывались за углом церкви, где, наверное, были жилые строения. Ольга терялась: неужели сегодня церковь закрыта? Потом из-за угла вышла еще не старая женщина в черном ситцевом платке и подошла к ней.
Ты чего-то хотела, дочка? спросила она. Если на службу, то её сегодня не будет, а если заказать что, то храм работает по субботам и воскресеньям: у нас в округе не так много прихожан.
Ольга поднялась, глянула в теплые глаза женщины и, несколько смутившись, произнесла:
Я бы хотела увидеться с батюшкой. Мне очень нужно.
Женщина с любопытством посмотрела на Ольгу, но расспрашивать не стала.
Вообще-то сегодня он не принимает, но раз ты приехали издалека, я спрошу, может, он уделит несколько минут.
Спасибо большое, кротко сказала Ольга.
Женщина повернулась и вскоре скрылась за углом церкви.
Ольга ждала еще минут двадцать. Может, женщина забыла или батюшка не захотел к ней выйти? Ольга не знала, что и думать.
«Хорошо, хоть еще не холодно», думала в ожидании.
Однако женщина, вопреки сомнениям, сдержала слово. Спустя время опять вышла из-за угла и поманила Ольгу к себе.
Сейчас батюшка оденется и примет тебя. Есть чем покрыть голову?
Есть, засуетилась Ольга, доставая из сумки светло-коричневый берет.
Тогда ступай за мной.
Ольга послушно последовала за женщиной, еще не зная, о чем будет говоритьвсё перемешалось в голове. А переступив порог низкой комнатушки, посреди которой на столе стояла купель, и совсем растерялась.
В помещении прежде всего в глаза бросалась скудость обстановки. Ни единого украшения на четырех покрашенных белилами стенах, только скромная икона Богоматери в верхнем левом углу. Видно, церковь действительно была небольшой и холодной, если крестили обычно в этой узкой, отапливаемой углем комнатке. На вымощенном плиткой полу стояли простые деревянные скамьи. Свет проникал через задернутые белыми накрахмаленными занавесками окна. Люстрой служила крохотная керосиновая лампа, стоявшая на древнем комоде, где, видимо, хранилось всё необходимое для обряда.
Вскоре дверь отворилась, и в комнату вошел бородатый мужчина в рясе. Присмотревшись к нему, Ольга заметила, что священник не так уж и стар. Скорее всего, ему не было и сорока. Это открытие еще больше смутило Ольгу, и она совсем растерялась: ведь этот человек старше её на каких-то десять-пятнадцать лет, как же она ему будет исповедоваться?
В облике батюшки было что-то аскетичное. Высокий, худой, с длинным, почти неподвижным лицом, он мало напоминал Ольге тех упитанных, оплывших от жира служителей церкви, с которыми она сталкивалась на венчаниях или крестинах у своих друзей и знакомых. Глубоко запавшие глаза, восковый лоб, иссохшие рукивсё говорило о том, как много этот человек постится или страдает. И если бы Ольга не знала, что перед ней стоит священнослужитель, точно брезгливо бы отвернулась от него и тем более не заговорила. Но сан будто придавал его внешности совсем иное толкование, более душевное, что ли, и Ольге сразу стало спокойнее, умиротвореннее, она уже без боязни могла открыться этому человеку, рассказать без утайки о своей жизни, мыслях, несчастье, которое её постигло.
Она поднялась со стула, на котором сидела, и приготовилась к любым вопросам, но батюшка мягко тронул её за руку, возвращая на место, и, подвинув другой стул, сел рядом.