7
Час ночи тридцать одна минута.
Выдвигаемся. Вряд ли там есть кто живой, но смотрите в обаэти ублюдки убивают быстрее, чем пуля. И куда более жестоко. От их яда спасения нет. Какая-то нечисть, черти на земле, скомандовал он и шеренга его бойцов двинулась на деревню, а за ними по лесу потащились и боевые машины пехоты, включив прожектора.
Шли осторожно, простреливая все оставшиеся темными, места, не жалея патрон. И вышли к деревне.
Рассыпались по тому месту, где она полчаса назад еще была, обшаривая горелые бревна построек, разведгруппы аккуратно прочесали лес на восток и запад, четко зная, где начинаются их растяжки, считая метры, но все они были сорванызначит, все отработано. В лучи фонарей то и дело попадались маленькие телаживых не нашлось ни одного.
На юг пошли еще аккуратнее, дождавшись подхода боевых машин, осветивших сектор прожекторами. Взрытая земля, залитая кровью, заваленная вырванными кустами, поваленными деревьями и прочим лесным мусором.
Но, судя по всему, основная часть проклятых дикарей легла в самой деревне, ее накрыли быстро, грамотно и очень мощнолюдишки просто не успевали разбегаться, слишком плотно шел огонь, слишком часто работали минометные расчеты и тявкали автоматические гранатометы. А стены их хижин годились разве что от ветра и дождя. Пусть даже местного.
Сошлись по команде в рациях, в центре площадки, что была полчаса назад площадью посреди деревни.
Один солдатик все же приволок с собой добычу.
Женщина! Издевательски сообщил он, волоча маленькое существо за волосы.
Самка, спокойно поправил его начальник и выстрелил черноволосой дикарке в темя.
Нахуй, вдруг сказал тот самый, рано поседевший наемник, что спрашивал начальника о племени еще в лагере.
В смысле? Не понял странного в этих обстоятельствах изречения, начальник.
Вас всех. И меня. И страну. И все на свете, спокойно пояснил наемник, пора мне на покой. Я возвращаюсь в лагерь. Утром меня не будет здесь. Уйду с минометчиками, нам дальше не по пути.
Сержант, вы рехнулись? Осведомился начальник.
Так точно, господин полковник, видимо, да. Пора мне на покой, повторил он, эта работа не для меня. Больше. И тут его обильно вырвало.
Сорвало сержанта, сочувственно прошептал кто-то.
Начальник попал в затруднительное положение. Сержанта он знал очень и очень давно. И такие операции были тому не в новинку. Что нашло на человека? Заболел? Как у Ремаркафронтовое, военное безумие? Тогда его следует просто убитьно не получится, увы, блевать тот уже перестал, а разоружать его было, как и у Ремарка, поздноватоон бы не дался, а безумен он или нет, неважновсе его навыки при нем, равно как и его оружие.
Ступайте, сержант, спокойно ответил начальник, благодарю за службу.
На покой, пора, пора, проговорил сержант и пошел на север. Он шел и плакал. Что на него нашлоБог весть. Может, заболел, может, свихнулся, может, просто износились, наконец, стальные нервы, или просто заработал какой-то лишний участок мозгане нам судить.
8
Маронге слез с дерева. Чутье говорило ему, что его народа больше нет. Шаман рассказывал об этом. Ониодно целое. Они чуяли друг друга. Как бы далеко не заносило Маронге в его странствии, он чувствовал, что его народ живет, радуется, печалится, охотится
Маронге знал, что никого нет. Еще он знал, что нет ни добрых, ни злых духов более в этих краях. Им тут нечего было больше делатьлес был убит, народ был убит, а сам Маронге слишком мал.
Еще он знал, что духи тут не особенно виноваты, а значит, народ его тоже не особенно виноват. Это были белые. Дико, но это так. Он видел, как они, шумя, как стадо свиней на водопое, ломились по лесу, освещая его горевшими на их странных головах, третьими глазами и плевались во все стороны этими самыми светлячками. А по следам за ними пробиралось по упавшим деревьям нечто уже совсем невообразимое, ужасно вонючее, громкое, не похожее ни на что, виданное им или еще кем-то из его сородичей. Эти чудовища рычали, воняли, на ходу шумно и непрерывно пускали ветры, оскорбляя чащу, а заодно светили перед собой невыносимо яркими, мертвыми глазами. Белым служили и чудовища, и светляки, и даже шаман пел по сию пору. Он чтос ними заодно? Мысль была вялой, ленивой и глупой, Маронге пожал плечами и полез вниз.
Надо было что-то решать. Народа его больше не было. Он плюнул в одно из чудовищ, ехавших мимо, ядовитой стрелой, но та отскочила от шкуры мерзкой твари, не причинив той не то, что вреда, но даже беспокойства.
Бессмысленно. Маронге сел под деревом, на котором сидел все время, пока дурная смерть косила его деревню, минуя его самого.
Что теперь делать ему? Человек не может сам прекращать свою жизнь. Это дураку понятновзять хоть его. Тур-тур-тур, чистой воды тур-тур-тур, но понимает. Не он себе жизнь дал, не ему и прекращать ее.
Народа нет. Деревни нет. Добрых духов нет, да и злых тоже. Одно вытеснило другое. Так всегда бывает. Но вытесняемое может вернуться? Может, если для него найти место. Сейчас его народ, убитый таким странным путем, находится неизвестно, где. Маронге закрыл глаза, шевеля губами. По именам перечисляя соплеменников, он клал веточки, когда число равнялось количеству пальцев рук и ног. Вышло веток столько же, сколько пальцев на руках и ногах, и еще пять веток. Это те, кто имел имена, дети, что до десятой зимы не получают имен, не в счет. Когда он уходил, детей, которым было достаточно зим, чтобы получить имя, было Он снова пересчитал, учитывая три зимы, что его не было. Обсчитался. Взял еще веточку, сломал пополам и добавил в общую кучу. Помрачнел. Такую кучу душ запросто не вернуть, хотя выкинули их отсюда запросто. Так тоже, оказывается, бывает. Он обвязал веточки шкуркой, обмазав кровью из разрезанной ладони, и убрал в сумку.
Так.
Беда.
Ответ?
Простой ответ, как обычно. На все есть простые ответы. Люди, что их убили, пришли издалека. Надо идти туда, откуда они пришли. И там убить столько же. Этих убивать нет смысла. Они не дома. А убивали тех, кто был у себя дома. И их убивать надо так же. У них дома. Тогда люди его народа смогут вернуться на правильно освобожденное место.
Ответ есть. Но больно было в груди. Там, где все еще взбесившимся сверчком билось его сердце. Плакать Маронге не умел, а точнее, не дал себе плакать. Не женщина. Решение есть. Способ есть. Средства есть. Просто идти по их следам обратно. Они вообще, как он слышал, из-за той воды, что никто из его племени и не видел, и соседние племенавряд ли. Надо просто идти по следам. Убивать их будет простоони все поголовно дураки. В этом он только что убедилсякто же захватывает землю, выгнав оттуда всех, включая духов и убивая без нужды? И так, что убитые точно не годятся в пищу? Глупо. Дико. Убивать просто так, что ли? Какое-то огромное племя белых проморгало общий побег своих безумцев? Видимо. И чудовища, что с ними, тоже без умаему плюют в зад, а оно не морщится.
Но в груди все равно было больно. Эта боль, как он понимал и чувствовал, не пройдет сама. Она пройдет, когда он сожжет последнюю половинку веточкииз тех, что сложил в сумку.
И никак иначе.
9
Они столкнулись Нос к носу не вышло бымакушка Маронге доходила сержанту хорошо, если до поясного ремня.
Маронге как раз встал в полный рост, выйдя из состояния странного оцепененияего трясло и одновременно, жгло, как огнем, руки и ноги отказывались повиноваться, а дух метался где-то над верхушками деревьев, странных деревьях, высоких, как скалы, толстых, как скалы, в стволах которых горели рядами странные желтые огни, не дававшие тепла. Он понял, где он былтам они живут. Белые. Оттуда пришли. Туда и ему.
Сержант вскинул автомат просто на рефлексе. Но разум, который так странно себя повел, успел не позволить убить ему этого маленького черноголового каннибала, увешанного головами.
Сержант встал, как вкопанный. Он понимал, что перед нимпоследний из народа, который он уничтожил. Что ему сказать? Даже если бы он мог сказать? Что он виноват? Что он больше не воин? Что сказать человеку, который остался на земле совсем один, причем по твоей милости? Если не только по твоей, вины это не умаляетне без тебя же. Стрелял-то, как все. И вот тебепросто последний штрих. Просто последнее знамение, знак, что решение, принятое тобой, верноуходить на покой. Больше никогда не убивать. Никого. Вот и все. Стоящий перед ним карлик, с черными волосами и почти черной кожей, с какими-то странными рисунками на лице, вырезанными чем-то острым, с большой, не по телу, головой, с огромными глазами и маленьким носом, узкими щеками, выпуклым лбом и твердым подбородком без следов какой бы то ни было растительности, словно отделился от дерева. На поясе у него висели головы, как он видел, белых, плотно, одна к одной. Такие же висели у него и на манер портупеиот пояса до плеч, крест-накрест и, видимо, на спине он тоже был увешан головами. Одет он был в набедренную повязку, в руке держал трубку, в свой рост длиной, а в другой рукенож, похоже, каменный.
Малыш-людоед. Сержант понял, что начинать свой путь на покой надо сейчас. Вот прямо тут. Он опустил ствол автомата и шагнул к карлику-каннибалу. Тот не шевельнулся.
Белый вырос перед ним почти внезапно. Вот тебе и раз. Только ты понимаешь, что делать и что искать, как обязательно что-то происходит, злые духи Какие еще духи?! Их тут больше нет! Значит, это просто трус, отбившийся от своих, или сбежавший! Как бы то ни было, он белый. Этого и так хватало за глаза. Но в руках он держал свою странную палку с сучьями, из которой, как видел Маронге, так лихо летели светляки, пробивавшие стволы деревьев. Беда. Палка эта смотрел Маронге прямо в голову. Выстрелить Маронге не успел быэто он понимал. Остается ждать. Сейчас будет решено, прав он, Маронге, в своем решении, или нет. Что-то произойдет. Так всегда бывает. Трусливый белый не мог быть тут просто таклес огромен, а он вышел прямо на него. И палку опустил. Тур-тур?
Слушай Черт, я не знаю, блядь, я не знаю, что тебе сказать, да что тут сказать? Я больше не хочу ни крови, ни войны, я тебя не трону, не бойся, честно, не трону, я не буду стрелять, тем часом говорил сержант, понимая, что дело тут в интонации. И улыбался.
Улыбается. Показывает зубы. Говорит, что зубы в порядке и что он меня съест. Что делать. Ждать дальше? Да. Пока ждать.
Мужик, ну, просто просить прощения глупо, да и какя не умею Я просто уйду и все. Я никого сам не убил в эту ночь, за пулеметами и минометами сидели другие, мины ставили другие, снайпером я не был, с боевых машин не стрелял, но больше я всего этого видеть не могу. Уходи в лес, не бойся, поворачивайся и уходи, это же твой лес, ну, найдешь себе Кого-нибудь Кого? Господи, кого тут искать? Ты боишься? Все, смотри, я бросаю автомат, видишь?
Что говорил? Все дураки, кто белый. Взял и бросил свою палку со светлячками. На войне. В лесу. Отстав от своих. Бросил оружие. Недоумок?
Маронге пожал плечами, шагнул к сержанту и, подпрыгнув, легко рассек тому горло от уха до уха. Кровь хлынула на его голову, когда он приземлился и Маронге облизнулсяон был прав. Надо идти к ним. Он присел над упавшим сержантом, подумываябрать ли с собой его голову? Куда ее? Обработать некогда, да и своих куча
Заслужил, одними губами прошептал сержант, так как горло его больше звуков издавать не могло. И легко, светло улыбнулся. Вот и покой.
Значит, так надо.
Тур-тур-тур! Маронге плюнул на голову белого. Он не хотел больше собирать такие тсантсы. Да и кому они теперь нужны? Никому. Просто надо идти к реке. А что до этого дурака Это знак. Ответ. Он был прав. И точно пойдет к белым домой, чистить место под возвращение своего народа на землю. На эту, другую, неважно. Он остался одинно сделает то, что поможет многим. Один.
Значит, так надо.
10
Чертов каннибал шел долго. Маронге поражался, какие длинные переходы делают эти белые. Почему духи им служат? Какие-то странные духи. Служат дуракам, которые в лесу-то ходить не умеютих след не найдет разве что покойник, да и то, если у хорошего колдуна, то найдет. Но такие переходы! Их чудовища, на которых они ездили, кажется, не нуждались ни в отдыхе, ни в корме, ужас. Гур! Ужас! Гур!
Все неправильно и все это неправильное, не понятно, почему, побеждает правильное! Маронге пытался за день пройти то же расстояние, что и белые, ища их первый привали не смог. А это кое о чем говорило. Маленький охотник признал, что в скорости белые его победили. В искусстве убиватьну, если голова у них работала, то да. Тоже. Если нет, как у того, что он повстречал, когда ждал знака от кого-нибудь (духи-то разбежались!) то нет. Не лучше.
День за днем, скрываясь по зарослям, тихо, беззвучно, тек Маронге по джунглям. Гур! Гур! Четыре полных перехода заняло у него то расстояние, что белые покрыли за один! Гур! Он возмущенно бранился, пока шел по их следу, а точнее, в джунглях вдоль просеки, что они оставиливыходить на нее он не стал. Ни к чему. В джунглях есть два понятие: «Хороший охотник» и «мертвый охотник». Вот ко второму и не стоило стремиться.
На восьмую луну Маронге, наконец, вышел к лагерю белых. За это время людоед, вместе со всеми тсантсами и прочим, добрался до берегов Великой Реки. Тут он никогда не был, как-то не получилось, даже за те три зимы, что он скитался, но был поражен ее красотой.
А белые?! Да они, он видел это сам, сваливали туда всякую дрянь и даже справляли нужду! Тур-тур-тур! Куда смотрят духи этих вод? Может, они тоже боятся белых? А он их ел Тур? Он прислушался к себе. Да нет. Все было хорошо. И последний белый, которым он и питался эти дни, подвялив того слегка, тоже не сказался пока на его здоровье. Гур, не тур, а гур! Гур! Ужас! Белых боятся духи, белым служат духи, белые убивают глупее и злее, чем любые, самые злые духии их никто не карает?
Маронге сел под дерево и заплакал. Впервые за всю свою жизнь. Несправедливость убивала его вернее, чем светлячки белых, что сожгли и убили всю его родню. По пути Маронге, к слову сказать, нашел еще одну деревню. Точнее, то, что от нее осталось. Белые не стеснялись оставлять свой след, вонявший на весь лес и видимый за пятьдесят полетов стрелы, но вот победы над деревнями они старались спрятать. Какие-то ужасные духи с огромными лапами жрали землю, тут же гадили, прямо позади себя, потом другие духи, не менее ужасные, но с каким-то щитами перед глазами, свезли убитых краснокожих в ямы, сделанные первыми духами-землеедами, а затем перекидали всю землю, которой обделались первые, с ужасными руками, насыпали дерьмо сверху, долго ездили поверх, а потом посадили там кусты!
Вот это был кошмар. Это было крушение всего, чем он жил и во что верил. Не было ничего постоянного и, как он полагал, он был последним в мире существом, которое еще знало, что такое порядок. Гордости это не вызвало. Это была одна из причин, по которой он плакал сейчас. Маронге считал свои слезы и злился, ожидая, когда они кончатся. Это дело воина было совсем недостойно, но все же Жрать землю? Убивать просто так, не сделав ни одной тсантсы? (Он проверял, всматриваясь в груду убитых краснокожих) Сажать кусты в лесу? Зачем?! Они сами там вырастут через семь лун, а через тридцать будет та же чаща, что была, чуть пониже. И они победили! Глупо. Так не может быть.
Еще он вспомнил, как был рад, когда нашел недоеденный кем-то из белых плод. Он, конечно, не колдун, а воин, но уж по такому-то случаю и с таким-то предметом его не надо было учить, что делать. Тур-тур-тур. Белый тур! Он сделал все, что положено, чтобы Змей пришел за белым тур, а потом вспомнил, как голова Змея прилетела к нему на дерево, в Ночь Дурной Смерти. А потом, увидев, как смело белые бросают в лесу, что ни попадя, понялони вообще не боятся их духов! Правда, ножом режутся легко. И на том спасибо.
Три ночи Маронге следил за лагерем белых и три ночи и три дня никто его не нашел! А он видел многое. Апофеозом был прилет огромной белой птицы, с ужасным ревом прилетевший на длинную просеку в лесу. Белые побежали к ней, а она, как и следовало ожидать, их сожрала. Но не клювом! А задницей! Вместе с более мелкими чудовищами, на которых те ездили. После чего улетела куда-то. В гнездо? То есть, они приходят сюда, чтобы их съела белая птица, причем задом? А откуда тогда они вообще приходили? Может, они так и растут в лесу, на берегу? Потом вырастают, получают от своих духов оружие и, поглупев, идут убивать?
Он поискал в лесу белых, что еще росли бы, молодую поросль, но ничего не нашел. Он снова сел ждать, уже не пытаясь понять, что творится.
Через семь лун снова прилетела огромная белая птица и на сей раз белые вышли из нее, сели на своих чудищ помельче и укатали в лес.
Вот оно, что Одна птица их рожает, как и положено, из-под хвоста, вторая жрет. Семья? Странная семья. Вид один и тот же.
Маронге ночью прокрался к такой птицеона сидела до утра. И, потрогав, как уже трогал тех чудищ, на которых катались белые (тоже внутри!), понялона неживая. Это колдовство. Белые заставляют мертвую вещь летать, бегать и возить себя. Так. Гур. Гур, гур. И не поспоришь.
Вообще, все становилось проще с каждым днем. Первой заботой, что упала с его плеч, был вопрос питаниявяленый белый у него закончился, а охотиться было некогдамало ли, вдруг эти белые птицы заберут всех белых и улетят навсегда. Белые, как он заметил, непрерывно следя за лагерем, если что-то из каких-то странных сосудов, которые брали в одной и той же хижине. Маронге уже знал, как пройти в лагерь, не разозлив забор, а потому натаскал себе таких же сосудов. И жестоко ошибся сначалаиз одной банки он выпустил какого-то ужасного духа, который, зашипев, белой пеной вылетел из сосуда и кинулся на него. Маронге убил и банку, и духа, который ужасно вонял и точно не мог быть съедобным и понял, что банка банкерознь. Он присмотрелся к белым внимательно (те еще вояки, он сидел днем у забора, но его не обнаружили даже те, кто поведением порой напоминал ему разведывательные отряды его народа, или же краснокожих, на которых они охотились), поняв, в какой банке сидит еда. И с тех пора брал только такие. Странная была еда. Пахла и едой, и не едой. Маронге сомневался, можно ли воину чащи ее есть, но вспомнил, что белых ел сам, а они это ели и ничего, не дохли. Все просто.
Раз в день белые зачем-то выпускали кучу своих светляков, которые днем не светились, в деревянные щиты с белыми листами и черным кругом. Щиты разваливались, или нетно белые веселились. Тур. Заодно он понял, что не все светляки из палок белых светятся даже ночью и не все визжат так ужасноно чем дальше, тем проще ему становилось. Он уже подумывал переехать в их лагерь, чтобы быть поближе, но обругал себя за лень и решил остаться в лесу.
Наблюдения за лагерем дали ему еще одну ценную мысль. Белые тут не жили и не плодились, птица доказала это. Женщин тут не было, в лесу они не росли, а в реке не ловились, он это тоже проверилна всякий случай. Значит, это не их дом. Значит, белые птицы летят откуда-то издалека. Угнаться за ней невозможно. Что остается делать? Ему надо попасть туда, где живут те, кто уничтожил его народ. На их землю. Убедиться, что там их дом, а там и начать вытеснять столько веток, сколько нужно.
Но птица может лететь, судя по всему, еще дальше, чем их земные чудовища, а уж про быстроту ее полета и говорить нечего. И, к тому же, не заорет ли она, почуяв в себе Маронге? Кто ее знает. Но попробовать все равно придется. Заорет, так заорет. Орал же на него недавно забор белых, и ничего. Пока эти тур сбежались, он удрал в джунгли и недоумевал, что они делают у забора, если там нет, а след с перепугу он оставил ясный, как день? Ну и что, что ночь на дворе? Сломанная ветка на деревце, трава примята в четырех местах, клочок ткани из его повязкии не нашли! Тур? Тур. Гур и тур. Тур и гур.
Придется лезть в птицу.
Значит, так надо.
И не поспоришь.
11
Задача выполнена. Теперь сюда придут войска охраны, рабочие и прочие, которые и займутся тут разработкой тех мест, где жили эти маленькие ублюдки, резюмировал начальник в ночь перед вылетом, собрав отряд.
Все еще не можете простить им сержанта? Спросил кто-то в штатском, улыбнувшись. Это был, к слову, тот самый джентльмен, что в начале повести беседовал с сенатором. Кто он был, кем и при комчерт его знает, но был в курсе всего и был, казалось, повсеместно.
Ему перерезали горло, срезали кучу мяса и унесли с собой, это люди, по-вашему?
Нет. И по-вашемутоже. А индейцы, которые к нам Гм Миролюбивы, скажем, вообще отказываются говорить о них после темноты и почитают за демонов. Но стоит ли удивляться, что оставшийся в живых каннибал убил человека, который был причастен к гибели его деревни?
Каннибалы, уверенно поправил начальник, нет в мире каннибала, который один справился бы с сержантом Пеппером, даже спятившим. Днем, с вооруженным человеком? Чушь. Засада и группа. Думаю, это не наши мелкие ублюдки. Следов мы не нашли. Скорее всего, разведгруппа краснокожих племен, проверявшая, что тут было той ночью. Я не завидую тем, кто будет рыть тут шахты и строить поселок на первых порах, пока солдаты не отобьют у индейцев охоту убивать и есть наших людей просто так, походя. Но это уже не наша туга-печаль.
Да, полковник, впервые звание таинственного начальника несуществующей группы было озвучено вслух, не ваша. Но я согласен с вамискорее всего, это разведка других племен. Аэрофотосъемка показала, что количество убитых и найденных соответствует количеству живших в деревнесо слов того бедолаги, что платил им свининой за проживание, мы знали точное число. Вы отработали, как всегда, выше всяких похвалсто из ста.
Вы за это нам и платите, сэр, спокойно, уверенно отвечал полковник, даже не улыбнувшись похвале загадочного господина.
Именно. А завтра мы отправляем вашу группу домой, в США. Полетите утром, эшелон свободен, связь вам не нужна, куда сажать самолет, ваши пилоты в курсе, все, как обычно. Оплата уже перечислена на указанные вами счета, господин полковник. Плюс премии за срочность и точность.
При этих словах отряд одобрительно загудел.
Не сомневаюсь, сэр. Жалко все же, что старина Пеппер не дошел до наших. Может, врачам удалось бы вновь сделать из него полноценного человека? задумчиво спросил вслух, негромко, но явственно, полковник.
Может. Согласен с вами, потеря такого кадрабольшой удар. Но из-за этого убого народца, который никак не войдет в понимание ситуации, проверить это не удастся, кивнул загадочный господин и откланялся.
12
«Гур! Гур!» вот что, признаемся, бубнил про себя Маронге, когда птица ушла в небо, неся его в своем чреве. Пробраться в нее было делом настолько плевым, что о нем стыдно и рассказывать. Внутри он нашел кучу каких-то мешков и ящиков, а так как знал, что белые их передвигают очень неохотно, легко сообразил, что, пока птица не привезет их домой, трогать эту груду они не станут. Он забился под них и обмер, посмотрев себе под ногион висел в воздухе. Стоял на нем. Он подпрыгнул от ужаса и стукнулся головой об ящик, боль отрезвила, он отполз чуть назад и потрогал то место, на котором стоял. Это был не воздух, это был какой-то заколдованный воздухвидно было сквозь него отлично, а вот пропускать через себя он ничего не пропускал. Маронге видел даже землю под собой, траву и насекомых, в ней ползавших. Прозрачный материал. Ну, камешки, что резали кость, тоже были почти прозрачны, точнее, пропускали цвет, но его камешки этот материал легко царапали, он убедился и понял, что это не дырка в брюхе, а заколдованное окно. Затем понял, что, раз он видит изнутри, то его могут увидеть и снаружи, что обычно даже для правильных окон и, обругав себя и дернув за волосы, отполз от окна.
Утром белые вломились в самолет, как стадо зверья, с разговорами, криками и ужасным шумом. Маронге приготовился биться, один на всех, если вдруг его почуют, но зряон смотрел на них во все глаза в щели меж ящиков, но никто не обратил на него внимания. Птица закрыла задницу, как видел Маронге, а потом поднялся такой рев, что заложило уши. Глянув в заколдованное окно, дикарь увидел, как быстро побежала назад земля, а потомкак она пошла вниз и понял, что птица взлетела. Но это бы еще ладнопроклятая тварь карабкалась все выше и выше, он видел сверху и леса, и реку, которая превратилась в нитку, и потом увидел какие-то белые пухлые на вид кучи какой-то небесной травы, а потом понял, что это облака. Вот тут-то и объял его ужасни один настоящий человек еще не забирался так высоко! Это мог только древний змей, что имел крылья, но которые исчезли с земли еще до того, как пришли первые краснокожие. Племя Маронге, однако, помнило крылатых змеев, но что толку? На помощь им в Ночь Дурной Смерти те не пришли из небес, куда ушли.
Маронге сжал зубы. Как у каждого правильного человека, они имели форму наконечника стрелы, причем от природы и входили во рту один между других точно в ряд. Как у рыбы, что в реках ест быков и порой краснокожих. Только коренные зубы Маронге были другие, крупные и тупые. Чтобы что-то откусить, порой приходилось слегка помотать головой, но зато и сбросить с себя настоящего человека, если он вцепился тебе в шею зубами, как они делали порой, охотясь на краснокожих, было ничуть не проще, чем ту самую рыбу, которую соплеменники Маронге почитали своим дальним родичем и ели только изредка.
Постепенно Маронге пообвык и с интересом смотрел вниз, в окно, не забывая посматривать и по сторонам. Белые спали, или ели, или даже ходили, чем Маронге чуть завидовал, так как засиделся и чувствовал себя неуютно. Есть он не сталего бы выдал запах, убедить тело не справлять нужду он бы не смог. Для него это было делом не сложным, так всегда поступали, выходя на войну, но белых это не смущало, судя по всему. И ни один ни разу не спустил своих странных одежд по нужде! Они что, поглощают все и навеки? Похоже, похоже Странные люди. Люди ли, нет ли, уже не скажешь. Какие-то Маронге задумался и просиял. Он нашел слово. Неправильные они, вот что. Неправильные люди, да. Но что делать. Приходилось терпеть и неудобства полета, и холод, которого он не ожидал, и глухоту, что ему мешала, и рев птицы, оравшей всю дорогу, не спать, разумеется, чтобы добраться до селения белых. Неудобства? Он боялся, что будет хуже. А эточушь. Гру! Гру! Чушь!
Значит, так надо.
И не поспоришь.
13
Будет забавно, если под этими тюками мы найдем анаконду, а, Джонни? усмехнулся один из солдат, которым не подфартило и они угодили в наряд по разгрузке борта после того, как тот приземлился на самый обычный пассажирский аэродром, правда, ночью и не на самую известную полосу.
Да хватит и тамошнего насекомого, чтобы отправиться на тот свет, пробубнил его товарищ, человек начитанный и потому странный.
С нарядом не повезло, твою мать, согласился третий.
Начитанный кивнул и сдвинул в сторону очередной мешок. Насекомого или анаконды там не оказалось. Из тьмы на него смотрели два огромных глаза, переполненных яростью и тьмой. Это было последнее, что он увидел, так как в следующий момент обсидиановая кромка ножа Маронге перехватила ему глотку до позвонка. Как-никак, а по режущим свойствам с этим материалом не поспорит любой современный хирургический инструмент.
Маленькой чудовище, выскочившее из тюков, кинулось к выходу, размахивая какой-то длинной трубкой. Солдаты попались тертые, бульканье начитанного услышали сразу и потому среагировать успелиубитому досталось еще две пули, но в том месте мелкой твари, запросто убивающей людей, уже не было, она приближалась, как уже было сказано, к выходу. Стреляли и вслед, но толку было мало, точнее, не было. От тела твари отлетел кусок, а затем в самолет ворвался стоявший внизу солдат и ударил чудовище ногой. Точнее сказать, попытался это сделатьублюдок походя перехватил ему сухожилия под коленом до костей и сбежал.
На поле поднялся переполох. Группа, высадившаяся на землю, была не готова к тому, что каннибалов, которых зачистили на территории, они привезли и с собой, да и оружие было разряжено и упаковано, у тех, кто попал на разгрузку, пистолеты были с собой по штатному расписанию этого несуществующего отряда. Пункт устава был странным, но оказался, как и все его пункты, точен и написан кровью, как любой воинский устав. Стрелять-то пришлось?
Уррр! Уррр! Вопил Маронге, улепетывая со всех своих коротких ножек. Это значило: «Достал! Достал!», хотя, честно признаться, хотелось ему кричать боевой клич, но это было бы невернымон убегал.
Стой, педик, твою мать! Орали солдаты, поспешая за карликом, который за здорово живешь убил их товарища, пусть даже и с закидонами. Стреляли только те, кто был на разгрузке, а чертов ублюдок бежал прямо на прожектора, растворяясь в их свете. Толку стрельба не дала, а догнать людоеда не удалось.
Кусок, который отстрелили от того на борту, оказался сушеной человеческой головой.
Дожили, констатировал полковник, с интересом рассматривая трофей. Тот не пострадал от столкновения с пулей, та лишь перебила ремешок, на котором держалась голова. В город ушел людоед. Которого мы привезли с собой. Никому не звука. В городе ему не выжить. Это не его джунгли. Этоцивилизация. Наша, не его. Этогород. Он убивал и не таких. Его или съедят собаки, или убьет транспорт, или что угодно. Мы ничего не знаем. Всем ясно?