А теперь все же скажи мне честно, ниггер, откуда у тебя этот ствол? Спросил «снежок». Странное дело. Не было в его «ниггере» ничего оскорбительного. Вот не былои все. Этот человек, казалось, потерял в жизни все, включая расу, вот только цвет не поменял.
Я сказал правду. Его оставил тут один белый. Ебнутый, вроде тебя. Его тело не нашли. А ружье это, его лодку и прочее, нашли на болоте.
Скажи еще, что оно нашлось на болоте Манчак, все так же спокойно говорил белый, но какой-то тенью и каким-то тяжким холодком вдруг повеяло в этот жаркий октябрьский вечер.
Да.
Ты в судьбу веришь, дядя Франк? Внезапно спросил «снежок».
Еще бы!
Я тоже Странная судьба у этого ружья. Не исключено, что оно еще к тебе вернется.
Ты тоже на Манчак? Осмелел дядя Франк, но белый, не разряжая ружья, убрал его в сумку, сумку пристроил на боку, не задергивая «молнии» и молча вышел, кивнув старику на прощание головой и не издав ни звука.
На чем они и распростились.
4
Всю ночь белого было не видно и не слышно, а под утро, к куда более, скажем так, цивилизованному, ладно, хватили через край, к более приличному месту в тех же почти краях, приехал автобус с развеселыми туристами с самых разных краев света, желающих повидать чудовищное и жуткое болото Манчак, овеянное легендами, которые мастерски и невзначай раздували донельзя перед своими пассажирами владельцы лодок и они жепроводники, гиды, а заодно и погребальная контора, как пойдет. Послушать их, так каждая выбоина на весле была оставлена осатаневшим аллигатором, а кто понаглее, так намекал и на оборотней, каждая выбоина на бортах была оставлена ударами когтистых пальцев всплывающих из бездны покойников, особенно беспокойных в этом месяце, кстати, может, передумаете, а если нет, то есть еще Точнее, нет, уже нет. Что? А, пустяки. Раньше мы порой брались и за ночные экскурсии, но не в этом октябре. Тут не найдется лодочника, что повезет людей в этом октябре по Манчаку. Нет, нет и еще раз Сколько? Смеетесь? У меня дети. И жена. И у всех остальных тоже. Сколько?
Белый, пришедший к пристани пешком, был замечен владельцем одного из суденышек издалека. Тот вел себя не как турист. Не было у него с собой ни фотоаппарата, ни видеокамеры, лишь висела на боку какая-то длинная сумка. Руки он держал в карманах, а на голову его был наброшен капюшон. Видны были лишь его седеющая борода с усами и длинные космы.
«Наркоман? Бомж? Да нет, вряд ли» подумал капитан лодочки, стоявшей несколько наособицу. Брал он намного дороже остальных.
Он привычно протянул белому листок, как и остальным, в котором тому надлежало расписаться, чтобы было потом, что предъявить властям. В листке, собственно, самым важным являлся один пунктникто не имеет никаких претензий к тому, что, упав за борт, утонет или будет съеден. Останавливаться для его спасения было просто опаснотогда аллигаторы получили бы куда больше мяса, чем один, упавший за борт, идиот. Белый, не читая, поставил длинную, четкую подпись на незнакомом Самюэлю, как звали этого дорогостоящего негра, языке. Буквы, которые стояли в графе «Подпись» были ему незнакомы. Часть была, вроде бы как, английскими, а частьчерт-те что.
Это что такое? Резко спросил он у белого. Не было нужды судиться потом с его родней, если такая есть. Хотя Но все-таки.
Я говорю на вашем языке, отвечал тот с тяжелым, незнакомым тому акцентом, но я не умею на нем писать. Не переживай, мужик, тут написано все, что нужно и любая экспертиза, если что, подтвердит мой почерк. Я написал на своем родном. Это моя подпись. Можешь считать, что она тоже годится.
После чего он отдал деньги за билет и уселся ближе к борту.
Впоследствии капитан авианосца не поленился и, зная уже национальность пассажира, нашел человека, который перевел ему подпись, складываясь со смеху. Она гласила: «Да пошло оно все на х».
За все путешествие по таинственному Манчаку, которое про себя Самюэль величал «Маршрутом для белых дебилов номер один», самому простому и безопасному, но, тем не менее, достаточно мрачному из-за окружающих его деревьев, а еще более из-за таинственной атмосферы, навеки поселившейся над этими болотами, и, кроме того, здорово разбодяженной его собственными рассказами, что наводили ужас на туристов даже днем, белый не сказал ни слова. (К чести Самюэля будет сказано, остальные лодочники и этот-то маршрут почитали достаточно рисковым, потому он, как уже было сказано, брал куда больше).
То ли белый не слушал этого негра, то ли просто дремалчерт его знает, этого белого. Он был совершенно равнодушен. Лишь время от время вскидывал голову и осматривался. Казалось, он ищет что-то вокруг, но не находит, да и ищет лишь для очистки совести. Что-то говорило Самюэлю, что с белым еще хлопот хватит.
«С белыми, еби их мать, хлопот всегда до задницы, особенно черному парню», мелькнуло в голове у Самюэля, когда он увидел, что какая-то ополоумевшая курица, призвав спутника сфотографировать сей подвиг, сунула в воду руку. В этот момент лодка как раз стояла напротив островка, о котором вел негр какой-то ужасный рассказ. Фигурировали там и аллигаторы, и трупы, и трупы аллигаторов, и прочее, но реальность оказалась проще и быстрее, в рассказе негра несколько недоставало динамики. Вода вскипела.
Огромная голова аллигатора, казалось, вызванная из бездн заклинаниями капитана, распахнув пасть, кинулась на лодку. Каждому, кто успел с борта увидеть эти жернова, почудилось, что это чудовище по его душу. Нет, не совсем. Хищник кинулся за законной добычей, которую днями, а то и неделями, дожидался тутза жирной рукой тупой белой клячи. Ну, теперь будет тебе фотка, дурак, а вамчто рассказать, успел подумать Франк, глядя на происходящее. Поделать тут он все равно ничего бы не смог.
Этот белый, больше всего походивший на тех самых призраков, что алкали увидеть туристы, почитающие себя экстремалами, и умело, якобы невзначай, не для передачи, упаси Бог! запугиваемые черным, так вот, стрелял этот белый так Вернее, все было не совсем так.
В минуты реальной опасности что-то почти всегда случалось со зрением Самюэля. Что-то такое, что несколько раз спасало ему жизнькартинка словно зависала перед ним, время замедлялось, а звук исчезал зачастую вообще. Причем сам он мог двигаться в это время почти что в своем обычном ритме, правда, потом оказывалось, что он здорово вымотан. Картинка поплыла, он видел, как вяло и неспешно смыкается пасть аллигатора на руке истошно вопящей идиотки (аллигатор обозначил себя чуть раньше, чем принято у них, бьющих сразу и навернякато ли оголодал, то ли знал, что делает), как вдруг белый, что так и сидел со своей сумкой, вскочил, одновременно кинув руку в эту самую сумку.
Над Манчаком, оглашающимся привычным, увы, для этой воды, воплем дуры-бабы, прогремел гром. Практически сдвоенный.
Замедленным своим зрением увидел Самюэль, как правый глаз аллигатора вместе с куском черепа, словно вдруг провалился внутрь его же головы, а затем верхняя челюсть его практически оторвалась, оставшись болтаться на куске мяса и кожи. Видел еще кормчий, как разорвался бок у сумки этого странного мужика, откуда полыхнуло неспешно синее пламя.
Эхо еще кидалось, словно само собой и напуганное, меж деревьев, островков и над водой, как белая дура упала на руки своему мужу, успевшему сделать отменное фото, аллигатор, убитый наповал, с развороченным черепом, погружался на дно, обеспечив сородичей свежим мясом, а белый, как ни в чем не бывало, сел на свое место, выудил из сумки ружье-двустволку, переломил, выкинул гильзы за борт, а в стволы сунул еще два патрона. Сложил ружье, убрал в сумку, ту пристроил на колени и закурил.
Эй, мужик, окликнул того Самюэль, ты всегда носишь на прогулку гранатомет? Ибо такого калибра Самюэль еще в жизни своей у ружей не видел.
Белый молча кивнул, не сказав ни слова.
А разрешение у тебя на него есть? Как-то, словно бы на «автомате», продолжал Самюэль расспросы. Тут белый впервые посмотрел ему прямо в глаза, так ничего и не сказав. Самюэль решил, что расспросы эти ни к чему. Тем более, что пассажиры его впали в дружный коллективный шок, восторг, истерику, меняясь ролями с лихорадочной скоростью. На капитана они просто накричали, напирая на то, что не стоит задавать глупых вопросов человеку, спасшему их всех, и его, между прочим, осла, тоже, от верной смерти. Затем, спохватившись, они кинулись к странному мужику, и тот все же разжал губы, сжимавшие сигарету.
Отъебись все от меня, сказал он мрачно и повернул голову в сторону болота.
Когда лодка, привезя с собой страшно довольных своей отвагой и приключением, туристов, подошла к берегу, белый сошел на причал последним. Присел прямо на задницу, кинув сумку сбоку и закурил, достав из одного из бесчисленных карманов пачку сигарет неизвестной негру марки. Золотая пачка с теми же, неизвестными капитану, буквами, что и на подписи. Он пару раз затянулся и махнул рукой, подзывая владельца к себе.
К слову сказать, в Новом Орлеане негры давно уже отвыкли от того, что белый масса может махнуть им рукой и ниггер поспешно бежит на его зов. Самюэль возмутился. Но поведение странного человека, как и сам человек, его заинтересовало, особенно после происшествия в лодке и поэтому он все-таки подошел.
Что тебе, «снежок»? Грубо сказал он. В конце концов, его рабочий день закончился, и перед сидел просто один обалдевший то ли от жары, то ли от ядовитого дыхания болота, белый.
Слушай, то, что ты сейчас показал, парень, раздался его глуховатый голос, это не болото Манчак. Это вообще не Манчак. Это шоу для идиотов. Мне сказали на берегу, что ты лучший, кто знает эти болота. Может, даже лучше, чем думаешь сам.
Ну, приходи на экскурсию, «снежок», она состоится ночью. Народу, правда, будет меньше, а может, и больше, но для тебя место в лодке я обязательно найду, я тебе обещаю. Но и стоить оно будет дороже.
Это резонно, согласился белый и сунул в руку черного сложенную купюру. Я вернусь к закату. Во сколько отходит твоя лодочка?
Как обычно. Как только стемнеет.
В таком случае, я буду тут до того, как стемнеет, с этими словами он поднялся, не заметив протянутой ему руки Самюэля (тот бы голову прозакладывал, что это не было нарочитым, но меньше всех он бы смог объяснить, почему он так решил. Хотя старина Франк его бы прекрасно понял), повернулся и зашагал в сторону города, исчезнув среди маленьких домов, которые постепенно сбегались к тому самому мосту, что делил город надвое.
5
Как и обещал, белый притащил свою задницу задолго, собственно, до заката солнца. Свою сумку, точнее, свой гранатомет в новой сумке, он принес с собой. Сказать по чести, это слегка успокаивало и расслабляло. Самюэль только-только выспался и пришел к своей лодке лишь чуть раньше того.
Упрямый «снежок», улыбнулся Самюэль, твое место ждет тебя.
Угу, больше «снежок» ничего говорить не стал, расплатился, не торгуясь, выудив для этого откуда-то из кармана у колена рулончик долларов, сел на свое место в лодке, накинул капюшон и, кажется, задремал. Хотя черт его знает. В тот момент, когда у аллигатора пошла несрастуха с обедом, Самюэль тоже думал, что белый спит, как сурок. Да и вообще, в первую поездку негр был уверен, что белый просто утопит свою сумку, для надежности, не знакомя с содержимым широкую общественность, а на этом его интерес к Манчаку и окончится. Не тут-то было.
Где бы этот белый не околачивался целый Божий день, помыться он так и не помылся. Пассажир Самюэля был действительно странен. Белый, это понятно. Ума нет. Оружие? Манчак? Внешний вид? А денег, как у сучки блох? Разумеется, он уже понял, кого катает на лодочке по романтическим местам, слухи обо всем, происходившем в этом районе, или «этом поселке», или уже «этой автономии», или в этом графстве, разлетались быстрее, чем стрелял этот белый, но Самюэль давно уже привык помалкивать на все темы, которые как-то касались вещей хоть и обыденных, но считавшихся противозаконными. Сам заговорит ктоможно поддержать разговор, но, упаси Бог, не задавая вопросов. Вообще не задавая. Никаких. Даже: «А сколько времени-то было?» на такой вопрос можно получить в качестве ответа удар ножом, примеров тому была масса, работа у людей, что и говорить, нервная, а стукачей никто не отменял. А белым копам из-за моста посадить ниггера с этой стороныэто как охотнику добыть голову слона. Такое начальство отметит. Человек, что не боится работать в этих районах, быстро пойдет в рост
Тут было то же самое. То, что человек этот был белый, хотя бы цветом, роли не играло. Сидеть в тюряге никто не хочет, будь он хоть черным, хоть белым, хоть зеленым в полосочку. Но поневоле вызывало и уважение, и усиливало непонимание то, что белый, которому вся суть была бы, как минимум, ехать сейчас в Квебек, словно ни в чем не бывало, шляется по здешним местам. А самое интересное, его никто не трогает, а еще страннее то, что никто, кажется, и не ищет. Хотя ниггеры из-за моста, конечно, не спустят на тормозах пропавшую кучу «зелени». Может, белый чересчур в себе уверен, по глупости? Иностранец, как-никак? Или отморозок? Не похоже. Ощущение, что человек просто устроил себе каникулы, именно это слово почему-то пока пришло в голову Самюэлю, да, устроил каникулы, да и положил на все, включая здравый смысл.
Почему-то казалось, что он близок к верному пониманию, но угадал то ли не полностью, то ли не совсем в том русле, где следовало искать ответ. А у белого ответ был, кажется, на все одинв сумке. Кстати, левая рука его так и покоилась там. Даже тут, у берега.
Время шло, а людей пока что не было. Самюэля это не напрягало, сбегутся. Но молчание тяготило. Как и эта статуя в куртке Дж. Рэмбо.
А ты не разговорчив, мужик, сказал Самюэль.
Отъебись, отвечал белый.
Чернокожий, удовлетворенно крякнув, пошел к нему, покачивая лодку. В конце концов, белый этот вызывал, помимо постоянного ощущения странности, еще и раздражение.
Слушай, «снежок», ты, конечно, оплатил место и вообще мужик с яйцами, но если ты и впредь будешь так со мной разговаривать, то я тебя просто выкину и хер с ними, с деньгами.
Ты хочешь говорить, а не я. Так что отъебись, пожал плечами белый.
Сам напросился. Выходи из лодки, Самюэль понемногу начинал звереть.
Слушай, чувак. Если ты не угомонишься, то сейчас просто огребешь пиздюдей, чтобы не скучно ждать было, вот и все, равнодушно сказал белый.
А вот это ты зря, оживился негр. Дрался он хорошо. Вылезай. Посмотрим за пиздюли.
Ну, ты сам этого хотел, Жорж Дантен, пробормотал белый, оставляя сумку на скамье и прыгая на берег.
Какой еще Жорж? Ты под дурью? Спросил капитан лайнера.
Это литературный герой. Лекции читать не буду. Ты, вроде, собирался получить пизды и угомониться, или как? Спросил белый, скидывая капюшон.
Ладно, белый придурок, прошипел негр, надвигаясь на белого. Дальше было что-то странное. Пальцы белого двумя веерами кинулись к его глазам, а нога, левая, оторвалась от земли, явно намереваясь ударить Самюэля в пах. Странное начало, но на миг его руки оказались не у дел, а голова чуть отшатнуласьглаза есть глаза. С резким шагом вперед, вливаясь в движение негра, белый шагнул вперед, ударив того под подбородок, держа при этом руку так, как обычно хватают человека за горло. Но он не хватал, а ударил, резко и быстро, одновременно подхватывая негра под поясницу второй рукой, словно призывая к неприличному танцу «танго» и эту вторую руку, нежно обхватившую Самюэлю талию, он жестко дернул к себе. Ноги капитана взлетели в воздух, а задом он почти с метровой высоты ударился о доски причала. Будь там асфальт, как он позже честно признавал, он бы не встал. Удар по голосовым связкам и дыхательному горлу, лишил его как вокальных данных, так и воздуха. В следующий миг перед лицом Самюэля, сидевшего на заду, нелепо и непристойно раскорячив ноги, возникла подошва ботинка белого парня. Какое-то время Самюэль созерцал полустертые, но, тем не менее, шипы твердого пластика, а заодно стальные набойки на носке и каблуке белого. Нога исчезла. Самюэль все понял, слегка подняв в знак этого руки.
Вставай, дядя. Хватит, я думаю. И учти. Я разговариваю так не потому, что ненавижу или презираю тебя или еще кого-то. Я так говорю, потому, что больше всего я ненавижу и презираю сам себя, белый повернулся к негру спиной и шагнул в лодку.
Странный ты, мужик, просипел Самюэль, когда связки его дали ему возможность хоть что-то выдавить. Ты теперь скажешь, что ты парень без спецподготовки, да?
Какая спецподготовка, блядь, началоэто классика уличной драки, «обманка» для лохов, а дальшепростейший захват. Ты купился на первое, сработало и второе. Вот и все, белый закурил, глядя на небо.
Говорят, сегодня тут опять стреляли, неопределенно молвил Самюэль, глядя на белого.
Да ладно. Такой благополучный район, поразился тот, если можно представить себе пораженное наплевательство. Свои слова он сопроводил следующими действиямивытащил из сумки свое чудовищное оружие, переломил, выкинул за борт стреляную гильзу, кинул в ствол патрон, закрыл ружье и убрал его в сумку, посмотрел куда-то вбок. Самюэль тяжело вздохнул, закуривая.
Стреляли. Ишь. Так уж и «стреляли». Стрелял он один, если что. Когда шел он в направлении причала, возник на его пути некий негр, одетый отчего-то в легкий костюм, уместный тут так же, как, например, он самбелый в районе черных.
Слушай, «снежок», есть разговор, начал тот обычной негритянской скороговоркой.
Воспитанные люди говорят: «Вы». Так что слушаю вас, ниггер, отвечал белый. Негр оторопел.
Как ты меня назвал?
А ты как меня назвал?
«Снежок»!
А я тебя«ниггер». Что не так?
А ты знаешь, что это значит?
А ты?
«Снежок» значит «белый», твою мать!
А «ниггер» значит «негр», твою мать, раз уж мы на «ты», отвечал тот.
Это оскорбительное название, «снежок», зловеще сказал негр в костюме.
А «снежок» это, конечно, почтительное обращение к незнакомому человеку?
К беломуда.
Ну, тогда и к черномутоже. Я «снежок», ты «ниггер». «Снежок» белый, «ниггер» негр. Если ты китаец, то пора принимать ванну со скипидаром, белый торопился, да еще и был зол с утра, как пес.
Так. Кажется, спрашивать, ты ли тот белый мудак, что напряг братьев на бабло, глупо, заключил негр, и рука его нырнула под пиджак, куда-то за спинужара заставляла носить пиджак расстегнутым.
Разумеется, никто ничего не видел, как всегда. Но сказать, что никто ничего не слышалтак соврать не смогли бы даже тут. Жуткий грохот разорвал тишину и негр в костюме, проломив чью-то чахлую изгородь, рухнул спиной в какой-то многовековой бурьян.
Очень глупо, согласился белый слегка запоздало, вынул из кармана ленту «скотча», заклеил, абы как, дыру в сумке и исчез меж дворами.
Так ты не слышал, что тут стреляли? Спросил Самюэль, посмеиваясь. Что-то заинтересовало его в этом белом. Он не смог бы сказать, что, да и общаться с тем приходилось, как с самкой гремучей змеи в период месячных, но он словно ощупью искал точки соприкосновения.
Смеешься? Я тут проездом, откуда мне и что знать? Спросил белый и снова посмотрел капитану в глаза. Взгляд его был спокоен, тяжел, мрачен, но основным выражением было все то же равнодушие, но на дне, словно готовая выплеснуться вот-вот, колыхалась какая-то странная дымка, и негр понял, что эта дымкапоследнее, что он хотел бы вызвать к жизни.
Понятно, кивнул он. Точно, «гремучка» в период красных дней календаря.
Это хорошо, когда понятно, одобрительно сказал белый, достал из кармана батончик «Snickers», очистил, бросив фантик в карман своих штанов, откусил кусок и начал жевать.
«Полудурок. Но опасный» на этом умозаключении капитан фрегата и успокоился. Все так. Полочка найдена, ярлычок, пусть временный, тоже. Все хорошо. Но что-то говорило Самюэлю, что скоро навернется его полочка, вместе с шурупами.
Ты охотник? Снова нарушил молчание чернокожий кормчий.
Нет. Охотился несколько раз, не более, отвечал белый своим глуховатым, прокуренным голосом.
Ты не спецагент, не охотник, драться ты не умеешь, стрелять, получается, тоже. Тогда объясни тупому ниггеру, как ты изголился отстрелить крокодилу башку, не вынимая своей ракетной установки из сумки? Где ты научился так стрелять?
Нигде. Мне показывали, как стрелять, но стрелял я в жизни не так много. И всегда хорошо. Думаю, это врожденное, отвечал белый.
Чушь, мужик. Врожденный стрелокчушь! Развеселился Самюэль.
Почему? Врожденный боксер, значит, может быть, а стрелокнет? А когда я чуть проветрил башку, выкинув оттуда все парашу, что скопилась за сорок с лишним лет, мои навыки в самых разных вещах прянули вверх, отвечал белый, пожав плечами. Он доел шоколадку и закурил, опять же свои странные сигареты.
Что ты куришь, чувак? Спросил негр, не обижайся, но я не пойму, чем так несет.
Свои, отечественные. Хочешь? Белый протянул негру пачку, тот выудил сигарету и прикурил, прислушиваясь к ощущениям.
Похоже на ослиное дерьмо пополам с табаком, причем крепким, сделал он вывод.
Ну, тогда кури своего «Верблюда», ответил белый равнодушно.
Да я его и курю, но это, кстати, тоже прикольные сигареты, сказал негр.
Окей, на этом содержательном высказывании белый снова замолк, а затем, наконец, подъехала группа заранее напуганных туристов.
«Усталость, измученность, а еще какой-то странный, абсолютный, глубокий покой», вот как охарактеризовал бы Самюэль своего странного пассажира, что уже накинул на голову капюшон, как только автобус туристов запыхтел за поворотом. Если, конечно, у негра возникло бы желание ломать себе голову столь сложными материями, как психоанализ. Парень этот явно много повидал, а еще больше, судя по всему, над этим думал, что никогда и никого не доводило до добра, это Самюэль знал по своему опыту. Белый, видимо, нет, но что с него взять?
А тем часом к вратам обители Папы Лякура приблизилась вторая делегации чернокожих братьев, на сей раз той части потерпевших от распоясавшегося белого, что лишилась денег.
Вопросы они задавали примерно те же самые, разве, что боялись они Папу Лякура еще больше, чем те, что были у него давеча.
Папе Лякуру до смерти надоели как первые, так и вторые. В кои-то веки в поселке происходит что-то, в самом деле заслуживающее внимания, а тут эти ниггеры со своей херней! Большое делопросрали двести тонн баксов, епа мать.
Вы не знаете, кто вы на этой земле, начал он, минуя фазу Папы Лякуры и говоря уже с позиции бокора, что негры тонко и точно чувствовали каждый раз, когда приходили к этому темному дому. Половина из вас носит сделанные мною гри-гри, талисманы вуду, а вторая половинакрестики белых, а чуть что, вы всем скопом бежите ко мне. Вы не знаете, кто вы.
А твой ёбаный белый знает, что ли? Распрямился вожак.
Еще раз заговоришь со мной в таком тонеи место вожака освободится и в вашей банде, недобро пообещал Папа Лякур.
Уважение, брат, уважение, забормотал большой босс больших негров из-за моста.
Так-то лучше. Тем более, что большего от вас я и не требую. Нет. Во-первых, этот белый не мой, а во-вторых, он тоже пока не знает. Он и идет, чтобы узнать.
А ты, Папа Лякур?
А я знаю. Именно поэтому вы бегаете ко мне, а не я к вам.
Эта речь Папы Лякура, как и все его речи и откровения (кроме очень личных, само собой), моментально разошлась по всему району.
А лодка же с бесстрашными туристами, вцепившимся в выданные им Самюэлем факелы (фонари тоже были, но разве фонарь это та вещь, которую потащишь на Манчак?! А хвастать-то потом чем? Светили мы фонариками? То-то), с самим Самюэлем и с белым, который от факела отказался, уверенно рассекала темные воды Манчака.
Негр громким, явственно несшимся по водной глади голосом, рассказывал бедолагам всякие ужасы, вроде исчезнувших деревень, беглых рабов в период рабства, что поголовно обрели тут мученический венец, искавших в жутком месте укрытия преступников, всех до единого убитого оборотнями, не забыв поведать и о тяготевшем над болотом проклятии Королевы Вуду. На устную часть рассказа негр напирал, а вот покинутые домики (где внезапно канули в Лету хозяева), разбитые лодки на берегах островков, а пару раз и на всплывших внезапно утопленников, с чем-то вроде колодок на шее, указывал лишь мельком, как на мелкую обыденность, которая призвана лишь подтвердить правду его слов, в этом нуждающихся. Он снова завел речь о проклятии Королевы Вуду, которую белые, поймав, сдуру держали на Манчаке.
Белый при этих словах вдруг поднял голову, накрытую капюшоном.
Если ты не прекратишь орать, обезьяна, произнес белый своим выцветшим, глуховатым голосом, но на сей раз громко и отчетливо, я отрежу тебе башку и брошу ее аллигаторам.
Ты назвал меня обезьяной?! закричал черный.
Белый лишь согласно кивнул, не удостоив того ответом.
Ты вообще соображаешь, что ты делаешь?! Снова зарычал Самюэль, словно подзабыв, кого везет и что не далее, как пару часов назад, сидел на заднице, изучая подметку этого человека.
Прекрасно соображаю, успокоил его белый.
«Обезьяна», значит, «горилла», так? Горилла, значит, «ниггер», так? Накручивать себя и выворачивать слова собеседника в свою пользу умеет каждый негр в США, а уж в Новом Орлеанеособенно. Пусть порой теряется логическая связь, главноебыстро влететь в Великую Территорию Политкорректности.
Но белый лишь пожал плечами.
А для тебя чтовсе это одно и то же? Спросил он. Я назвал тебя «обезьяной», а не «ниггером». Ты чем-то недоволен? Поинтересовался он.
А ты был бы доволен?!
Я недоволен тем, что ты орешь. А по-хорошему ты не понимаешь. Я буду тебе очень признателен, если ты заткнешься и перестанешь нагонять жути на этих дураков, которые не понимают, куда они приехали, нимало не стесняясь, показал белый рукой на остальных пассажиров. Те возмущенно загалдели, но, в конце концов, это была не Трафальгарская площадь, где на каждом пятачке красуется полисмен, а очень опасное и таинственное место. Да и кроме того, некоторые из них были в этой лодке и на утренней экскурсии. А потому на инцидент решили просто не обращать никакого внимания. Перепалка меж капитаном судна и таинственным белым, который так и не снял своего капюшона, сошла на нет.
Факелы отражались в мертвящей воде Манчака. Вокруг, тут и там, стояли могучие, изогнутые деревья, поросшие белым мхом, как старые шкафы в заброшенном доме ведьмы обрастают жуткой паутиной. Деревья, извилистые корни которых никогда не видели солнечного света, а так и крылись в тяжелой, бездонной и какой-то даже маслянисто-мертвой воде Манчака, простирали над ними своим огромные, корявые руки-ветви. А над самим Манчаком полновластно царила почти что полная уже луна. Окончательно она нальется завтра.
Тяжелые пеликаны, потревоженные негромким гулом мотора или светом, порой снимались с веток, а порой и нет. Повсюду, на отмелях, да и просто в воде, вспыхивали алые огоньки.
Аллигаторы, показал на них негр, но говоря уже гораздо тише. Пассажиры взволнованно загалдели и лодка озарилась бликами фотовспышек.
Какие охуительные фотки у вас получатся, завистливо произнес белый из-под капюшона, не видать ни пса и что-то, вроде как, мелькает. Жуть берет. Остальное доделывает воображение. Вот и не мешайте ему. Никто из вас никогда больше сюда не приедет, я уверен, так прекратите, наконец, пиздеть и просто побудьте на Манчаке.
Пассажиры, как ни странно, прислушались к его совету и завороженно затихли. Белый был прав. Теперь каждому виделось что-то свое. И лишь изредка обращались они, негромко, как сговорившись, с вопросами к Самюэлю, а тот, поняв, что белый прав и так жути нагоняется куда больше, так же негромко отвечал, с тревогой порою осматриваясь по сторонам.
Ночная экскурсия обошлась без происшествий, по сравнению с утренней, но адреналину выжала из пассажиров куда больше. Ночной Манчак был ужасен, только и всего. А легкое обрамление в виде россказней Самюэля в начале, просто дал толчок безграничному страху, что сидит в каждом человеке с момента, когда ему удалось разжечь первый в мире костер.
Под утро лодка вернулась обратно, без потерь и проблем. Самюэль ничуть не удивился, увидев, что белый и на сей раз никуда не ушел, а так и сидел на досках, покуривая и держа на коленях сумку. Самюэль пришвартовал лодку до утра, а затем приблизился к белому. Пора было, как он внезапно понял, что-то решать. С чего в его голову пришла такая дурацкая мысль, он бы и сам не смог ответить, но с этим белым его словно что-то начинало связывать, а это Самюэлю было и даром не нужно, да и «обезьяна» его, как ни крути, все же должна была обидеть. «Должна» сидело в его голове докучливо, но он отмахнулся. Сел рядом с белым.
Ты намедни, говорят, перестрелял кучу моих братьев, парень? Спросил он. Зашел, скажем так, сразу с козырей.
Это была твоя семья? Равнодушно спросил белый.
Да нет. Просто все черныебратья.
А-а. А почему? Все так же равнодушно спросил белый. Было видно, что ему глубоко наплевать, будет ли продолжаться этот щекотливый разговор, или сейчас закончится, или перейдет в стрельбу с поножовщиной. Что так, что эдак.