Хотя бы потому, что так проще противостоять вам, белым, со злостью произнес негр, ведь вы же считаете нас обезьянами и дураками, что, разве не так?
Да, так, согласился тот, и что? Я считаю такими же обезьянами и дураками и всех остальных. И желтых, и красных, и белых.
А себя? Неожиданно развеселился Самюэль.
А себя в первую очередь. Знаешь, я всю жизнь куда-то бегу. И впервые в жизни я бегу куда-то осмысленно. Я был очень тяжело болен много лет. Меня вылечили наши леса. Как-то раз я просто положил на все болт и просто свалил в лес. Это просто надо было сделатьи я это сделал. И это, как любят говорить у вас, в Америке, впаривая эскимосу холодильник, «и это работает!». Так вот, это сработало.
А почему ты не остался в лесах? С искренним удивлением спросил чернокожий. В конце концов, чокнутые попадаются разные, в том числе, и просто ебаные, вроде этого белого со спутанными грязными волосами. Которых все время несет туда, куда собака х не совалав поисках того, что они там сроду не теряли. Хотя бы потому, что сроду там не были!
В этих лесах не было Манчака, как-то непонятно объяснил белый, а мне нужен был именно Манчак. Понимаешь?
Нет, не понимаю, сказал негр, но если тебе нужен Манчак, ты его получишь.
Вот и прекрасно. То шоу, что ты устроил днем («Да скорее, что ты устроил!» Искренне возмутился Самюэль, не гнавшийся за чужой славой), и то шоу, что ты показал ночью, мне совершенно не нужно. Знаешь, что? Я приду сюда к ночи. И заплачу за всех. Если хочешь, заплачу за всех вдвое. И ты покажешь мне настоящий Манчак.
Хочешь найти Остров Счастья? Рассмеялся негр.
Если ты знаешь, где он, то почему нет? А если не знаешь, то я сам его найду. А если не найду, то, в конце концов, никто ничего не теряет. Свои деньги ты получишь в любом случае.
Но все же черных ты не любишь, мужик, зачем-то сказал негр. Видимо, сказалась инерция, которую он хапнул еще в лодке.
Давай закроем эту мудачью тему, а, мужик? Предложил белый, хочешь знать, что я думаю? Вы, черные, созданы для шоумузыка, пение, танцы, спорт. Мы, белые, чтобы созидать, узнавать и использовать все это для удобства, а если не врать, то для самоубийства, но чтобы не очень больно и по приколу. Желтыеэти совершенствуют все, что попадает им под рукубудь то камень, цветок, микросхема или куча дерьма.
И мы, негры, разумеется, созданы для вашего увеселения? Злости в голосе капитана не было, теория белого его даже заинтересовала.
Да. И, если вы делаете это хорошо, то получаете все, что делаем мы, белые и желтые. И наоборот. Все мы имеем друг друга и пора, наконец, понять, что на свете существует одна расалюди. Так вот, ниггер, этолюди. Понял? И она, блядь, самая малочисленная. Да, кстати, не советовал бы тебе, если что, приволочь вечером своих братьев сюда, на разборку. Я тебе обещаю, я положу вас тут всех, до единого.
А говоришь, не суперсолдат, рассмеялся Самюэль. Что-то старое, мрачное, давно и мерзко жевавшее его душу, словно понемногу теряло зубы в общении с этим белым долбоёбизм. На последнего «ниггера», он, к слову, и внимания-то не обратил. Делалось будто даже как-то чуть, на жалкую каплю, но легче. На душе. Дурь. Бред. Но тем не менее.
Я уже тебе говорил. Я не суперсолдат, не боец, даже не стрелок. И белый почти дословно повторил слова Папы Лякура, о которых Самюэль уже слышал: «Мне нечего терять, а вам есть чего. Или почти есть. Просто тот, кому нечего терять, всегда даст фору тем, кому есть, что терять, а уж тем, кому это лишь мерещитсятем более. Вам это мерещится. Так что вам пиздец, если что. Вот и все. Согласись, что тот, кому нечего терять, всегда в барыше?»
Да, в общем-то, да, подумав, сказал Самюэль.
Вот и прекрасно. А о деньгах не беспокойся. Я не обижу тебя с деньгами.
Слушай, мужик. Разреши поинтересоваться. Я много перевидал оружия, ружей, но не видел никогда, чтобы ружье, не винтовка, а ружье, било с такой силой. Что это за хрень? Спросил Самюэль.
Это не совсем ружье. Это называется «штуцер». От ружья в нем разве что два ствола по горизонтали. И кое-что еще. Он нарезной. И калибр тут Семнадцать миллиметров, семьдесят восемь сотых. Фирма семейная. «Цигенхан и сын». Пуля из него сажает на задницу слона, даже не убив его сразу. «Панчер» среди ружей, скажем так, негр отметил, что белый, заговорив об оружии, слегка оживился. Значит, наплевать ему было не на все. Ну, уже хорошо. Хотя бы. Ночь на Манчаке с коматозником, который из всех слов знает лишь: «отъебись» не радовала.
Они помолчали, а потом белый снова заговорил. Каждый раз, когда этот «снежок» открывал рот, Самюэль поневоле максимально собирался. Не от страха, нет. Просто его разговоры были странны.
Помнишь, я тебе говорил про то, что выдув из башки всякий хлам, я взамен обрел не пустую голову, а кучу скрытых талантов? Это я стебусь, мужик. Но, например, я обнаружил, что я еще и научился метать нож, а это мне никогда не давалось, в руке белого вдруг легко станцевал тяжелый нож-боуи, явно из ломбарда старого пердуна Франка. Луч восходящего солнца наткнулся на его бритвенное острие, порезался и вода под ними озарилась кровавым бликом. Чего только не померещится Белый махнул рукой с ножом и тот, свистнув, воткнулся в стойку причала, шириной в пачку сигарет, метрах в четырех от них. Промахнись белыйи с ножом можно было проститься, стойка уходила в воду.
Вот так-то, брат ниггер, сказал белый, сходив за ножом и вернувшись.
Вот так-то, белый хозяин, согласился Самюэль, сам обалдев от сказанного. Все же то, что жевало тебе душу столько лет, не соскочит с нее враз. Он хотел как-то задеть равнодушного белого, что оскорблял его всю дорогу, при этом не оскорбляя.
Вот обидеть ты хочешь меня зря, мужик, спокойно сказал белый, пряча нож, просто зря. Давай, до вечера. Я буду после заката. Аванс дать?
За всех? Усмехнулся Самюэль. А ты не боишься, что я, получив такую кучу денег, уйду в суровый чернокожий запой?
Нет, спокойно ответил белый и отсчитал несколько бумажек в ладонь Самюэля.
На том они и простились до вечера.
6
Счастливый обладатель самого идиотского набора, который только можно приобрести, чтобы усложнить себе жизнь, вот кто я такой, сказал белый, когда они сели с Самюэлем в лодку.
И что за набор? Поинтересовался черный, которому этот носитель куртки «М-65» заплатил, как и обещал, вперед, да еще и вдвое за каждого пассажира.
Вопросы и воспоминания.
Что, и все? И ничего больше?
Ни хуя, меланхолично отвечал ему белый мужик, сидевший на носу, на самой передней банке лодки Самюэля. Мотор работал ровно и негромко и слышали они друг друга превосходно.
И к чему ты это, мужик? Спросил Самюэль, подумав.
Ну, как. Что может сказать тебе парень, у которого есть только вопросы и воспоминания?
А, мужик Понял. Это авансом «отъебись», только вежливо, да?
Ты очень умный мужик, Самюэль. Очень, совершенно серьезно, судя по тону, отвечал белый, не поворачиваясь. В эту ночь он слегка преобразился. То ли полная луна его тревожила, то ли вышел он, наконец, на ту тропу, к которой рвался, пес его знает. Но равнодушия у него слегка поубавилось, а вот дымка в глазах, та самая, что жутко не понравилась капитану, напротивподползла поближе к радужке, если можно так выразиться. Не зря ли он поехал с этим психопатом на ночь глядя на Манчак? Черт, может, и зря. Рядом с ним, рукоятью к нему, воткнут был такой же в точности дробовик, что белый вручил в качестве бонуса Старине Франку. Только патронов в нем было под завязку. Да и запас был в небольшом ящичке сбоку. Предназначалось все это, разумеется, не этому белому, но и его из внимания выпускать не стоило. Ночной Манчак меняет человека так, что и дневной потом порой не в силах сам понять, что он с этим человеком сделал ночью.
Самюэль не боялся Манчака, который он показывал туристам. Но Манчака, который искал этот белый, он боялся всегда. С самого раннего детства, когда его отец стал брать его с собой в такие же точно прогулки с туристами. Отец его тоже знал два Манчака. Остальные ниггеры не знали толком и одного, но боялись просто потому, что Манчак не может вызвать любви, или вселить мир в сердце.
Слышь, мужик, негромко окликнул он своего пассажира, а где хоть ты шарился все это время? Ночевал-то где? Все ниггера из-за моста искали тебя здесь.
Потому я ночевал за мостом. Есть там ночлежка, под названием «Ритц-Карлтон», слыхал?
Это где номера больше, чем по пять сотен баксов?
Ненамного, успокоительно сказал пассажир.
Тебя ищет полиция, хотя бы для отмазки, ищут ниггеры, ищут наши, а ты ночуешь в центровом отеле города?! Поразился Самюэль.
А ты бы стал там искать мужика с моей внешностью, списком подвигов и прочим дерьмом? Равнодушно спросил белый.
Мужик, а ты гений, блядь, рассмеялся Самюэль, немного подумав. Это последнее место, где станут искать такого, как ты. Слишком нагло.
Угу, отвечал белый, зачем-то оттопырив два боковых кармана своей куртки. «Патроны», сообразил капитан галеона, «Так быстрее достать. Значит, все-таки, ссышь?»
А как туда тебя вообще пустили? Все же уточнил он.
Почти без напрягов. Наличные деньги творят чудеса. Да и паспорт у меня в порядке. С визой вместе. Оба одинаково левые. Как, собственно, любая бумажка, которую мы носим. Неважно, купил ты ее, или получил, где положено. Если ты сам не знаешь, кто ты такой, тебе никакая бумажка не поможет. А если знаешь, то не один черт, что там написано?
Тут ты прав, мужик. Но как-то у тебя все очень просто, задумчиво проговорил Самюэль.
Первое, мужик, что надо знать о жизниона прекрасна. Второеочень проста. Фишка в том, чтобы не угробить на это все отпущенное тебе время, тут пассажир зашелся кашлем. Кашлял долго, сильно, с хрипом всасывая сырой воздух Манчака, потом бессильно привалился к бортовому ограждению, какими был оборудован катер Самюэля. Хотя, как он не раз уже выяснял, отмывая кровь со дня и объясняясь в полицейском участке, не для всех идиотов они, заграждения, одинаково полезны, или, скорее, одинаково непроницаемы.
Самюэль направил на пассажира мощный фонарь, тот обернулся. Лицо его, загорелое, теперь было пепельно-серым.
Неважно выглядишь, сказал негр, с чем-то, пусть очень отдаленно, но напоминающим оттенок сочувствия.
Подыхал долго, вот и неважно выгляжу, отвечал его пассажир, все так же равнодушно, уже начиная надоедать Самюэлю этим жестом, пожав плечами.
А из-за чего? Спросил негр.
Легкие, не вдаваясь в подробности, сказал белый, не парься, мужик, это не заразно, даже если ширяться одним баяном.
Бывает, мужик, сказал негр, с чем-то еще более напоминающим сочувствие.
Ну, бывает. Ты ведь тоже подыхаешь.
В смысле?
В прямом. Ты что, серьезно думаешь, что вписавшись в такой блудень, как ночной поход на настоящий Манчак, вернешься живым?
Ты хочешь меня убить, «снежок»? Поинтересовался капитан, незаметно протягивая руку к своему дробовику.
Не дергайся, ниггер, я снесу тебе чердак прежде, чем ты вытащишь свою базуку из чехла, обнадежил его белый. Нет, я не собираюсь тебя убивать. Просто из таких блудняков нет выхода. Если ты не понял, это уже не совсем тот Манчак, по которому ты катаешь куриц и ссыкливых мягкозадых фраеров.
Снова, незаметно для себя, пропустив мимо ушей «ниггера», Самюэль огляделся. Белый прав. Что-то начинало неуловимо меняться, но он не сумел бы сказать, что именно. Просто на них надвигался тот самый Манчак, который он так упорно рекламировал и навязывал туристам, пока тем не начинало мерещиться, что так и есть. Но в такие моменты он никогда не видел его сам. Болото и болото.
Ну и что делать будем?
Да ничего не будем, дальше пойдем. Манчак еще даже не начался толком. В конце концов, я сюда для этого сюда и приехал, а тебя сюда никто силком не волок.
Черт, «снежок», а ты прав, рассмеялся неожиданно Самюэль, ну, посмотрим, что будет дальше. Слушай, мужик После той пальбы, что ты устроил намедни, меня так и подмывает спросить кое-что, хоть этого делать и нельзя.
Можно, мне все равно, утешил его белый.
Ты чтопрофессиональный убийца? Только по-чесноку, а, мужик?
Нет, просто ответил белый.
А ты убивал в своей стране?
Да, сказал белый.
И чего? Несколько непонятно спросил его Самюэль.
Да ничего. Просто в один прекрасный день я понял, что все эти дебильные законы той страны, где я жил, не про меня писаны. Даже в вашей ебаной Америке, ворвавшись в твою чертову халупу, или хижину, или любую ссаную дыру, которая принадлежит какому-нибудь мистеру Смиту, я могу быть уверен, что ее владелец сделает из меня сито и скормит собакам, а власти скажут ему, что он был прав. И отправят к психоаналитику. Лечить нервы. И ты знаешь, что он прав. И я буду знать, что он будет прав, а потом, недолго, что он прав, а потом, совсем недолго, что он был прав. А самое главное, что он будет это знать, сечешь? Если он верит в Бога, то ему и ваш поп отпустит грехи. А если я сделаю это у себя дома, то я буду, для начала, как минимум год сидеть в тюрьме или находиться под следствием, которое угробит мне нервную систему и молиться, чтобы власти пришли к выводу, что я имел на это право. Если нетмне пиздец.
Это как? Поразился негр.
А вот так! Ответил белый.
Странная страна у тебя, парень, задумчиво протянул негр.
Ты не представляешь, насколько ты прав, парень, согласился белый, закуривая то самое сушеное ослиное дерьмо пополам с табаком.
Около часа лодка Самюэля неслась по Манчаку стремглав, на высоких оборотах. Он был порядочным человеком и обещал показать белому Манчак. А тот начинался далеко после обычных маршрутов, где он катал кур и гусей, пищавших от восторга при осознании собственной храбрости. Он слышал о ниггерах, что рисковали ходить и дальше, но это были или убитые джанки, или выпускники Папы Лякура, о чем предпочитали помалкивать многозначительно все. Почти помалкивать, усмехнулся он. Так вот. Джанки не возвращались, ученики Папы Лякуракогда как, а простые идиоты, которые порой арендовали лодки и устремлялись на Манчак в одиночестве, или группами, вооружась картами и прочей хренью, которая тут стоило дешевле жизни человека, то есть меньше, чем просто «ни хуя», пропадали полным составом. Разок даже пропала в Манчаке довольно серьезная экспедиция, которую возглавил, как ни странно, один из учеников Папы Лякуру. Тут было дело темноекуда девались они все, включая ученика, но факт был налицояйцеголовых как корова языком слизнула, вместе с лодками, палатками, аппаратурой и прочей научной хренью.
Да, Самюэль знал Манчак, действительно, знал. Лучше всех, кроме Папы Лякура, которому, надо полагать, средством передвижения служили аллигаторы, но в остальномлучше. Знал он и места, куда соваться нежелательно, куда соваться очень нежелательно, а куда и вообще нельзя. Какие бы бабки не предлагали шизофреники с научной степенью или просто так. Белый этот не был ни тем, ни другим, но Самюэль поймал себя на мысли, что ему хочется показать этому человеку тот Манчак, что тот оплатил. Настоящий. Дальний, как его назвали бы на берегу.
Все, мужик, кончился Манчак для кур, весело оповестил он белого. Тот кивнул, не оборачиваясь и прибавил: «Скинь обороты, Самюэль. Время посмотреть вокруг».
Самюэль послушался и скоро Манчак стало слышно. Он поймал себя на том, что рев мотора придавал ему, оказывается, бодрости. А белому, судя по всему, бодрость эта была не нужна, он и так чувствовал себя в своей тарелке. Такого человека Самюэль еще не видел. Хотя видел всяких. Самых разных. Его самого, хоть и почитали самоубий цей и выпендрежником все, кто занимался тем же самым, нарков, любопытных, просветленных, как им чудилось, да кто только не кормил аллигаторов Манчака!
Лодка тихо стукнулась о какое-то препятствие. Сэм остановил мотор и направил в воду прожектор.
Синими, осветленными водой Манчака, глазами, смотрел на них утопленник. Не из тех, что не достались аллигаторам. Это был чернокожий, сейчас, правда, скорее, пепельного цвета. Рот его был перекошен, словно в крике ненависти и боли, а на шее красовалась обросшая тиной колодка. Раб.
Жуткий грохот разорвал тишину над Манчаком. Белый стрелял, на сей раз вытащив свою чудо-гаубицу из сумки. Утопленник, завертевшись от удара пули, ушел под воду.
Это тебе был привет от Манчака, чувак, а ты и обоссался, удовлетворенно сказал Самюэль.
Я стрелял не в него. Я стрелял в колодку.
За каким хуем?! Поразился негр.
Он искал свободу. С колодкой на шее человек свободным быть не может. Вот и все. Еще дебильные вопросы есть? Или ты собрался поведать мне, что ученые по сю пору не в курсах, отчего это жмурье времен правления на Юге французов, выглядит так, словно только что из морозилки? И почему их не едят аллигаторы? Да все просто, как задница младенцааллигаторы едят только то, что принадлежит им. А этиэти принадлежат Манчаку. Человек, которому достало прыти сперва сорваться от хозяина, предпочтя болото, а потом вырваться из рук Манчака ко мне, стоит сорока баксов.
Э?
Патрон для моего ружья стоит сорок баксов в магазине, пояснил белый, снаряжая ствол новым патроном. Мне они достались подешевле, но не суть.
Ты истратил сорок баксов для выстрела по деревяшке прошлого века? Чтобы отпустить на волю давно утонувшего негра?
Позапрошлого, поправил его белый. Да.
Ты ебнутый, благоговейно прошептал Самюэль.
Да, снова согласился белый, но твой беглый прапрадедушка бы меня оценил.
Маршруты для туристов совсем кончились, «снежок», порадовал белого парня Самюэль минут двадцать спустя.
Наконец-то. А до того что кончалось?
Для кур, напомнил Самюэль.
Белый снова закурил и уставился во мрак.
Некоторое время они плавно шли по воде Манчака. Самюэль старался не думать о том, что лежит под ними. Иличто может лежать. Иличто может всплыть. Не со дна. У Манчака нет дна. Есть только его история, да и то с тех лишь пор, как сюда, на свою голову, пришли люди.
Сидевший на носу белый вдруг поднял руку, указывая ей прямо перед собой. Самюэль приподнялся и увидел, в сдвоенном свете огромной луны и прожектора, у дальнего к ним островка, странно светящуюся лодочку.
А это что еще за чертовщина? Буднично спросил белый. Негр в ответ громко и долго выругался.
Мы попали, мужик, сказал он мрачно.
Это куда это мы попали? Поинтересовался белый. Какое-нибудь жуткое местное привидение?
Да нет, похуже. Это группа белых чертей, не тех чертей, что вырвались из ада, а из тех, что бегают по земле. Если они заняты своими делами у себя в норе, то нам повезло и, может быть, мы проскочим. Если они сейчас выйдут на берег, то нам, он выдержал небольшую паузу, пиздец.
И чем это они, интересно, таким страшным заняты? Учитывая то, чем занимаются твои «братья» прямо посреди поселка и посреди бела дня?
Мужик, совершенно серьезно отвечал негр, лучше тебе этого не знать. Да и мнетоже. Но одно сказать могу. Дети здесь пропадают очень часто. Белые дети, уточнил он.
Понятно. А почему вы решили, что дети и белые?
Аллигаторы порой не все доедают. Наши дети все на месте. Эти белые не боятся Манчака. По крайней мере, сюда они добираются, а это о многом говорит. Манчак покрывает все Задумчиво проговорил Самюэль, не отрывая взгляда от светящейся лодки.
Как видишь, не все, спокойно сказал белый, поудобнее пристроив ружье в руках.
Что ты имеешь в виду?
Ну, они же напоролись на нас.
А?
Немного поменяем акценты. Это не мы напоролись на них. Это они напоролись на нас. Я их не люблю.
А я думал, что тебе все одинаково до пизды, сказал Самюэль все так же негромко.
Многое. Но этихне люблю, отвечал белый.
Самюэль ли накаркал, белый ли был прав, но группа людей как раз вышла из густого кустарника на острове и стали рассаживаться в лодке, заведя мотор.
Удрать от них не получится, мрачно поведал Самюэль, движок у них намного мощнее моего.
А мы и не будем никуда удирать. Мы идем вперед. А они идут, насколько я вижу, туда, откуда мы пришли.
Верно. Туда, куда идем мы, ни один дурак не забирался, во всяком случае, удачно. Эти забились дальше всех.
Ну, вот и славно, молвил белый, поудобнее усевшись на скамье и положив свою жуткую двустволку на согнутую правую руку.
Лодки сближались.
Если кто-нибудь из них поднимет руку, сказал белый, им хана. Самюэль воздержался от комментариев этого бредового заявления. Сам он не смог бы даже поддержать белого огнемкатером нужно было управлять, это было не тихое озеро в штате Миссури, а Манчак.
На светящейся неоновыми синими огоньками лодке, где, в свою очередь, вспыхнул мощный прожектор, кто из белых, а было их пятеро, действительно поднял руку. Но пассажир Самюэля, которого прекрасно было видно в свете прожекторов и луны, отрицательно, будто стараясь отсоветовать или от чего-то отговорить пятерых белых чертей, покачал головой. Но его не приняли всерьез, руки подняли еще двое. Тогда белый встал на носу и вскинул к плечу ружье, как-то выжидательно склонив голову набок. В ответ с сияющей лодки просто и без затей застучали два автомата. Накрывая их жалкий треск, гладь Манчака, рассекаемая килями двух сближающихся лодок, огласилась тем самым жутким грохотом, что уже несколько раз доводилось слышать Сэму. Сперва он не понял, куда стрелял белыйиз лодки, что была уже практически напротив, в воду никто не вылетел, но потом сообразилмужик, которого пустили ночевать в «Ритц-Карлтон» в костюме разнорабочего, бил по лодкечуть ниже ватерлинии. Первая пуля развернула лодку с пятью взрослыми мужчинами поперек течения, вторая, судя по всему, доломала ей киль и вышибла здоровый кусок дна. От удара второй пули один из пассажиров вылетел-таки за борт, но, собственно, хуже, чем остальным, ему не пришлось. Лодка быстро, неестественно быстро, почти камнем пошла ко дну, подгоняемая, по сути, собственным двигателем, а белые очутились в воде. Молчаливыми, жуткими, извилистыми тенями кинулись к ним со всех сторон аллигаторы, чьи алые глазки уже примелькались вдоль всего пути Самюэля и его пассажира. Белый быстро переломил свое ружье, вылетевшие гильзы звякнули по дну лодки, сноровисто сунул в стволы два новых патрона. До тех пор, пока вскипевшее под луной Манчака кровавое пиршество аллигаторов не скрылось из виду, он не сводил с лодки глаз. Затем он преспокойно повернулся спиной к там происходившему и уселся на свое место, положив ружье на согнутую в локте правую руку.
Вот и все, негромко проговорил он, а ты говорил, что Манчак все покрывает. Он не покрывает. Он терпит. До поры. Это ты только что видел сам.
Да, мужик. Тут не поспоришь, согласился Самюэль.
Добро пожаловать на Манчак, вдруг сказал белый, туши прожектор, зажигаем факелы. Хотя нет. Не надо тушить. И факелов не надо.
Ты о чем?
Ты все еще всерьез думаешь, что, вписавшись в такой блудень, как этот, вернешься домой, а мне только и надо было, что пострелять по каким-то выродкам? Оглядись, парень. Вокруг тебя, наконец, настоящий Манчак.
Самюэль послушался. И, как и в первый раз, он снова увидел, что белый прав. Манчак поглотил их лодку, он был повсюдуна сей раз это был тот самый Манчак, которого боялся Самюэль, хотя и знал его. Хотя бы понаслышке и чуть-чутьлично.
Ты, блядь, куда меня завез?! Спросил он, и вопрос этот не прозвучал по-идиотски, несмотря на то, что кормило было в руках у самого Самюэля.
Забей на все, ниггер. Ты там, куда обещал доставить меня. Вот я тебя и доставил.
Слушай, «снежок», ты будь хоть немного повежливее, твою мать! Заорал Самюэль, перебрав на сегодня впечатлений. Белого это ничуть не смутило.
Ты знаешь, мы всю жизнь ставим себе какие-то нелепые запреты, большая часть которых ни хера не стоит. Вот я назвал тебя «ниггер» и ты разозлился. А почему? Ты зовешь меня «снежок». А я, кстати, вообще никаким боком к вашему рабству не прислонялся. Но тебе наплевать, верно? Ябелый, этого достаточно, чтобы ниггер мог позволить себе все. А почему ты разозлился, повторю вопрос? Ты знаешь происхождение этого слова? Сомневаюсь. Откуда оно пошло? Это ведь простой набор букв, не более того. Однажды я просто решил, что можно позволить себе все, что придет в голову. Это не «теория вседозволенности», хотя «теория», наверное, слишком сложное для тебя слово. В общем, это не «что хочу, то и ворочу», а просто проверять на вкус, как и что работает.
Ну, и что случилось? Все еще очень недобро спросил его негр.
Знаешьничего. Брякаешь людям, что приходит в голову, а они теряются. Или говоришь то, что они и сами знают, и что сам давно хотел сказать. Это нарушение правил игры. Очень мало, кто на этом свете способен быстро перестроиться. Люди, в массе своей, работают, живут и думают стадом. Их реакция, как вот твоя, рефлекторная, разум тут не при чем. Сейчас я его задел, а кроме того, у меня на руках ствол, вот ты и призадумался. Смекаешь? Так о стадеэто, я думаю, ты уже прекрасно понял. Особенно учитывая вашу народную тягу сбиваться в кубло.
Можно подумать, вы, белые, в кубло не сбиваетесь.
Сбиваемся, легко согласился пассажир, затягиваясь своей странной сигаретой, но я принадлежу к одной очень странной нации. Это нация одиночек по сути своей. Абсолютно асоциальная. Как мы вообще умудрились собраться в нациюэто, пожалуй, основная ее загадка, которую никто в упор не видит. Мынация одиночек. Каждый сам по себе. Эгоистичные, завистливые, упрямые, ленивые, жадные, охочие до любых долгов, если они позволят скинуть свои заботы на чьи-то плечи. Жестокие, зачастую вообще без причины. Добрые, отзывчивые и щедрые всегда не к тем, кто этого стоит. Прислушиваемся и жалеем не тех, кого бы надо, а тех, кто громче вопит, в общем, полный набор с абсолютно фаталистическим отношением к жизни и верой в доброго дядю тут, на земле. Мы объединяемся только в годины великих бедствий, войн и так далее, а затем снова разбегаемся по кустам.
В прямом смысле, что ли? С интересом спросил негр.
К сожалению, нет, мрачно ответил его странный пассажир.
А еще что о вас расскажешь? Не отступал потомок дяди Тома.
У нас богатейшая земля, с которой ни одна блядь ничего не имеет, не имела и иметь не будет. Имеют те, кто всех имеет. У вас хоть слегка делятся, а арабы вон на полном серьезе содержат своих граждан. Нет на земле другого такого народа, который бы так, как мы, всегда отчаянно дрался за право оставаться рабами, лентяями, невеждами и пьянью. Я вот смотрю на нашу страну и думаютут сделано все, чтобы мы реализовали мечты. Но не свои. А чьи-то. Какое-то странное, причем принудительное самопожертвование. И ладно бы, мечты близких людей. Нет. Власть имущих. Причем выбрать из них тварь наиболее омерзительную невозможноэто давно уже одна большая раковая опухоль. Самое же смешное, что этого никто не хочет видеть. Моя, блядь, Родинареализуй чужую мечту! Девиз на все времена. И при всем этомвсякий из нас будет метаться в поисках жестких, прочных, незыблемых констант, неважно, какого происхождения, чтобы укрепиться на них и успокоиться. И, обретя константы уровня «Так и только так!», он, наконец, успокоился бы, если бы не вечный шип в седалище под названием: «А если нет?» Вот такая вот поебень.
Вот это ты разговорился. А я думал, ты говоришь только в случае пожара.
В этой жизни я сказал уже достаточно для того, чтобы меня не услышали. А этоеще одна наша черта. Все мы, идиоты, любим свою страну. Беда в том, что мы очень легко обучаемся путать ее с государством. Янет.
Орел. То-то я гляжу, что тебя черт принес аж на Манчак. И тут ты в два дня умудрился оказаться один против всех, улыбнулся негр. Но белый шутки не принял.
Если жизнь ставит тебя в ситуацию «один против всех», ты в любом случае в выигрыше. При любом исходе ты все равно герой. Да мне, как ты уже понял, похуй.
Угу. Только ты забыл сказать, из какой-такой дикой страны ты вынырнул. Кто ты?
Я русский.
И тут тишину, слегка разбавленную гулом мотора, прорезал какой-то инфернальный звук, вырвавшийся откуда угодно, только не из горла существа из плоти и крови. Даже если плоть и кровь оно обрело лишь на время. Белый, глазом не моргнув, выудил откуда-то из куртки мобильный телефон, продолжавший орать, и спокойно бросил его в воду, что-то присовокупив на родном языке, что прозвучало примерно так: «Da kak zhe sh ti zaeb»
После чего лодка продолжила путь все в той же тиши Манчака, слегка разбавляемой гулом мотора лодки Самюэля.
Манчак просто был вокруг. Просто вокруг был Манчак. Описать это состояние Самюэль бы не взялся, а белого, похоже, одолевали какие-то своим мысли. Пару раз Самюэль ловил себя на ощущении, что он в лодке вообще один. Просто один. Совсем. Страха это не вызывало, в конце концов, могла же душа белого на время свалитьэта мысль, кстати, тоже не казалась Самюэлю не то, что сверхъестественной, но даже хоть сколько-то необычной.
Манчака дышал им в лицо. Сотни, тысячи лет Манчак оставался Манчаком, даже когда он еще не носил этого имени. Словно существовал он в этом мире сам по себе, одиноко и полностью обособленно.