Надо пройти, повторяет Ян, но мы оба видим, что вырваться из круга уже довольно проблематично. Ян достаёт пистолет.
Я не знаю, хочет ли он угрожать этой тётке или же застрелить её, да мне и всё равно. Я просто хочу, чтобы её безумный хохот прекратился, а мы убрались бы отсюда.
Когда тётка максимально приближается к нам, Ян направляет на неё пистолет.
Дай нам пройти, говорит он.
Ох-хо-хо-хо-хо! отвечает тётка. И явно выражает желание передавить нас своей маршруткой.
Я не хочу тебя убивать. Правда, не хочу, говорит Ян, целясь в её перекошенное лицо.
Жаль, но не могу сказать того же, доносится ему в ответ, а потом я ощущаю сильный толчок в бок и падаю на землю. Меньше чем в метре от меня мелькает маршрутка, и я слышу какой-то тошнотворный хруст.
Ян.
Я смотрю на то место, где мы только что стояли, на то место, где только что проколесила эта безумная тварь, и понимаю, что если бы Ян не оттолкнул меня, нас не было бы уже обоих. Ян
Эта сука убила его.
Маршрутка разворачивается и вновь проносится мимо меня по тому же месту если бы Ян выжил после первого наезда, на этот раз он был бы уже свободен от мучений. Я стою на коленях, по моему лицу текут горячие слёзы, меня тошнит на асфальт, я прижимаюсь к нему лбом. Меня словно придавили тонной свинца при всём желании я не смогу подняться. Тело отказывается повиноваться. Разум отказывается жить в этом безумии дальше. Я согласна на то, чтобы всё закончилось для меня прямо сейчас, но не могу отогнать от себя мысль Ян спас меня, но не затем, чтобы я тут же добровольно сдалась. И ещё одну может, Марк всё ещё жив.
Я с великим трудом медленно поднимаю голову и вижу несущуюся на меня маршрутку.
А ещё непонятно откуда взявшуюся маленькую девочку со светлым каре и в голубых шортиках. Между мной и маршруткой.
Стой! кричит девочка этой психопатке, и та тормозит метрах в пяти от нас.
Чего там? недовольно спрашивает она.
Девочка долго смотрит на меня, а потом вдруг говорит:
Она мне нравится.
Нравится? всплёскивает руками тётка. Ты совсем её не знаешь.
Я хочу её спросить, отвечает девочка, и внутри у меня от этого почему-то всё сжимается.
Тебе лет-то сколько? спрашивает безумная у девочки.
Лет? презрительно отзывается та. Возраст не имеет значения. Это лишь время, которое необходимо Земле, чтобы облететь вокруг Солнца. Зачем оно? Это просто абстракция, пожимает плечами она. А потом повторяет:
Я хочу её спросить.
Ну спроси, безмозглая ты девчонка, но ничего путного ты от этого мешка не добьёшься.
Почему мешка, думаю я, пытаясь подняться с колен. Но, похоже, я и правда мешок я бесформенно сползаю обратно на асфальт.
Что бы этот ребёнок ни хотел у меня спросить, мне нужно ответить то, что она хочет услышать. Это я осознаю вполне хорошо. Но чувствую, что у меня это вряд ли получится.
Скажи мне цвет своего заката, говорит мне девочка.
Что? вырывается у меня.
Женщина за рулём закатывает глаза. Девочка вздыхает.
Скажи мне цвет своего заката, снова говорит она.
Что? Что? панически повторяю я, не в силах понять, что от меня хотят. Оранжевый? наугад и с надеждой говорю я, но тут же понимаю, что это было бы слишком просто.
Неправильно, смеётся она и машет рукой маршрутке. Маршрутка с визгом начинает ехать на меня.
Мне ещё рано умирать! непроизвольно вырывается у меня, и я поражаюсь невероятной жалобности своего голоса.
Ну с чего ты это взяла, девочка? кричит мне тётка и сильнее давит на газ. Я закрываю глаза.
Господи, ты как? слышу я крик Яна, и думаю как же так, ведь он только что умер.
Ян вытаскивает меня из пруда.
По рукам и ногами стекают чёрные ручейки.
Мне почти не жарко, и я всё ещё жива.
Это точно там, говорит Ян. Наконец-то нашли.
О Господи, говорю я. О Господи!
Пока я пытаюсь поверить в то, что происходит, вокруг нас уже начинает кружить маршрутка без дверей.
Чёрт, да это же грёбаный «Пункт назначения»! ору я. Я всё это видела!
Надо пройти, говорит Ян, никак не реагируя на мои вопли.
Нет, нет, чёрт, это уже было! Мы сейчас здесь же и погибнем! в отчаянии кричу я. Стук сердца громко отдаётся в ушах. Сначала ты, потом я
Надо пройти, повторяет Ян и достаёт пистолет. Он словно не слышит меня.
Я понимаю, что говорить бессмысленно, и хватаю его за рукав. Стараюсь оттащить его в сторону. Ян удивлённо пытается освободиться, в его глазах застыл какой-то вопрос, он пытается что-то сказать. Нам удаётся отойти немного в сторону, но по какой-то причине Ян отталкивает меня и стреляет в женщину.
Ян промахивается.
Маршрутка мчится на него.
Виденный мной сценарий не претерпевает значительных изменений ключевых изменений.
«Ян!» хочу крикнуть я, но крик застревает у меня в горле. Уже поздно.
Господи, уже поздно.
Я вижу приближающуюся ко мне девочку в голубых шортиках, разворачиваюсь и бегу прочь.
Когда силы совсем меня покидают, я останавливаюсь. В руках у меня пистолет я замечаю это только сейчас. Наверное, я сама успела подобрать его, а мой мозг даже не зафиксировал этот момент. Я так и бежала всё это время, до боли сжимая оружие в руках.
Кара мертва. Ян мёртв. Марк наверняка тоже, а если нет то это уже вряд ли мой Марк.
Теперь я осталась одна. Осознание этого приходит не сразу, но придя, удушающей хваткой сжимает горло.
Я не знаю, что мне делать. Куда мне идти. Хотя ответы на эти вопросы витают в воздухе: сделать уже ничего нельзя, идти мне некуда. От усталости я прислоняюсь к светофору. Мысли тяжело ползают в голове, как умирающие от жары грузные чёрные жуки. Меня передёргивает до смерти и до тошноты боюсь и ненавижу насекомых, а от представленного зрелища меня чуть не выворачивает наизнанку. И почему в голову полезло именно такое сравнение?
Светофор через дорогу мигает красными кольцами. Знак пешеходного перехода перевёрнут вверх ногами. Сам же переход чёрного цвета, полосы словно насыпаны углём или чем похуже, и люди, переходящие дорогу, оставляют за собой прожжённые следы от обуви.
Я решаю перейти дорогу где-нибудь в другом месте.
Жара стоит невыносимая, но, похоже, даже к ней измученный организм смог адаптироваться. То есть он, конечно, не может не реагировать на неё, но воспринимает её по-другому. Я просто отмечаю факт адско высокой температуры, мокрую футболку и пот, стекающий по лбу, но это меня уже почти не заботит. Разуму есть о чём позаботиться и без этого.
Через бесконечно долгое время я доползаю домой. Наверное, уже ближе к ночи, хотя визуально это никак не отражается. Завтра воскресенье. Если верить постерам у кинотеатра, его Петербург не переживёт.
Дом родное место. Что бы ни случилось. К тому же больше вариантов прибежища у меня нет. Поэтому я и здесь. Но Диссонанс добрался и досюда: вместо нашей недавно купленной кровати на полу валяется старый и грязный матрас. На обоях разводы и потёки. На потолке протечка. В коридоре рваный линолеум. Ручки на комоде другой формы. Другие изменившиеся мелочи. Это уже не наша квартира, а какое-то искорёженное её отражение. Несмотря на это, я убеждаю себя, что я дома. Больше мне ничего не остаётся.
Живот сводит от голода. Я вижу на подоконнике пакетик солёного арахиса, и руки сами тянутся к нему. Хуже уже не будет, думаю я, но не очень уверенно. И всё равно запихиваю в рот горсть орехов. Жую. Задумываюсь. Иду на кухню, роюсь в холодильнике и шкафчиках, кладу всё на стол. По очереди забрасываю в себя горчицу, мёд, майонез, томатный сок. Развожу пять столовых ложек соли в стакане с водой и выпиваю пару глотков. Откусываю плитку шоколада, чеснок, глазированный кокосовый сырок. Заканчиваю малиновым вареньем и раздробленными таблетками но-шпы.
Ничто из этого не имеет ни малейшего намёка на вкус.
Готовлюсь чувствовать тошноту, но её нет. Откуда бы?
Падаю на грязный матрас.
Просыпаюсь я от ужаса. Прямо-таки распахиваю от него глаза. Вижу потолок, чувствую прохладу простыни. Не могу сосредоточиться, в голове бешено вертится какая-то мысль, но мне её не уловить. Сажусь на кровати, вижу в углу свою сумку и вспоминаю. Диссонанс. Диссонанс, мать его! Сумка абсолютно обычная. Каждая буковка своего цвета и на своём месте. Подхожу к окну на улице пасмурно. Открываю его в комнату врывается свежая прохлада. Асфальт ещё мокрый от недавнего дождя. И никакой жары. Никакого адского солнца, кипящего воздуха и расплавленных машин.
Я чувствую такое облегчение, словно меня помиловали прямо перед смертной казнью. Ну и приснится же. Кошмар какой-то. Сроду такого не снилось.
Беру телефон, звоню Марку. Отвечает не механический голос, несущий адскую ересь, а живой, жизнерадостный, родной Марк. Господи, спасибо, что помиловал. Но напугал ты меня здорово. Мы разговариваем, Марк никак не может взять в толк, почему я так ему радуюсь, договариваемся о встрече. Хочу позвонить Каре, Яну, но чувствую дикий голод решаю сначала поесть. Иду на кухню, наливаю себе стакан воды. Пью, но вкуса не чувствую. Вода абсолютно безвкусная. Но не потому что она диссонансная, а потому что дистиллированная. Сооружаю себе бутерброд с толстенным куском колбасы божественно вкусно. Нет, правда божественно. Я невольно улыбаюсь. Как только я дожевываю, раздаётся звонок в дверь. Первая мысль (как обычно) «меня нет дома». Но мне внезапно хочется увидеть нормального, не диссонансного человека, вот прямо сейчас, немедленно, кто бы там ни был. И я иду к двери. Интересуюсь, кто там. Женщина лет сорока, не худая, оказывается распространителем косметики. Косметика последнее, что меня сейчас интересует, но я соглашаюсь на разговор. Более того, я даже впускаю её в квартиру. Выглядит она очень милой, какой-то домашней, что ли. Уютной. И я её почему-то впускаю.
Вообще я всегда чувствую недоверие к незнакомым людям. Всегда, но только не сейчас. Во мне разлито спокойствие и доброжелательность, я живу, вокруг всё хорошо, всё нормальное, всё впереди. Это невероятно воодушевляет. Я разглядываю женщину, не слушая, что она говорит, и только через какое-то время до меня доходит, что она не показывает мне ни каталогов, ни пробников.
всякий, кто призовёт имя Звёздное, спасётся. Но люди слишком забылись. Потеряли уважение к Звёздам, своим Создателям, задумавшим их по Своему образу и подобию. Люди
У меня отвисает челюсть. Неужели одна из этих? Мне казалось, у нас тут не шастают иеговисты по квартирам. Хотя у этой, похоже, крыша снесена больше, чем у прочих. А в пакете у неё, видимо, брошюры «Что нужно знать о Звёздах и Их замысле?» или «Возрадуйтесь Звёздам». Я тяжело вздыхаю. Вот же вляпалась. Женщина всё ещё что-то говорит, и я прилагаю значительные усилия, чтобы вникнуть в её речь. Она о страданиях, которые звёздам приходится выносить из-за людей.
Люди издеваются над Звёздами. Ни во что Их не ставят. Обрели власть и думают, что могут творить зло. Срывают их с неба во цвете лет, топчут в грязи, плюют в них, используют. Они перестали ценить свои истоки.
Угу.
Всем воздастся по заслугам. Каждое человеческое деяние, направленное против Звёзд, вернётся к людям. Рано или поздно Звёзды уничтожат плохих людей, которые не исправляются.
М-мда, вздыхаю я. Мне уже как-то не по себе.
Знаете, что они делают с ними чаще всего?
Хм?
Насилуют их и заставляют насиловать друг друга.
Кого? Звёзды?
Разумеется, подтверждает женщина, и я понимаю, что пора избавиться от непрошеной гостьи.
Давайте я возьму у вас брошюрку, и
Брошюрку? Кажется, вы не восприняли меня достаточно серьёзно.
Женщина делает шаг ко мне, и я почему-то оказываюсь на полу.
Брошюрка тут не поможет. Поможет только систематическое избавление от таких, как ты, мразь. И с каждым разом мир будет становиться всё чище. Новые Звёзды возродятся из вашего праха, и я буду той, кто этому способствовал, долетает до меня как сквозь вату.
А потом она душит меня пакетом из «Пятёрочки».
Я зверею, разрывая пальцами неизвестно как оказавшийся у меня на голове пакет, ударяю женщину в живот. Она охает, сгибается пополам, а потом вдруг бежит на мою кухню.
На мою кухню, мать её.
Я иду за ней та уже схватила как раз недавно заточенный Марком здоровый нож. Я невольно усмехаюсь, и в ответ она бросается на меня. Мне и страшно, и смешно, потому что это что-то невероятное. Но когда она подносит нож к моему лицу, мне уже не смешно. Я отталкиваю её, и замечаю Слава богу. С моими руками явно что-то не так. Очень явно. А это значит, что я сплю. Меня всегда учили если снится жуть, смотри на руки, не забывай про это, смотри на руки во сне они всегда какие-то не такие, ты это сразу видишь и чувствуешь. И понимаешь, что спишь. Чувствую облегчение очередной кошмар, только и всего. А как правдоподобно, чёрт возьми! Однако проснуться не получается. Никак. И хотя я знаю, что это просто сон и что во сне люди не умирают, а всегда просыпаются вместо этого, мне совсем не хочется пассивно стоять в ожидании ножа в горле и пробуждения. Женщина брызжет слюной, швыряет в меня любимой тарелкой Марка, изрыгает проклятия во имя Звёзд. Мне это уже порядком надоело, я хочу проснуться, но вместо этого торчу на кухне с этой чокнутой и ощущаю, как медленно тянется время. Как жевательная резинка. Я смотрю на осколки тарелки, на перекошенное лицо женщины, на свои руки. Ладно уж, ничего другого мне сейчас не остаётся. Хватаю первое, что попадается под руку, и со всей силы ударяю женщину по лицу. Раздаётся вопль, женщина падает на колени. В руке у меня мешок со свёклой. Пару дней назад покупали, хорошая свёкла. Очень крупная. Тяжёлая. Очёнь твёрдая.
Самое то.
Я размахиваюсь и смачно врезаю женщине по голове. Она оседает на пол. Я достаю самую огромную свёклу и снова бью её по голове до тех пор, пока не понимаю, что на черепе женщины уже вмятины, а пол кухни залит кровью и свекольным соком. Я поднимаюсь с колен, перевожу дух. Я забила женщину, проповедующую о Звёздах-Создателях. Свёклой. Поразительно. Но при этом я всё ещё сплю. Поворачиваюсь к раковине с намерением помыть руки и поскальзываюсь на густой, липкой крови. Падаю, крепко прикладываюсь головой к кафельному полу.
Просыпаюсь уже по-настоящему.
На грязном, дырявом матрасе. Там же, где рухнула, добравшись вчера до дома. В квартире нечем дышать, за окном палящее солнце на уже почти полностью оранжевом небе. Телефон уже даже не включается. На тумбочке лежит яблоко. Откусываю, уже зная, что почувствую, и не чувствую ничего. Никакого намёка на вкус. Бреду на кухню, еле переставляя ноги. Останавливаюсь на пороге, прислоняюсь к стене. Ощущение невыносимой утраты наполняет меня до краёв. Лучше бы не просыпалась. Лучше бы умерла во сне.
Если это вообще был сон. Пол кухни залит чем-то похожим на тёмную марганцовку, но я знаю, что это. Просто не хочу это принимать. Как и не хочу переступать порог кухни. Не хочу смотреть, что там и кто там. К ногам, как мячик, выкатывается большой, изрядно помятый корнеплод. Я поднимаю его, и по моей руке течёт сок. Я сползаю по стене, валюсь на пол. И впервые за всё это безумное время от души, по-настоящему, безудержно рыдаю.
* * *
Сегодня воскресенье. Никогда особенно не любила этот день.
Наверное, подсознательно.
Уже почти не важно, действительно ли сегодня наш последний день. Если нет, то он в любом случае настанет очень скоро, а ожидание будет бесконечно мучительным.
Ощущение, что меня медленно отравляют изнутри. Хочется просто лечь и лежать, не шевелясь и не думая ни о чём. Хочется не слышать этих странных, доносящихся отовсюду звуков и не видеть всё новых проявлений конца и разрухи. У меня мелькает мысль набрать ванну и утопиться, но воды в доме уже нет. Хотя Словно в ответ на мои мысли вода появляется, но не совсем там, где ей положено быть. Вода течёт по стенам, грязными ручейками сползая по размокшим обоям. Складывается в стремящиеся друг к другу лужицы на полу. Соединяется в маленькие озёрца.
Уйти, думаю я. Не остаться тут, а выйти на улицу и смотреть на всё, что происходит. Взять и спокойно смотреть. Назло.
И я ухожу из того места, что когда-то было моим домом, зная, что никогда больше не вернусь. Ухожу назло Диссонансу, думаю я. Убеждаю себя я. Начинаю верить я. Хотя знаю, что не назло, что именно этого он и хотел. К этому меня и подтолкнул. А я и рада повиноваться.
Чёрт бы его побрал.
Когда я выхожу на улицу, взгляд снова натыкается на тот соседний дом с выбитыми окнами и теперь уже с обвалившейся штукатуркой. А потом выхватывает из разрушенного пейзажа до боли знакомую фигурку. Марк. У меня из груди вырывается безмолвный крик.