Марк беспечно заходит в подъезд дома, от которого веет почти что смертью, настолько жуткие ощущения он вызывает. Дверь в подъезд остаётся открытой, как бы приглашая меня последовать за Марком. Я смотрю на неё и не могу вдохнуть. Просто не могу сделать вдох. Сердце бьётся где-то в горле, я отчётливо чувствую, что мне не следует туда заходить, да что там, мне просто до одури страшно это делать, так страшно мне ещё никогда не было, даже в последние дни потому что туда зашёл Марк и я боюсь того, что я там увижу и что могло с ним стать.
Но не зайти я не могу.
Дверь в подъезд всё ещё распахнута, и из чёрного прямоугольника проёма доносится холодный ветер. Не очень похоже на дверь, в которую хотелось бы войти, но Марк где-то там. И я вхожу. Лампочка на площадке, естественно, не горит. Я медленно поднимаюсь по ступенькам, и что-то ужасно тяжелое давит мне на плечи. Думаю, это ожидание неотвратимого. Со второго этажа доносится весёлая музыка. Очень весёлая. Маразматично весёлая, я бы сказала. И я уже знаю, что мне нужно именно туда. Настолько медленно, насколько это вообще возможно, я переставляю ноги и добираюсь до площадки второго этажа. Три квартиры молчаливо заперты, зато одна вообще без двери. И музыка доносится именно оттуда. Господи, помоги, думаю я, хотя знаю, что он мне не поможет. Что против Диссонанса он бы предпочёл не идти, если они вообще с ним не заодно, что тоже возможно. Я натягиваю капюшон и перешагиваю порог квартиры.
Как только я оказываюсь внутри, весёленькая музыка смолкает. Я оказываюсь посреди большой комнаты, абсолютно пустой в плане мебели, но не пустой в плане людей. Или кого бы то ни было. Десятки пар глаз молча смотрят на меня, смотрят так, словно в комнату залетел комар, но убивать его вроде бы лень. Смотрят с равнодушием. Смотрят сквозь меня. По-разному смотрят. Потом продолжают заниматься своими делами. Все они или стоят, или сидят на полу, как люди, оказавшиеся на островке посреди океана. Загнанные туда несчастьем.
Пожалуй, так оно и есть.
Ближайший ко мне мужчина маринует в трёхлитровой банке полоски газеты. Женщина слева от него красит помадой ногти на ногах. Мальчик рядом с ней играет со скорпионом. Как сюда занесло скорпиона? Хотя что это я Парень страстно тыкает в кнопки калькулятора. Ещё один с немигающим взором сидит в позе лотоса. Девушка смотрится в зеркало, корча гримаски, но зеркало не отвечает ей тем же. Кот яростно бьётся головой о стену. Я радуюсь, что у нас не было животных. Было бы больно. Справа от кота развалился мужчина в одних кроссовках, руки его бегают по воображаемой клавиатуре в воздухе. Рядом с ним женщина читает книгу вверх ногами, периодически снимая и надевая обручальное кольцо. Ещё одна пританцовывает, щелкая кнопками-пуговицами на своей рубашке. Парень стоит в углу не шевелясь, как наказанный ребёнок. Рядом с ним Марк разматывает катушку ниток и сматывает её снова. Рядом с ним
Стоп. Я хватаюсь за дверной косяк, чтобы не упасть. Марк.
Я вроде бы что-то шепчу, но не слышно ни звука. Однако Марк всё равно что-то чувствует, поднимает голову и видит меня. Я неловко снимаю капюшон, и катушка выпадает из рук Марка. Я вижу, что он меня узнал. Я вижу, что он кажется вполне нормальным, даже несмотря на то, что он здесь. Я позволяю себе надеяться.
Марк подходит ко мне, и в этот момент гаснет свет. По спине у меня пробегает холодок, а в голове отчаянно звучит «я боюсь не темноты, а того, что в ней скрывается». Я вспоминаю, что Марк боялся темноты, а на наши шутки всегда отвечал именно так, и сейчас я его отлично понимаю. Я стою и не могу пошевелиться. В этот момент кто-то хватает меня за руку, я вскрикиваю, и одновременно вспыхивает свет. Я чувствую, как меня прямо перекосило от резкого выброса адреналина. Я смотрю на Марка, а ему хоть бы что. У него всегда бывало слегка недовольное или обеспокоенное лицо, если у нас по какой-то причине гас свет дома. Всегда. А сейчас он почему-то улыбается.
Хотя я знаю почему, просто не хочу себе в этом признаваться.
Марк держит меня за руку. Это меня немного успокаивает, но не настолько, чтобы не видеть: футболка на Марке надета наизнанку.
На мне тоже, хотя я и не переодевалась. Я невольно закрываю глаза.
Всё сошло с ума. Всё. Понадобилось время, чтобы я в это поверила. Но теперь-то с этим не поспоришь. От воспоминаний о последних событиях начинает кружиться голова. Чёртова паника. Мне становится тяжело дышать, я чувствую, что задыхаюсь, такое не всегда, но всё же случается, когда я паникую. Марк, которому не привыкать, в который раз меня успокаивает:
Брось, ты вовсе не задыхаешься. Смотри, какая большая комната. Ты не задыхаешься. Воздух наполнен комнатой.
Что?
Комнат наполнен воздухой, невозмутимо исправляется Марк.
И я понимаю, что надо бежать.
Понимаю, но не могу. Не могу его оставить. Не могу оставить его таким. Всё ещё надеюсь, что это можно как-то исправить, но сама себе не верю. В свете всего происходящего уже не верю. И хотя я чувствую, что надо бежать как можно скорее, я не могу. Какая-то часть меня размякает и хочет остаться, сделаться такой же, как Марк, не думать обо всём кошмаре, что творится вокруг, не понимать, что что-то не так. И что это наши последние часы, истекающие болезненно быстро.
Внезапно я чувствую, что все снова смотрят на меня. Все улыбаются.
Марк улыбается.
Сердце моё останавливается, в горле застревает комок наверное, крик отчаяния и я отворачиваюсь, потому что, если посмотрю ещё хоть секунду на эту беспощадную улыбку, точно потеряю опору и рухну на асфальт. Хотя я её уже потеряла Марк всегда был моей опорой. А теперь он похож на персонажа Кизи, сильного, дерзкого, умного, противостоящего безумию когда-то. До того момента, когда ему сделали лоботомию. Вот он кошмар наяву.
Ты в порядке? спрашивает Марк, и у меня кровь стынет в жилах.
Лучше бы он оказался на месте Яна. По крайней мере, остался бы собой. И мне, наверное, было бы не так больно. Я бы просто отправилась за ним. Хотя что мне мешает сделать это сейчас?
Я раздумываю, не проявить ли мне акт милосердия и не пристрелить ли своего любимого Марка. Он дёргает меня за рукав, и я с ужасом отшатываюсь.
Ты в порядке? повторяет он точь-в-точь, как произнёс до этого. Ты в порядке? Ты в порядке?
Я смотрю в его зелёные глаза, ещё не тронутые безумием. Смотрю и думаю, что надо бы умереть прямо сейчас. Глядя в его глаза. Такие родные, такие любимые, такие Нет, я не смогу его убить. Ему уже не помочь, и так я его тоже не спасу. Я не смогу.
Ты в по снова начинает Марк, и я зажимаю ему рот рукой, чтобы не слышать этого механического голоса. Он замолкает, я обнимаю его изо всех сил в последний раз. Действительно последний. Крепко-крепко. Долго не могу расцепить руки, но страх, что я вновь услышу это «ты в порядке?» захлёстывает меня с такой силой, что я невольно сползаю на пол и обнимаю теперь уже ноги Марка. Он смотрит на меня сверху вниз, я снова смотрю в его глаза, чувствую, как чья-то рука сжимает мне сердце, ничего от него не оставляя, встаю, поворачиваюсь и бегу прочь из этой комнаты, квартиры, здания, молясь, чтобы так всё и осталось, чтобы так всё и закончилось так, а не этим удушающим «ты в порядке?». Чтобы его голос не долетел до меня.
Получается.
Через какое-то время я перехожу на шаг. Иду долго, очень долго, не смотря по сторонам, не видя новых и не прекращающихся старых безумств. Иду я куда-то на север так, по крайней мере, мне бы хотелось. Если Аристарх был прав, а я в этом уже давно не сомневаюсь, то на окраинах ещё должно остаться хоть что-то нормальное. Хотелось бы увидеть это перед тем, как Перед тем, как.
Возможно, самое место для меня та комната концентрированного безумия, отчаяния и вместе с тем смирения. Возможно, стоило пересилить боль и не расставаться больше с Марком, с тем, что от него осталось. Возможно, именно там мне стоило остаться в ожидании финала, а если повезёт, то и не думая о нём, как все те люди. Но я всё ещё думаю и вижу, в насмешку ли, но Диссонанс пока не затронул меня. По крайней мере, мне так кажется. И потому я там не осталась. Просто не смогла.
Всего несколько маленьких голубых клякс на оранжевом полотне небо я уже не смогу запомнить нормальным. Может, в конце из оранжевого оно станет кроваво-красным и зальёт наш город горячей густой кровью. Я этого уже не узнаю. Справа раздаётся какое-то карканье, но я не поворачиваю головы. Я иду, уставившись в одну точку перед собой, но не концентрируясь на ней. Я не смотрю никуда. Или смотрю в никуда. Внезапно чувствую, что шаги мои как-то проседают. Смотрю под ноги, в ужасе оборачиваюсь асфальт до того размягчился, что мои следы утопают в нём, как в песке. Делаю шаг вперёд и погружаюсь в асфальт по колено. Паника схватывает мои лёгкие болота всегда меня пугали, а тут такое С воплем выдергиваю ногу и криво, вихляя, бегу, пока асфальт не становится твёрже. Сзади слышится шум, я оборачиваюсь и вижу именно то, что представляю асфальт проваливается куда-то вниз. Медленно, но верно. Часть меня хочет вернуться назад, подойти и посмотреть, что в этой образовавшейся бездне. Может, даже упасть в неё. Зачем куда-то идти? Зачем встречать на пути новые проявления конца этого мира? Можно покончить со всем прямо сейчас. Можно даже не двигаться через пару минут обрушение доберётся до того места, где я стою, и сделает всё за меня.
Я жду ровно до того момента, когда обрушение приблизится ко мне почти вплотную, а потом что-то толкает меня повернуться и бежать дальше. На мифическую окраину, где должны остаться ещё хоть какие-то напоминания о бывшем мире. Что-то вероятно, непреодолимое и раздирающее желание пожить ещё хоть чуть-чуть. И я подчиняюсь.
Через некоторое время боковым зрением улавливаю какое-то движение и поворачиваюсь. Зрелище завораживающее настолько, что я останавливаюсь, не в силах оторвать от него взгляда. Но при этом оно ещё и жуткое. В разгар лета с деревьев начинают опадать листья. Они не стали жёлтыми, напротив, они все сочно-зелёного цвета. В таком виде им место на ветках, и только на них, но, повинуясь всеобщему Диссонансу, они истерично покидают свой дом гораздо раньше срока. Зелёные кусочки прошлого мира кружат, кружат, и вот уже вокруг меня лишь голые стволы, словно резко наступила глубокая зима. С последним упавшим листком накатывает ощущение жутчайшего одиночества и уже почти смиренной безысходности. Эти голые деревья с зелёной кашей под ними выбивают из моей головы все мысли. Я всё ещё просто стою и смотрю на них, словно на безвозвратно потерянных детей. В спину дышит жаром, и я невольно думаю если бы Диссонанс настиг нас зимой, стоял бы невыносимый, немыслимый холод? Наверное, да. Сил значительно поубавилось. Ссутулившись, с огромным, древним как мир камнем вместо сердца иду дальше.
Мимо бегут зарёванные дети. В глазах у них столько отчаяния, что я не сомневаюсь они не такие, как та девочка в голубых шортах. Они такие, как я. Пока ещё. Мне жаль их, но я ничем не могу помочь. Никто не может. Чем дальше я иду, тем чаще встречаю нормальных людей. Ну то есть как нормальных обезумевших от ужаса, конечно, растерзанных паникой, но всё ещё людей. Я вижу это. И удивительно, но это меня немного приободряет, я почти не чувствую усталости, хотя иду уже довольно долго. Так мне, по крайней мере, кажется. Осознание того, что я не одна, что остались ещё люди, которых не затронул Диссонанс, прибавляет мне сил.
Осознание того, что это ничего не изменит, их отбирает.
Что-то заставляет меня повернуть голову и посмотреть на дом напротив. Словно дождавшись моего внимания, на стене дома начинают проявляться какие-то надписи, но прочесть их невозможно: они, видимо, не принадлежат ни к одному языку. Просто набор штрихов, разных по длине, ширине и углу наклона.
И тем не менее я прочитываю. Точнее, что-то внезапно прочитывает их мне, и смысл штрихов буквально звучит в моей голове:
Между жизнью и смертью
Между рождением и гибелью
Между началом и концом
Всегда есть Диссонанс
Примерно. Примерно, потому что от неожиданности я не вполне готова воспринять эту информацию. Машинально переминаюсь с ноги на ногу и пялюсь на стену дома, и тут чувствую, что наступаю на что-то мягкое. Ещё не зная, что это, с отвращением отдёргиваю ногу и опускаю взгляд на асфальт: вокруг меня он усеян небольшими оранжевыми рыбками, бьющими своими хвостиками, извивающимися, погибающими от чуждой им среды. Мучения одной из них уже были прекращены моей ногой, остальные продолжали страдать. Зрелище жуткое, и я прямо-таки вижу на их месте всех нас. Мы в таком же положении. Просто мелкие рыбёшки, внезапно выбитые из колеи привычной нам жизни, отчаянно не желающие смириться со своей участью. Эти оранжевые пятнышки с маленькими глазками словно бы очередное напоминание о том, что надежды нет.
Это я и так помню.
Не успеваю задаться вопросом, как они здесь оказались, дичайший грохот заставляет меня вздрогнуть и поднять глаза. Стена, на которой появилась надпись, медленно, как в замедленной съёмке, но оглушительно громко разваливается на куски. А куски на кусочки. Некоторые камешки даже долетают до того места, где я стою. Долетают и рассыпаются в пыль. А затем и весь оставшийся дом начинает оседать и разваливаться. Вскоре на месте когда-то вполне приличного дома не остается ничего. Только пыль. Не хочу думать, был ли кто-нибудь в доме в момент его полного поглощения Диссонансом, но знаю, что там было полно людей.
Что ж, по крайней мере, они не увидят тех кошмаров, которым ещё предстоит охватить наш город.
Я всё иду и иду, и ощущение, словно какую-то киноплёнку досматривают до конца и перематывают на начало, снова смотрят и снова перематывают, и так бесконечно, а я на этой плёнке. Я уже еле переставляю ноги. Людей давно не было видно. На дороге грязное месиво. Я только сейчас замечаю, во что превратились мои любимые босоножки. Усмехаюсь, что вообще подумала об этом. Я вижу вдали что-то похожее на куст. Собираю все силы и бегу к нему, пока и он не превратился в обуглившиеся ветки. Успеваю. Я не хочу сидеть в этой грязной жиже, но альтернатив немного. Скрепя сердце собираюсь плюхнуться в эту кашу и закончить на этом, но из неё начинает доноситься какое-то враждебное бульканье, и я отшатываюсь, а затем и отскакиваю на несколько шагов. Чёрт возьми, я не могу. Листья с куста начинают облетать. У меня мало времени. Мне просто нужна трава. Господи, разве я так много прошу?
Я бреду дальше. Бок болит, ступни тоже, но я медленно иду навстречу месту, где я смогу спокойно умереть. Или не очень спокойно, это уж как получится. Я чувствую прохладу и чуть улыбаюсь. Когда я совсем выбиваюсь из сил, понимаю, что надо остановиться. Понятия не имею, где я, но дышится здесь свободнее. Это место ещё не полностью поддалось очарованию Диссонанса. Похоже, какая-то заброшенная окраина. Какой-то двор. Сломанные качели. Куча мусора неподалёку. К моим ногам откуда-то подкатывается пустая банка от кока-колы. Я поднимаю голову. Небо уже полностью оранжевое. Очень красиво, правда? Но трава здесь ещё зелёная. Это главное.
Я сажусь на землю, вытаскиваю из кармана сумки плеер. Руки не трясутся уже нет.
Думаю, у многих людей есть особенные песни, особенная музыка, которую они хотели бы в последний раз послушать перед смертью и под которую были бы не против умирать. У меня есть. Распутываю наушники, вставляю маленькие проводники Вселенной в уши. Нахожу нужные песни, составляю плейлист. Оставшийся заряд батареи внушает небольшую надежду. Нажимаю на «воспроизведение» со страхом с большим страхом. Молюсь изо всех сил. Не знаю, правда, кому. Если сейчас заиграет не то, что отображается на экране (а это, учитывая обстоятельства, вероятнее всего, и я боюсь даже представить, что может заиграть), я, пожалуй, ускорю события.
Но нет, удивительно, но всё работает нормально. Господи, спасибо. От облегчения у меня даже текут слёзы. Я закрываю глаза и ухожу от вездесущего и необратимого кошмара, обрушившегося на всех нас. Когда была маленькой, думала «я бы с собой взяла несколько самых любимых музыкальных дисков, чтобы через много-много лет, когда вскрыли мою могилу, нашли бы эту потрясающую музыку и послушали: вот как мы жили. Вот что надо слушать и как надо петь». Сейчас понимаю, что до сих пор согласна с этим. Каждая секунда и нота любимого вокала и музыки просто потрошит меня. Я знаю, что это последний раз, когда я их слышу. И, наверное, самый важный.
Внезапно что-то заставляет меня открыть глаза. Прямо надо мной летит птица. Точнее то, что должно быть птицей. Поддавшись порыву, достаю пистолет и стреляю в неё, даже не целясь. Никогда в жизни не стреляла но почему-то попадаю. Я бы удивилась, конечно, но только не в теперешнем мире. Попадаю с первого раза, и тушка падает в траву неподалёку. Потом начинает ползти ко мне, очень в такт со звучащей в ушах музыкой. Я стреляю снова, промахиваюсь, пытаюсь прицелиться. Тварь ползёт ко мне, оставляя за собой примятую траву. Я бы хотела прицелиться в голову, говорят, это самый действенный способ, но не могу. Головы у этого отродья нет, шея просто заканчивается на том месте, где должна с ней соединяться. Выглядит до того жутко, что я стреляю снова. Понятия не имею, куда попала, но оно замирает и прекращает ползти. И вообще шевелиться.
Мы этого не заслужили.
Мы это заслужили.
Боже, кто бы мог подумать.
Внезапно меня охватывает страх. Я очень, очень, очень надеюсь, что в запасе есть ещё один патрон.