- СТРЕЛЯЙ! - вновь проорал Юрец.
Я прицелился. Будь что будет. Нажал на спуск.
Не нажимается.
- Предохранитель! - крикнул Рифат. Я чуть не оторвал ноготь - так резко колупнул железочку, сбоку.
Потом - прицелился. Нужно ловить момент между ударами сердца, но нет, это чушь, не из снайперской винтовки ведь стреляю.
Я пальнул. Дым застлал обзор, а Рифат вскрикнул.
Когда дым чуть рассеялся, из проема выплыло безумное лицо, в крови и грязи.
Я отшатнулся назад, зацепился за что-то пяткой. Ружье выронил, плюхнулся на пятую точку.
Юрец подхватывал кирпичи и швырял вниз. Один, второй, третий.
Мир поплыл. Когда к зрению вернулся фокус, я увидел, как Рифат с Юрцом дергают лестницу вверх. Ее держали снизу, но они все-таки справились, а я продолжал сидеть как болван.
- А дядя Костя? - одними губами спросил я. - А дядя Костя как же? Лестницу...
- Да заткнись ты, - сплюнул Рифат. У него на шее дернулся кадык. Рифат прицелился из «Соболя», пальнул в дыру. Послышался грохот, у меня стрельнуло в ухе.
- С-сука, - протянул Юрец. - Вот тварь! Кажется, я ее видел. На углу Курганной живет, - он махнул рукой. Рифат провел ладонью по лицу, размазывая грязь.
- Вот чушня, - опять плюнул он. - Бред!
- И как нам теперь, без жратвы? - спросил Юрец. - И без воды хотя бы?
Рифат молча скинул мешок с плеч. Развязал шнурки, вытащил булку-плетенку, упаковку плавленых сырков. Кинул Юрцу и тот неловко поймал. Потом выудил бутылку «Кубая» и свернул крышку так, что она упала в пыль.
Рифат напился, дергая кадыком, и протянул бутылку мне. Юрец так и стоял в растерянности, прижимая плетенку к груди. Я сделал пару приличных глотков и подошел к Юрцу. Забрал сырки и передал воду. Вытащил один треугольничек, освободил от фольги - триста лет таких не ел и вот теперь самое время.
- У меня тут еще яблоки и бананы. Ну и сардельки, если кто хочет, - Рифат ворошил рукой внутренности мешка. - Шпроты еще, кукуруза, - он продемонстрировал банки. - Мы из холодильника выгребли.
- Круто. Так что с...
- Она вцепилась ему в горло. Я застрелил ее, но уже поздно. Прокусила артерию. Фонтаном брызнуло - на потолок, на стены. На пол, - взгляд Рифата подернулся дымкой. - На плиту попало. И на меня. - Он издал смешок и уселся, вертя между пальцами крышку. Юрец жадно глотал воду.
- Нам ведь нужно смотреть, как бы новые не подлезли.
- С этой стороны «козлы» еще, - заметил я. - Так что если и ожидать гостей, то оттуда.
Рифат вытащил магазин, потом вновь полез в сумку. Вытащил пару патронов. Солнце теперь заливало всю нашу дислокацию - значит, сейчас уже за полдень. Четвертая пара в универе началась.
- Там была одна, лысоватая. Я ее не смог убить. Бегала на четвереньках, лысая, - Рифат передернулся и щелкнул затвором. - Она так и осталась, внизу, мерзота.
- Черт с ней.
- Нет, серьезно, - Рифат обтер крышку о майку и закрутил бутылку с водой. - Она какая-то... Не такая. Старуха ими как будто руководила, а сама в стороне держалась. И резвая такая... Я хочу ее грохнуть.
- Успокойся. Хватило того, что дяде Косте глотку перегрызли.
- Угу, - Рифат шмыгнул носом. - Что мы теперь будем делать?
- Надо отдохнуть немного.
- А машина? - не успокаивался Рифат. - Как думаете, они ее... не тронули?
- Неизвестно, - я зевнул, так что свело челюсть. Юрец сидел тут же, на заднице и чавкал. Он всегда чавкает, причмокивает даже, притом неважно, что ест.
- Сидеть вот так - бред собачий, - пробурчал Рифат. - Нужно валить отсюда. Твари чувствуют нас и потихоньку окружают. В доме их было пятеро! Хорошо хоть всех завалили. Ну, кроме той старухи. Бр-р, как вспомню ее рожу... Ведьма!
- Немного отдохнем и пойдем. Тем более, нужен план. Куда, для чего...
- Для меня самое главное - узнать, что с дочкой.
Голова заболела еще сильнее, а еще пульсировала губа. Я то и дело тыкал шишку языком - соленая. И язык постоянно тянется к ней. Как бывало в детстве: выпадет зуб и хочется бесконечно обследовать дырку.
Мы раздербанили плетенку, съели сыр и шпроты, проглотили по банану. Самая вкусаня еда, за последнее время. А я и не чувствовал голода, но когда начал есть, то как будто бездонная дыра внутри образовалась. Рифат расхаживал вдоль стенки, попинывая кирпичное крошево и бормоча ругательства.
Только что мы убили кучу женщин, которые вчера еще готовили, нянчили детей, целовались с мужьями и парнями, смеялись, шутили, плакали над мелодрамами, меряли шмотки, занимались любовью, в конце концов. Гора трупов, за пару часов.
Несколько минут назад дядю Костю разорвали на части, и сейчас он там истекает кровью, прямо под нами. Там же где-то и его сын.
А мы сидим и жрем. Так паршиво стало на душе. Пока тебя не коснется что-то страшное, ты и не задумываешься ни о чем.
Видимо, так работает инстинкт самосохранения. Что бы ни происходило вокруг, ты думаешь только о СВОЕМ выживании. Думаешь только о том, что необходимо тебе.
Недалеко мы ушли от зверей, в самом деле.
Глава 5 ОНА
Я вытащил блокнот и стал рисовать. Сначала механически, а потом углубился в процесс, и все что меня окружало, перестало существовать. Грифельные линии, постепенно заполняли бумагу, и растворились в едином полотне. Вся сегодняшняя дрянь выплескивалась на листок.
Вчерашней ссоры с Аней могло и не быть - как обычно, слово за слово... Ее мама и бабушка (а заодно и лучшая подруга мамы) считают, что я Ане не пара. Какой-то непонятный тип, художник... Мужчина должен уметь зарабатывать деньги, а не заниматься ерундой. Уж не знаю, чем таким по их мнению я должен был заниматься в будущем, но все дело в том, что им угодить невозможно. Свои проблемы не отменяю, и рисуночками особо много денег не заработаешь в любом случае, но мне нравится художничать. А что, лучше выучиться на юриста, быть адвокатишкой или там помощником прокурора? Нет, увольте.
В школу с шести лет пошел, а в институте была ускоренная программа. Так что в этом году я бы как раз и получил бы диплом.
Может быть это разновидность шизофрении, но мне хочется рисовать, хочется связать свою жизнь только с творчеством. Точнее, хотелось. Сейчас-то уже чего говорить.
(окна огонь окна камни разлетаются в разные стороны)
У меня есть несколько приятелей. Один все хочет покорить биржу, брокер фигов. Другой барабанит по клавишам, сочиняет романы. Вот уж кто ерундой страдает! Рисованию всегда можно найти применение, а писать сейчас умеет каждый второй.
Аня до недавнего времени была на моей стороне. Мол, да-да, нужно заниматься тем, к чему лежит душа. Хотя понятное дело, что любой женщине нужен мужик с деньгами, прежде всего. Это логично: лавэха в нашем мире имеет огромное значение. Нет средств - попробуй, поставь ребенка на ноги.
Но теперь это уже не имеет никакого значения.
Так что даже в апокалипсисе (слышал, что так говорить неправильно) можно искать положительные стороны. Если это настоящий конец света.
Я поморщился. Указательный палец затек, карандаш как будто прикипел к суставу.
Сидел я, сложив ноги по-турецки. Кинул карандаш поверх блокнота с рисунком и огляделся по сторонам. Мы все еще здесь, на крыше.
- О, ты рисуешь! - склонился надо мной Рифат. - Можно?
Я кивнул, и он взял блокнот. Нахмурил брови и присвистнул:
- Это еще что? «За миг до взрыва»?
- Что? - я потряс головой, отгоняя видения и ненужные сейчас мысли, окончательно возвращаясь в реальность. - Дай-ка.
- Ты что? Рисовал и сам не помнишь?
- Творческий транс, - подал голос Юрец. - Типа, человек находится в экстазе и ничего не помнит. Так написано большинство шедевров - литературы, музыки, живописи.
На рисунке многоэтажка в момент взрыва. Окна, карнизы, балконы. Буквально через секунду здание разлетится в пыль, но сейчас оно еще стоит. Куча трещин, и как-то удалось создать эффект «HD», что ли. Слишком живой рисунок, я как-то слишком круто для себя распорядился тенями, и запечатлел последние милисекунды жизни высотки.
- Ну да, - улыбнулся я Рифату. - «За миг до взрыва».
Отдал ему блокнот. Рифат еще полистал немного. Конечно, сунул мне под нос «Дурунен».
- Это еще кто такая?
- Не знаю. Просто, баба.
- На актрису что ли, похожа, - Рифат вскинул на меня взгляд. - Какая-то тухлая. Будто подгнила изнутри.
Он подошел к краю стены с блокнотом, внимательно окинул взглядом окрестности. К нему подошел Юрец, и я тоже встал, отряхивая зад.
- Видите?
- Мелькнуло что-то, - подтвердил Юрец.
- Они теперь и прячутся тоже. Верно сказал этот, дядя Костя - они становятся умнее. Рифат не глядя, сунул блокнот Юрцу и вскинул винтовку.
Щелчок, выстрел.
- В шею попал. Вскользь. Думаю, кровью истечет и сдохнет. Пацаны, я так уже больше не могу, - Рифат закатил свои «насекомьи» глаза и покачал головой. Что-то прошептал не по-русски.
- О, фигасе! Приколи, Ром, мне эта баба снилась. Я вот сейчас рисунок увидел и у меня прямо дежа вю жесточайшее! Это точно она!
- Да ну?
- Точно тебе говорю! - Юрец вертел блокнот и так и эдак. Губы прыгают по всему лицу, руки дрожат. - Как это так, а? Кто это?
- Вообще не в курсе. Просто, собирательный образ, из подсознания. Никого конкретного, насколько я помню, не изображал. Точнее, я вообще плохо помню, как рисовал ее. Как и высотку.
- Творческий транс, - с торжеством добавил Юрец. - Говорю же!
- Но до гениальности явно не дотягивает, - скривился я.
- Нет, башня - круто нарисована, - вставил Рифат. - Там, в окнах, люди еще, да?
- Ага.
- Значит ли, что... - Юрец хотел завернуть очередную умную фразу, но Рифат его оборвал:
- Вы слышите?
Юрец то ли замычал, то ли вскрикнул.
Кровь тут же бросилась в голову, прилила к вискам.
- Ой, а вы... - громыхнул выстрел. Я успел разглядеть девочку, или там девушку. Бледная до синевы, а глаза... Глаза не были безумными, насколько я мог судить.
Девчонка охнула и пропала.
- Что... что, - дым клубился из дула винтовки. У Рифата посерели щеки.
- Что ты сделал?! - подскочил я к нему. - ЧТО ТЫ СДЕЛАЛ?
- А что? - он смотрел так, как будто уже я превращался в обезумевшую самку и пристрелить надо меня.
- Она же... она же была нормальная!
- В смысле? - у Рифата забегали глаза. - Да отпусти ты!..
Внизу послышался крик. Потом что-то лязнуло. Чавк, чавк.
Я отпустил Рифата, бестолково хлопающего ресницами, и подбежал к краю стены.
«Козлы» внизу, и на них девчонка та. Подтягивает к себе ноги, и рот зажала ладошками. К ней медленно подбираются две твари. Одна - бабка в халате, с седым пучком на голове, другая - вполне приличного вида дама. В пиджаке, в брючках-дудочках. В левом ухе болтается золотое кольцо, мочка правого разорвана. Каблуки на туфлях сломаны. Прихрамывает и рычит, показывая ряд верхних зубов - мелких, ровных.
- Эй! Быстро сюда!
Девчонка задрала голову. Лицо - бледное пятно, губы сжаты в шнурок и дрожат. Глаза как два чистейших озерца.
- БЫСТРО! - я наклонился чуть ниже. Бабка споткнулась и упала. «Импозантная дама» ковыляла к «козлам», протягивая руки. На пальцах облупившийся синий лак, а на кистях - засохшие пятна. Девчонка попробовала допрыгнуть до моей ладони и не достала.
«Козлы» накренились.
Девчонка сжала губы еще сильней. Теперь ее лицо превратилось в сплошные глазища.
Я наклонился еще дальше, ноги заболтались в воздухе и вот-вот, сейчас уже полечу вниз.
Наши пальцы встретились, ладошка у девчонки нежная. Я уже потерял равновесие и соскальзываю по стене, а кирпич царапает живот.
Кто-то вцепился мне в ноги. Девчонка повисла, а «дама» взвизгнула и рванула к нам.
В этот момент меня потянуло вверх, вместе с девчонкой.
Ноги нашарили опору, и я сам теперь тянул бедняжку наверх, а когти твари скользнули по ее икре и лодыжке. Девчонка вскрикнула, но так, больше от страха - жалобно. И захныкала.
Потом раздался выстрел.
В следующее мгновение мы лежали на «полу» крыши, в клубах взметнувшейся пыли.
- Вот болван... Вот болван! - бормотал Рифат ероша волосы. - Ты идиот, Рома!
- Почему это, - прокряхтел я. - Почему я идиот? Может, потому что спас ее?
- Спас! - фыркнул Рифат. - Ты чуть не угробил себя, герой хренов!
- Ты кусок говна, а он нормальный парень, - подал голос Юрец. - Вот и вся разница.
- Да? - скривил губы Рифат. - Скажи-ка мне, почему я кусок говна? Может, потому что поймал его за ноги, чтоб он не хренакнулся вниз, а? Может поэтому?
- Не ругайся. Ты же мусульманин, - я встал, потирая поясницу. Еще пару дней в таком темпе и тело превратится в сплошной синяк. Если раньше мне не перегрызет глотку какая-нибудь бабуля, жена алкоголика, наркоманка или там одичавшая бизнес-леди.
- Да иди ты в задницу, - с досадой махнул Рифат. - Мусульманин! Я думал, у тебя есть башка на плечах...
- Кажется, мы про кого-то забыли, - я многозначительно кивнул в сторону незнакомки, которая продолжала глотать слезы. Щеки распухли, губы тоже. Глаза-щелочки. В джинсовых шортиках и в футболке с надписью «ROCK ITS MY LIFE»
- Как тебя зовут? - сказал я.
- Оля.
- А меня Рома. Этот рассерженный горец - Рифат. А это Юра.
- Что... моя мама!.. Что случилось? Ребята! Вы знаете, что происходит?
- Не знаем, - я покачал головой. - Ты может, голодная?
Она не ответила. Глядит перед собой и бормочет «мама, мама». Я подхватил мешок с провизией, чувствуя взгляд Рифата - как будто иголки вытанцовывают на спине. Да и в желудке тоже.
Протянул Оле банан, и она взяла, безучастно. А потом посмотрела с недоумением, как будто я дал ей пульт от телевизора.
- Кушай, - подбодрил я. - Ам-ам.
Оля улыбнулась, вытерла слезы. Стала чистить банан - лед тронулся.
Откусила, набила щеки.
- Мы тоже не знаем, что происходит... - начал я.
- Но с твоим приходом, Оля, у нас появилась дополнительная информация. - Юрец поднял указательный палец. - Весьма важная, на вес золота инфа.
- Какая же? - буркнул Рифат.
- Что не все представительницы прекрасного пола спятили! - торжествующе воскликнул Юрец. - Вот, абсолютно нормальная девушка.
- Это радует, - Рифат подошел к краю стены, глянул вниз. Прицелился, потом опустил винтовку. Выругался сквозь зубы, а после снова завел непонятную песню на басурманском языке.
- Не могу сказать, что это так уж радует, - Юрец поднял шероховатый обломок кирпича. - Теперь понять бы, ПОЧЕМУ эта девочка не поддалась общему настроению женщин. И откуда это самое настроение взялось.
- То есть, почему Оля не начала рвать окружающих в клочья?
- Почему - «окружающих»? - Юрец размахнулся, издал «й-йэх» и метнул камень. - Бабы не нападают друг на друга - только на мужчин. Это первое. Второе: среди попадавшихся женщин мы не встретили ни одного ребенка, что тоже важно. Кстати, сколько тебе лет?
- Шестнадцать будет через месяц, - пробубнила Оля. Она уже дожевала банан и теперь нервно складывала кожуру, потряхивала ей и снова складывала. Переводит взгляд с меня на Юрца, а сторону Рифата лишь косится исподтишка.
- Ого, - пробормотал Юрец.
С первоначальным определением возраста я тоже ошибся, хотя вблизи и понял, что Оля выглядит взросло. В обман ввели щечки, распухшие от слез. Спелая девица с хорошей попой, груди правда, почти нет.
Каюсь - на это я сразу обратил внимание.
Слышал всякие истории, о том, как девочки беременеют и в двенадцать, и в десять лет. А к четырнадцати годам некоторые становятся вполне себе развитыми барышнями. Не зря же на Руси отцы выдавали дочек замуж примерно в этом возрасте, если был подходящий жених?
В Средние века, и после - в эпоху Возрождения, двадцатилетняя девушка считалась чуть ли не старухой. Хотя тут дело еще и в продолжительности жизни, в ее качестве.
Видя, что Оля снова глядит перед собой, а по щекам спускаются хрустальные дорожки, я подсел к ней.
- Ну-ну... Не плачь. Все будет хорошо.
- Как... не будет! Как ты можешь так говорить! Мама... - Оля расплакалась, а я притянул ее к себе за плечи. Не люблю и не умею успокаивать девушек, да и когда футболка промокает от слез и соплей - это не очень-то приятно. Любой подтвердит.
Но сейчас я поглаживал Олю по волосам, а сам представлял, что рядом со мной - Аня. Она вот так же плакала бы, и всхлипывала...
Сквозь слезы Оля начала рассказывать. Как она проснулась, и увидела, что мама порезала ножом младшего брата, а папа - уехал рано. Он всегда встает в пять утра, делает гимнастику, а потом только завтракает и едет на работу. У них мало денег, живут не в нищете, конечно, но не хватает. Маму только недавно уволили, и она подыскивает себе новое место...
Оля так говорила, рассказывала. А я думал, что теперь эта девчонка может и не дожить до своего шестнадцатого дня рождения. Ведь никто не знает, что будет через месяц.
И отца Оли, наверное, уже нет в живых. На его работе по-любому есть женщины. Я почему-то представил, как он заходит в офис, раньше всех, и встречает на своем этаже уборщицу в синей униформе. Она в перчатках, с тряпкой и ведром и мужчина здоровается с ней. Уборщица сначала смотрит на него остановившимся взглядом, не мигая. Потом в ней что-то щелкает, и она бросается на недоумевающего беднягу и рвет его ногтями и зубами, рвет насмерть, и желтые перчатки становятся красными.