Пропасть качнулась в лобовом стекле, Ваня отпустил руль и обнял Люду. Зажмурился.
«Мерседес» прошил дорожное ограждение и ухнул в пятиметровую глубину за ним. Грохот, плеск тишина.
Люда, Людочка!
Девушка разлепила искусанные губы:
Где он? Мертв?
Существо скулило из мглы.
Почти, сказал Ваня, отщелкивая ремень, вызволяя Люду.
Машина угодила в мелкий быстрый ручеек на дне ущелья. Бугристые склоны поросли соснами, чьи корни частично торчали наружу, как одеревеневшие спруты. По ущелью струился сизый туман.
Чучун отползал от ручья, цепляясь лапами за мох. Его задние конечности были перебиты.
Ваня достал из кармана электрический нож, снял чехол. Надавил на кнопку, и нож зажужжал приятно. Парень вспомнил вдруг, как лунной ночью они с дедом эксгумировали тело матери, как он ножовкой отпиливал мамину голову, чтобы мамочка не стала деретником. Как закопали ее, перевернутую на живот, с головой, уложенной меж колен.
Он наступил ботинком на поясницу чучуна. Существо не сопротивлялось. Застыло смиренно. Ваня наклонился и вонзил нож в затылок чудовища. Зазубренное лезвие намотало на себя грязные патлы и легко прошло в мозг. Существо дернулось и обмякло. Туман саваном окутал труп.
Ваня сел на прогнивший сосновый ствол около Люды. Лента дорожной ограды свисала в ущелье, но саму дорогу он не видел, как и трубу котельной.
Скоро приедет полиция, сказал он.
Люда погладила его по плечу.
Спасибо.
Ваня кивнул. Он думал о том, почему он не видит трубу котельной, куда делась труба?
Туман окуривал искореженный «мерседес», плыл над журчащей водой, над каменистой почвой. «Чирк-чирк-чирк», раздалось из тайги, словно там точили ножи.
Ваня сильнее стиснул Людину ладонь.
За пределами Котьей страны
В одиннадцать лет, проговорила Женя, меня похитил сумасшедший.
Стас поперхнулся пивом и воззрился на невесту, рассчитывая, что она объяснит смысл шутки. Но она не шутила, увы.
За десять минут до этого внезапного откровения она вела автомобиль, изнывая от жары, то и дело трогая решетку кондиционера. И немногосовсем чуть-чутьзлилась на Стаса. Ну почему в детстве он предпочитал оружие машинкам? Почему к своим двадцати пятион был младше Жени на годне удосужился научиться водить машину?
Мышцы ныли от дорожной тряски, платье липло к телу, и ужасно хотелось в душ. Она предложила выпить кофе. Стас был не против пива. Снимая с подола белую шерстинку, Женя все ему рассказала.
Я гуляла во дворе, а он подъехал на велосипеде. Спросил, умею ли я бинтовать кошачьи лапки. Мол, его кошка поранилась, и срочно нужна помощь.
За окнами закусочной дребезжали грузовики. Поднимали тучи пыли. Слева от кафе расположилась насыпь, напоминающая взлетную полосу или стелу. На нее взгромоздилась массивная скульптурабык в натуральную величину, выструганный умельцем из дерева. Рога целились в трассу, агрессивно раздувались ноздри с продетым в них металлическимдвернымкольцом. Краска облупилась, оголив стыки между распиленными комелями. Бычья морда напоминала кого-то Жене, но она не могла понять кого.
Внутри закусочной царили тишина и духота. Висели на стенах охотничьи трофеи, головы животных. Припорошенные пылью лисы, олени и кабаны. Какой-то шутник нахлобучил на волка красную кепку с логотипом Национальной баскетбольной ассоциации. Оскаленный зверь был смешон и жалок.
Вентилятор загребал лопастями спертый воздух. Бисеринка пота скользнула по щеке девушки и капнула во впадинку над ключицей.
Вчера Женя познакомилась с родителями будущего мужа: после трех часов езды ее ждал радушный прием, сытный ужин и ночлег. Родители Стаса оказались чудесными гостеприимными людьми, и все прошло великолепно. Если бы не пара сиамских котов, норовивших запрыгнуть на колени. Зная о пунктике невесты, Стас попросил запереть живность на время, а Женя солгала про аллергию.
Теперь они возвращались домой.
Это была любовь, как в книгах, которые запоем читала покойная мама Жени. Полгода романтики, обручальное кольцо, подаренное под переливы саксофона
Счастьеслово, требующее особо бережного отношения. Его нужно шепотом на ухо, а лучше вовсетелепатически, чтобы не замусолить.
На кой черт она вообще заговорила о похищении? Какой петух ее клюнул испоганить это утро?
Но отступать было поздно. Баюкая в ладонях чашку пресного кофе, Женя сказала отстраненным голосом:
Варшавцевострашное захолустье. Все друг друга знают. И его моя мама зналабезобидный чудак, он обитал на окраине, в частном доме, полном котов. Сторожил автостоянку. Дядя Толя Кукушка. Я не боялась его. А зря.
Она смежила на миг веки и перенеслась мысленно в шахтерский городок, увидела как наяву обшарпанную пятиэтажку, голубятню, врытые квадратом шины. И возле велосипеда увидела приземистого мужчину в растянутом свитере, его большие детские глаза, его робкую умоляющую улыбку.
Зазвенели колокольчики, бородатый дальнобойщик заскочил позавтракать.
Он держал меня в подвале, продолжала Женя. Ошеломленный Стас слушал, открыв рот. Три месяца, пока мама сходила с ума и милиция прочесывала степь, а водолазы ныряли в затопленный карьер.
Он тебя?..
Немой вопрос повис в жарком воздухе. Насиловал? А если да, подумала она, Стас изменит свое к ней отношение? Будет он брезговать, касаясь ее тела?
«Нет, сказала она себе. Только не Стас». Их секс был прекрасен, и этого никто не отнимет.
Господи, его рука метнулась к Жениному предплечью, к вытатуированному сердцу. Рисунок маскировал тонкий рубец, шнурочек, перечеркивающий вены.
Я соврала, прости. Это был не несчастный случай. Женя погладила пальцами шрам. Я сама.
Ну я догадывался. Из-за него?
Возможно. Мне было шестнадцать. Соседи косились на меня, словно я виновата, что дядя Толя что он
В горле першило. Женя отхлебнула остывший кофе.
Маленький городишко. Людям скучно, они выдумывают небылицы. И сверстники сторонились меня как прокаженную. Я была парией. Парни нафантазировали разное про мое пребывание в подвале, она убрала со лба каштановую прядь. Но мой ответнет. Кукушка не насиловал меня и не бил. Кормил регулярно невкусной рисовой кашей. Такой, комками. Поил сладким чаем. Играл роль доброго дедушки. Он правда был добр ко мне.
Он украл ребенка, воскликнул Стас.
Официантка просканировала взглядом их столик.
Толя стриг мне ногти. Это был своеобразный ритуал. Рассказывал сказки, которые сам и придумывал, очень несуразные, про страну кошек. Котью страну, Женя поймала себя на том, что улыбается горько, и фотографировал полароидом каждый вечер. Прочитав смятение на лице Стаса, она уточнила: Одетую. В моей истории нет эротики.
Да ну, усомнился он и смочил губы в пивной пене.
Я скучала по маме, а он утешал меня. Говорил: подумай, как ты уйдешь? Как мы будем без тебя? Мыэто он и его кошки. Дюжина, не меньше. Они жили в подвале. Постоянно ползали по мне, без конца перебирали лапами, месили меня как тесто.
Так вот почему
Почему я не люблю кошек, заключила Женя. Три месяца я сидела в провонявшем кошачьей мочой кирпичном лотке. А они терлись, терлись, терлись. Там везде была шерсть, забивалась мне в рот, в ноздри, в легкие, и я плакала, лежа в коконе из шерсти. А Кукушка утешал меня и кормил из ложечки. Но эта неприязнь к котам пришла позже. А тогда я воспринимала их как друзей. Как сокамерников. И дядю Толю воспринимала как друга. Он не желал мне зла. По какой-то причине он не мог меня отпустить, и я тосковала, но обвыклась. И я была достаточно взрослой, чтобы понимать, что он ну дурачок.
И как же ты выбралась?
Дядя Толя приносил мне раскраски. Уходя, он забирал фломастеры с собой. Он был глупым, но кое-что соображал. Однажды я тайком вытащила из фломастера стержень. Написала записку и сунула под ошейник коту, который, я знала, бегал во двор к Толиной соседке.
Умница! восхитился Стас.
Соседка вызвала милицию. Помню, как мужчины в бронежилетах вели меня по коридору, а дядя Толя стоял на коленях, лицом к стене, и провожал меня взглядом. Он рыдал.
Его посадили?
Отправили в психушку на принудительное лечение. Не знаю, жив ли он. Наверное, жив. В девяносто девятом ему было лет пятьдесят. Одинокий псих с кучей блохастых котов.
Ты будто оправдываешь его! проворчал Стас.
Женя поигрывала локоном, рассматривая вытатуированное сердце. Думая про обшарпанную ванну и про то, как бритва полосует кожу и вода становится багровой. Истеки она кровью в шестнадцать, ничего бы не было: ни Стаса, ни счастья, ни этого пыльного шоссе с дурацким быком на пьедестале.
Моя мама, медленно сказала Женя, была не такой, как твоя. Более сухая, сдержанная в эмоциях.
Считаешь, мама со мной сюсюкает?
Пожалуй, она так считала, но это была белая зависть.
Твоя мамавеликолепна. И моя любила меня, но никогда не говорила об этом. И, похоронив единственную дочь заочно, она сломалась. Начала злоупотреблять спиртным. Она страдала, словно я не вернулась к ней, словно меня не спасли. Нервы свели ее в могилу.
Взбудораженный Стас залпом допил пиво и заказал второй бокал. Шел две тысячи двенадцатый год, и его алкогольная зависимость еще не превратилась для Жени в проблему.
Почему ты заговорила про маму?
Потому что впервые фразу «я люблю тебя» я услышала от человека, укравшего меня. Это подкупало ребенка, не избалованного лаской. Кто скажет, что творилось в больном мозгу дяди Толи Кукушки?
Да наверняка он дрочил на твои фотки! выпалил раскрасневшийся Стас. Сообразив, что сболтнул лишнее, он осекся и порывисто пересел к Жене. Обнял ее и прижал к себе.
Прости.
Прощаю.
Он очертил пальцем алое сердце. Так нежно, что она замурлыкала тихонько. Он спросил, глядя ей в глаза:
Почему ты раньше молчала?
Это не те вещи, которыми хочется делиться
С первым встречным? обиделся он.
Женя потерлась носом о его шею по-кошачьи.
Я рассказала тебе, потому что в какой-то степени ты тоже вытащил меня из того подвала. Ту частичку, что не могла освободиться и пребывала в заточении. Помог порвать с прошлым.
Ятвой супермен, да?
И мыодна команда.
Статуя быка колебалась в знойном мареве. Стас предложил заказать пиццу.
В августе тест на беременность покажет положительный результат, и они отметят радостное событие шампанским. На седьмом месяце у Жени пойдет кровь, темная, со сгустками. Врачи скажут, что младенец умер и она пятнадцать недель носила в себе мертвого ребенка. Женя вытребует фотографию: крохотное тельце в околоплодных водах. Сморщенное личико. Малыш. Мальчик.
Та же участь будет ждать и их следующего сына.
Аппетит пропал. Она пожалела, что заказала пиццу. Ковырнула вилкой сырон отклеился бугристым пластом. Женю замутило, она сглотнула кислую слюну, отпихивая от себя тарелку.
Забальзамированных зверей в закусочной было больше, чем посетителей. Хищники таращились стекляшками глаз. Волк так и не снял свою красную кепку. По его клыкам лениво полз паук, мастерил в разверстой пасти сети.
«Когда это было? прикинула Женя, отворачиваясь от пустого кресла напротив, устремляя взор за окно, в пятнадцатом году? Нет, в двенадцатом. Мы возвращались от его родителей. И я была беременна».
Тоска навалилась, неподъемная, злая. В кармане не прекращая вибрировал телефон. Постоянные звонки за час съели заряд аккумулятора. И это меньшее из того, что они съели, поглотили с костями, не пережевывая.
Кофе был по-прежнему гадким.
«Хоть что-то в мире не меняется», подумала она, рассматривая унылый пейзаж.
Моросил холодный дождь, отмывал асфальт. Лужи пузырились у обочины. Косые линии заштриховали фигуру деревянного быка. Он бодался с непогодой, стоя на своем пьедестале. Именно бык помог ей узнать закусочную.
Весной Жене стукнуло тридцать, но выглядела она лет на пять старше. Одутловатое лицо, мешки под глазами. Выпирающий животик. Сыпь в складках жира и под грудьюсемейный доктор сказал, от стресса.
Мобильник пульсировал без устали.
Она вынула его, погрызла ноготьпривычка, которая так бесила мужа. Вздохнула и чиркнула по экрану.
Алло.
Ты где? зашипел в трубку Стас.
Она представила, что его голос исходит из пыльной волчьей пасти.
Вышла прогуляться.
Прогуляться? он повысил тон. Прогуляться, блин? Тебя нет с утра. Ты шляешься черт-те где, а в холодильнике мышь повесилась.
Подмывало сказать, что не только мышь повесилась бы от такой жизни. Но вместо этого она проговорила:
Со мной все нормально.
С тобойможет быть, ярился Стас, но я отпахал двенадцать часов и хотел бы поужинать. Это сверхъестественное желание для женатого человека? Горячий ужин?
Разогрей суп, она не пыталась придать голосу заботливые интонации.
Да он скис к чертовой матери.
Я сожалею.
Сожалеешь? Ты издеваешься, Жень?
Она испугалась, что он расплачется. Слезы мужа выводили ее из себя. А плакал он часто, театрально и выспренноесть же такое слово? Особенно захмелев.
Я оплакиваю свою молодость, говорил он.
Телефон сейчас разрядится, не соврала Женя, а мне нужно кое-кого навестить. Не переживай. И пей таблетки.
Навестить?
Она прервала звонок и выключила мобильник. Бросила на стол мятые купюры, побрела к выходу, и чучела беззвучно перешептывались, судачили.
Стассегодняшний, обрюзгший Стасвот на кого был похож деревянный бычок. Он нахохлился, подогнул одно копыто, раздул ноздри, готовясь ринуться в атаку, сигануть с насыпи на трассу.
Сидя за рулем, Женя вообразила, как оживший бык мчится, тараня покатым лбом струи дождя, как вминается в автомобиль. Визжит металл, кабина сплющивается, а рога протыкают стекло и выкорчевывают дверцы. Дождь хлещет в салон. Бык пятится для следующей атаки. Его конечности скрипят, кольцо бьется о толстые губы.
Прыжоки деревянный штырь впивается в горло Жени.
Она помассировала переносицу, стряхивая оцепенение.
Бык лоснился, облупленный и старый.
Бесполезный.
Иди к черту, прошептала Женя.
Вдавила педаль газа и вывернула с парковки. По бокам шоссе чернела степь. Серая муть на горизонте, низкие тучи над рудными отвалами и шахтными башнями. Померещилось, что кто-то движется параллельно дорогебык, конечно, отправившийся на поиски добычи.
Автомобиль миновал здание дробильно-сортировочной фабрики и въехал в город, из которого Женя сбежала десять лет назад.
Варшавцево приветствовало ее ударом грома. Молния расколола небосвод. Озарила фасады хилых пятиэтажек, провинциальный автовокзал и потемневшую, отяжелевшую листву деревьев. По безлюдной улице ползла допотопная уборочная машина. Ленин важничал, оседлав цементный куб.
Город был захиревшим, полудохлым и неожиданно родным. Со всеми этими крапчатыми парапетами, замусоренными оврагами и ржавыми качелями во дворах.
Зачесалось предплечьеона поскоблила ногтями татуировку, затем куснула ее зубами, как кошка, ловящая блох.
Идея приехать сюда посетила ее днем на почте. Она стояла в очереди, рассматривая молодую почтальоншу, действительно красивую брюнетку.
Сердце обливалось кровью, а другое сердцена рукезудело.
Стас называл почтальоншу «июленькой». Так нежно. Женя прочла метры их переписки, зачем-то вызубрила наизусть трогательные куски.
«Хочу быть с тобой всегда». «Хочу проснуться рядом и целовать тебя».
Бла-бла-бла.
Я вас слушаю, сказала брюнетка, улыбаясь дежурно. Наивная дурочка.
Женя покинула почту, не проронив ни слова. Что ей говорить, когда у соперницы такое тело и такая грудь?
Варшавцево чувствовало себя виноватым перед ней за насмешки, за сплетни.
Она ощущала винуза то, что продала квартиру, что даже маму похоронила не здесь. Будто стеснялась прошлого, вот этих оврагов и лесенок стеснялась.
Бюст основателя города скучал на пустыре около школы.
«Ты придумал имена для наших детей?» спрашивала любовница Стаса.
«У нас будет сын, отвечал он, Тимофей».
Двух его мертвых сыновей врачи извлекли из Жени. Пора попробовать запасной вариант.
Ранние сумерки сгущались над Варшавцево. Пропетляв, попотчевав ностальгию видами скверов и знакомых подъездов, Женя покатила на окраину городка. Частный сектор тонул в грязи. Местные власти не удосужились заасфальтировать улочки. И автомобиль пару раз чуть не увяз в болоте, но вырулил к скопищу домишек.