Кук все реже появлялся на ферме, налегая на свой ненаглядный английский и готовясь к отъезду. Ни о чем другом теперь он ни говорить, ни думать не мог. Принимать работу по вечерам теперь приезжал его отец, иногда он передавал мне привет от их семьи и пакет свежих ароматных яблок, огурцов или пару кабачков. Бывало, мы разговаривали о будущем, которое ждет его сына, о том, как нам обоим хочется, чтобы большой мир его не отверг, и в эти минуты я снова чувствовала себя счастливой. Но, пожалуй, только в эти моменты и ни секундой больше.
Этими мелочами день за днем напитывалось и крепло мое одиночество, отвращение к собственной жизни и страх сумасшествия. Кто-нибудь скажет, что я просто слабая и глупая девчонка, которая позволяет себе проваливаться в отчаянье. Но это состояниеэто не то, что можно выбрать сознательно, не то, что ты позволяешь себе чувствовать по какой-то причине. Оно чувствует себя само, ни у кого не спрашивает разрешения появиться на свет. Как клетка, прутья которой каждый день становятся выше и сильнее, сильнее отгораживают от мира и нормальной жизни. И только голос, который я слышала внутри этой тюрьмы, оставался мне верен, только он не покидал меня, ни в чем не обвиняя и во всем поддерживаяи могу ли я быть виновата, что доверилась ему?
* * *
До конца августа оставалось всего две недели, лето тоже готовилось меня покинуть. Холодные грязевые капли разлетались прямо из-под колес велосипеда и оставались на моих лодыжках, тут же смываемые дождевыми потоками. Я на всех парах неслась сквозь водную стену по родному для меня пути. Показался невысокий деревянный забор. Дом стоял на небольшом холме, дорогу размыло, так что я бросила велосипед прямо у ограды и бегом пересекла участок.
За по обыкновению открытой дверью было темно и тепло, а главноесухо. На перилах лестницы меня ждало полотенце, ни наверху, ни в гостиной и кухне свет не горел. Я толкнула дверь в маленький кабинет. Ян развалился в кресле, он закинул ноги в красных шерстяных носках на письменный стол и сосредоточенно грыз кончик карандаша, глядя в какие-то листы. Пахло сушеным табаком, медом и древесиной, которая трещала в камине.
О, привет, он посмотрел на меня, опустив свои листы, так и думал, что ты вымокнешь.
Я ехала на велосипеде и нас с ним чуть не смыло. У тебя много работы? я бросила рюкзак и полотенце на пол у двери, забралась под плед в одно из двух глубоких бардовых кресел, стоявших поближе к камину, и вытянула замерзшие ладони.
Да, лето кончается, заказы растут, мне нужно больше рук. Я вот думаю, где их взять и деньги на них заодно. Скоро что-нибудь придумаю, и мы можем поужинать или попить чаю.
Он снова принялся считать, а я молча смотрела на огонь, страстно желая насладиться минутами уюта и покоя, отключив каждую мысль в голове. На каминной полке, среди фотографий и бесчисленных стеклянных фигурок, я заметила изящный флакон женских духов.
Где Амелия?
В городе, у них в кафе какие-то проблемы.
Она здесь ночевала? я постаралась задать этот вопрос как можно спокойнее, и от моего голоса стены едва не покрылись льдом.
Да, она уехала утром, Ян ответил не сразу и с осторожностью. А что такое?
Ничего. Просто.
Я пыталась уговорить себя не злиться, но эта женщина меня бесила. Причем меня злили не её внешность, репутация, скандальный и капризный характер, и даже не отношение Яна к ней. Меня сводил с ума сам факт её существования. Она, неспособная оценить уют и великую значимость этого дома, ходила по нему изнеженными белыми ножками, трогала тут все наманикюренными пальчиками и трясла в спальне Яна своим белокурым конским хвостом. Пока я проводила часы в невыносимом тягостном одиночестве, слушая замогильный голос, пока чувствовала, как чудовища в моей голове откусывают куски от моего больного мозга, и отчаянно пыталась спастись от осознания бесполезности собственной жизни. В эти самые минуты мой близкий друг обнимал человека, который, по моему глубокому убеждению, был не в состоянии кого-то полюбить. Ничто не мешало ему наслаждаться жизнью во всей многогранностис Амелией, всеми этими стекляшками, лошадьми и морковками, с собственноручно выращенным табаком и бесконечными страницами фантастических книг. Ни одно его чувство не было похоже на моё, и его мир не обрушится, если я уйду.
Я сидела, уставившись на огонь, и задумчиво наматывала тонкую каштановую прядь волос на кончик носа. И только когда эта прядь намокла, я вдруг поняла, что плачу, и громко всхлипнула.
Ты чего? Ян поднял голову.
Скажи, мой захлебывающийся голос сквозил подступающей истерикой, ты когда-нибудь думал уехать отсюда? Куда-нибудь далеко, в большой город, где много людей? Или ты навсегда решил приковать себя к этим лошадям и грядкам?
Ну, Ян положил карандаш, скорее нет, чем да. Это дело моего отца, здесь моя земля и мой дом. Настоящий дом, понимаешь? Здесь я могу осознанно использовать свою способность и помогать людям, которых хорошо знаю. Я люблю все это и вряд ли когда-нибудь захочу жить в другом месте.
Я я говорить стало тяжело, из меня, словно из переполненного колодца, со слезами выкатывалась боль, заглушая слова.
Ян смотрел на меня очень внимательно и напряженно.
Что? Ты слышала голос, опять?
Нет, я просто солгала я, пытаясь успокоиться и ухватиться за мысль. Я не могу здесь быть. Не могу нигде быть. Родители занимаются собой и своими работами, Кук уезжает, Филя словно на другой планете, и я я хочу быть с ними со всеми, быть с людьми, которых люблю, но никто из них в этом не нуждается. Все вокруг знают, чего хотят, куда им идти и чем заниматься, у каждого есть какая-то цель. И я чувствую себя лишней в этом мире, ненужной ни другим людям, ни себе самой. Даже в те моменты, когда мне хорошо, когда я счастлива, я ощущаю, насколько это мимолетно и что меня ничего здесь не держит.
Ян молчал. Он долго смотрел куда-то в стол, потом открыл потертый портсигар, достал оттуда самокрутку и закурил.
А как же я?
Что ты? У тебя есть Амелия, лошади, ферма. Ян, просто посмотри, во что превратились наша жизнь и наша дружба! Ты все время чем-то занят, а даже если не занят, я не могу просто прийти к тебе и поговорить или побыть с тобой вдвоем, потому что она все время рядом! Да и без неё мне больше не хочется рассказывать тебе о своих мыслях, я не могу делиться своей и чужой болью, которая тащит меня на тот свет.
Я вижу это уже давно, Лося, но я не понимаю, почему? Наши жизни, твоя и моя, меняются, и это нормально. Мы взрослеем, идем вперед, делаем свое дело
Это ты делаешь свое дело! Ты везде преуспел! А я нет, я понятия не имею, что мне делать и гожусь ли я хоть на что-нибудь! я снова заплакала. Я только целыми днями слушаю мысли о смерти и пытаюсь убедить себя, что мое существование кому-нибудь нужно, что мое появление на свет не ошибка природы. Но каждый день только доказывает мне обратное, каждый день я все больше хочу окончательно остаться одна, чтобы не мучиться всем этим Я подняла голову, посмотрела прямо на него и сказала это: Я больше не чувствую, что ты мой друг, Ян. Я больше вообще не чувствую, что мне нужен друг.
Лося так привычно звучал его удивленный и тихий голос, будто предостерегающий от чего-то опасного. Ян затушил окурок, быстро подошел и, опустившись во второе кресло, нагнулся ко мне. Послушай, какую ересь ты несешь? Хочешь, давай остановим твою истерику и поговорим спокойно он взял стеклянную фигурку с каминной полки, но я испуганно вскочила с кресла и отошла в глубь кабинета. Слезы стали постепенно отступать, оставляя меня, как берег после шторма.
Нет, не нужно этого со мной делать, я говорю не только от порыва эмоций. Я много недель думала об этом, и я действительно не понимаю, зачем мне друзья. Этот разговор должен был произойти, не сегодня, так завтра.
Уверена? Олеся, ты точно все обдумала и твердо решила, что хочешь отказаться от всего, что нас связывает, только потому что по-твоему, для тебя в моей жизни нет места?
Я никогда и ни в чем не уверена, ясамо воплощение сомнений в своих решениях. Я только пытаюсь себя спасти.
Да, тихо сказала я.
Молчание, повисшее в комнате, длилось чуть меньше вечности. Ян не моргая пожирал меня потрясенным и неверящим взглядом, уперев локти в колени и неестественно высоко подняв подбородок. Тени от огня танцевали на его лице. Он ждал, что я скажу что-нибудь ещё, но я не сказала. Мне было нечего сказать.
Что ж, наконец медленно проговорил Ян, подходя к столу и собирая свои бумаги, видно, не слишком хороший из меня получился друг, раз все так вышло. Мне очень жаль, но так тому и быть. Я надеюсь, твое решение себя оправдает.
И он вышел из кабинета. Я стояла, обессиленно облокотившись на книжный шкаф и слушала его удаляющиеся наверх шаги. С момента нашего знакомства, оглядываясь на все ссоры, разделяющие нас обстоятельства и разное мировоззрение, ни разу мы ещё не были настолько далеки друг от друга. И только теперь, в эту самую минуту, я почувствовала себя по-настоящему одинокой.
Медленно и тихо, словно в оцепенении, покидала я свой любимый дом в тот день. Я не знала, смотрел ли Ян на меня из окна, не знала, что он чувствовал и о чем думал. Не знала, причинила ли я ему боль. Дождь кончился, велосипед был противно холодным и мокрым, я вела его около себя, тупо уставившись на дорогу и слушая пульсацию внутри черепной коробки, не в состоянии обдумать случившееся. Когда грязевая каша под ногами вдруг сменилась мощеными булыжниками, я спохватилась и обернулась, чтобы ещё раз увидеть дом Яна. Но, оказалось, я ушла уже слишком далеко.
9
Я чувствовала, как по лбу на щеки сползают капли пота. Край косынки, повязанной на голове, стал насквозь мокрым. Я втягивала спертый тепличный воздух, методично срезая тяжелые грозди маленьких ярко-красных помидоров. Девушка, которая работала со мной в паре, ушла на обед, и ничего не мешало мне упиваться своими суицидальными фантазиями. Эти мысли, словно пиявки, высасывали силы, заставляли каждые пятнадцать минут замирать и подолгу глядеть куда-то в одну точку, прокручивая в голове различные сценарии, а затем вяло и медленно продолжать работать. Такое апатичное состояние властвовало надо мной обычно по утрам, потом становилось легче, а с наступлением темноты все возвращалось на круги своя, обычно приводя с собой еще и призрачный голос Алисы.
Пока я вяло ползала между разлапистыми зелеными кустами, откуда-то со стороны дороги послышалось громкое, подозрительно знакомое ржание, и моя рука с секатором замерла прямо около выгнутого стебля. Через открытую дверцу ворвался голос Яна, тихий и далекий, мне показалось, он прозвучал громом. Снова раздалось ржание, голос Кука и смех его отца. Я осторожно выпустила из легких весь воздух, наверное, до последней молекулы, и с громким характерным звуком перекусила стебель. Гроздь помидоров плюхнулась прямо на землю.
На улице трое мужчин стояли около здоровенной строящейся теплицы, занятые оживленной беседой, а вокруг них сновали рабочие. Недалеко, на дороге, привязанный по ту сторону широкой металлической сетки Атом навострил уши и пристально глядел куда-то в сторону. Когда я вышла, Ян повернул голову, посмотрел на меня всего пару секунд, и вернулся к беседе. Кажется, в выражении его лица в эти мгновения не поменялось ровным счетом ничего, словно он увидел совершенно незнакомого человека. И от этой мысли мне почему-то вдруг сделалось невообразимо больно.
Я отвернулась, пытаясь не дать этому чувству власть. С момента нашей ссоры прошло всего два дня. Я как можно убедительнее говорила себе, что Ян уже давным-давно арендует у отца Кука теплицы и приехал по работе, что я могла сегодня оказаться не здесь, а в любой другой дальней теплице или вообще на огородах, и он никак не мог спланировать эту встречу. Но какое-то противное чувство разъедало все мои доводы как червь, сея сомнение и взращивая смутную надежду.
Я хотела войти обратно в теплицу, но в эту самую минуту что-то, что, наверное, называется интуицией, пригвоздило меня к месту. Я снова обернулась. Одни люди работали, другие разговаривали, где-то поблизости слышался шум мотораэта узкая дорога выходила на другую, большую, ведущую к шоссе и прочь от фермерской зоны. Недалеко от Атома стоял грузовичок с открытой дверцей, я увидела, как Сонясемилетняя сестренка Кукаслезает с высокого сидения на ступеньку и спрыгивает на землю. Мужчины стояли к ней спиной, уставившись, словно бараны, на новую теплицу. Отец Кука размахивал руками, на что-то указывая, а Ян сосредоточенно кивал. Сам Кук, судя по его отстраненному виду и едва шевелящимся губам, вел мысленные диалоги на каком-то другом языке. Соня сначала сделала два осторожных шага, проверяя, отправит ли властный голос отца её обратно в машину, потом ещё один, а потом со всех ног бросилась к здоровенному черному коню, к которому, как она прекрасно знала, ей строго запрещено подходить. Я набрала в легкие воздуха, чтобы окликнуть кого-то, но тут Ян обернулся, встревоженный взволнованным ржанием Атома.
Соня! А ну стой! закричал он, и ребенок замер как вкопанный, не дойдя до заветного хвостатого трофея всего нескольких шагов. Атом громко ржал, переступая с ноги на ногу и отчаянно дергая поводья, которые вот-вот грозились отвязаться. И в эту самую проклятую минуту одна из длинных металлических трубок теплицы выскользнула из чьих-то неловких рук и с оглушительным грохотом приземлилась на те, что лежали прямо под ней. От испуга я подпрыгнула на месте.
Соня коротко вскрикнула. Атом громко заржал и, отчаянным рывком оторвав поводья от железной сетки, встал на дыбы, словно гора, нависнув над ребенком. От испуга, кажется, она проглотила собственный язык. Вытаращив глаза и вытянувшись в струнку, девочка смотрела, как прямо сейчас на её голову обрушится сокрушительный удар копыт. Мне кажется, я даже отсюда видела, как на её голове дрожат золотые кудри.
Соня! Назад!!! закричал Кук, но она не двинусь. Все происходило в считанные секунды, или нет, наверное, даже быстрееи это были самые долгие мгновения в моей жизни.
Ян, видимо, понимая, что он не успеет добежать до конца ограды, пулей взлетел на груду бревен и, цепляясь за сетку, перемахнул через неё. Одним прыжком он сбил Соню с ног, и они оба рухнули в пыль как раз в тот момент, когда Атом ударил копытами о землю. Обезумевший конь фыркнул, тряхнул головой и со всей прыти погнал вперед по дороге.
Стой! Стой, Атом, мать твою! заорал Ян, вскакивая на ноги.
Быстро, в машину! скомандовал подоспевший отец Кука, рывком поднимая зареванную дочь с земли и заталкивая на заднее сиденье автомобиля. Кук залез следом и спустя несколько секунд грузовичок уже мчался следом за взбесившимся животным, поднимая облако пыли и оставляя всех присутствующих в ошарашенном безмолвии.
В моей голове загудели мысли рабочих, обдумывающих, каким бы был финал этой сцены, не окажись у Яна такой быстрой реакции. Особенно громкой и сбивчивой была мысль мужчины, упустившего проклятую балку. Я вслушивалась в эти безмолвные голоса целых полминуты, как вдруг, опомнившись, сорвала с себя перчатки и уселась на нагретый солнцем велосипед, стоявший на дороге. Погоня успела исчезнуть за поворотом, но, выехав на широкую дорогу, я увидела в самом её конце знакомый грузовик с четырьмя распахнутыми дверцами. Уже подъезжая, я заметила ещё один, большой, стоящий прямо посреди асфальтированного шоссе и людей рядом с ним. Что-то было не так.
Мне понадобилось несколько минут, чтобы, изо всех сил налегая на педали и привстав, добраться до места. Картина, открывшаяся взору, была настолько ужасна, что навсегда отпечаталась в моей памяти, словно гравировка на железной плите.
Фара большого грузовика разбита, а земля под ней усыпана осколками. Атом лежит прямо перед капотом в луже крови с разорванным боком. Он не издает никаких звуков, окруженный людьми, он лишь быстро водит своим крупным зрачком туда-сюда и как-то неестественно двигает передней ногой. Незнакомый мне коренастый человек невысокого роста быстро бегает вокруг, что-то бормоча, то и дело подходя то к Куку, то к его отцу и стараясь что-то им объяснить. Соня лежит на заднем сиденье их грузовичка и громко плачет, уткнувшись лицом в свою плюшевую коричневую лошадку, и её голос эхом разносится над притихшим полем. Вполоборота ко мне на коленях рядом со своим другом стоит Ян. Одной рукой, которая уже наполовину испачкана в крови, он пытается зажимать рану на черном боку, а другой гладит коня по морде. Его лица мне не видно, но по моему онемевшему телу уже разливается жгучее желание броситься туда и что-то сделать, но от ужаса не шевелятся даже онемевшие пальцы.
Как неистово мне хотелось отмотать все на несколько минут назад, чтобы закричать в тот миг, когда Соня вылезала из машины и, может быть, тем самым изменить будущее. Это страшное, уже свершившееся будущее, в котором я стою тут как вкопанная рядом с валяющимся на земле велосипедом и в моей голове звучит хор мыслей присутствующих людей. Я пыталась выделить из них всего одну, самую важную, но ничего не получалось.