Кто ты? спросил кто-то.
А вот ответить было сложно. В голове у него вертелось много имен, к каждому из которых прилипли ошметки жизни, но какое из них принадлежало ему? Слишком много обрывков надо было рассортировать, чтобы ощутить, кто он такой, а трудно представить себе более неблагодарное занятие в такой день, когда солнечные лучи светят в окно, приглашая его выйти на улицу и посмотреть на их Небесного Отца.
Кто ты? снова спросил у него голос, и он вынужден был сказать в ответ чистую правду.
Я не знаю, сказал он.
Похоже, голос, задающий вопросы у него в голове, остался этим доволен.
Можешь идти погулять, произнес он. Но я хочу, чтобы время от времени ты возвращался, чтобы повидать меня. Хорошо?
Он ответил, что, конечно, он так и будет поступать, и голос сказал, что он может идти куда глаза глядят. Ноги его одеревенели, и когда он попытался сделать шаг, из этого ничего не вышло. Он рухнул на пол и пополз к тому месту, где солнечные пятна освещали доски. Там он немного поиграл, а потом, почувствовав себя сильнее, вылез на улицу через окно.
Если бы он обладал связной памятью о событиях прошедшей ночи, то, спрыгнув с подоконника на тротуар, он понял бы, что его догадка была верна, и сфера влияния посланника Сартори действительно ограничивалась пределами дома. Но он едва отдавал себе отчет даже в том, что покинул дом и оказался на улице. Прошедшей ночью он вошел в двадцать восьмой дом по Гамут-стрит человеком, перед которым стояла великая цель, Примирителем Имаджики, который пожелал встретиться лицом к лицу со своим прошлым и, познав его, укрепить свои силы. Вышел он из этого дома, уничтоженный тем самым знанием, к которому стремился, и теперь стоял посреди улицы, похожий на сбежавшего из приюта для умалишенных, уставившись на солнце и даже не подозревая о том, что крутизна его дуги возвещает скорое приближение дня летнего солнцестояния, когда тот человек, которым он был еще вчера, должен был начать действовать или потерпеть вечное поражение.
Глава 45
1
Хотя Юдит спала не слишком хорошо после посещения Клема (сны о лампочках, переговаривавшихся на языке миганий, который ей никак не удавалось расшифровать), проснулась она рано и уже к восьми часам утра спланировала день. Она решила поехать в Хайгейт и попытаться найти путь в темницу под Башней, где томилась единственная оставшаяся в Пятом Доминионе женщина, которая могла бы ей помочь. Теперь Юдит знала о ней куда больше, чем когда впервые посетила Башню в новогоднюю ночь. Дауд подыскал ее для Незримого (во всяком случае, так он утверждал) и перенес с лондонских улиц к границам Первого Доминиона. Было удивительно, как она смогла все это пережить, а уж на то, что после божественного изнасилования и столетий, проведенных в темнице, она могла сохранить рассудок, и надеяться не приходилось. Но независимо от того, была ли она безумной, Целестина представляла для Юдит желанный источник информации, и та готова была пойти на все, лишь бы услышать, как эта женщина заговорит.
Башня была столь неприметной, что она умудрилась проехать мимо, заметив это лишь некоторое время спустя. Возвратившись назад, она запарковала машину на боковой улице и двинулась к Башне пешком. На подъездной площадке не было ни одной машины, а в окнахни единого признака жизни, но она подошла к парадной двери и позвонила, надеясь, что внутри окажется сторож, которого она упросит впустить ее. Она решила, что сошлется на Оскара. Хотя она прекрасно понимала, что это игра с огнем, но было не время проявлять щепетильность. Независимо от того, осознал ли Миляга роль Примирителя, предстоящие дни будут богаты открывающимися возможностями. Наглухо закупоренное давало трещины; погруженное в молчание набирало воздух, чтобы заговорить.
Она позвонила и постучала несколько раз, но дверь осталась закрытой. В раздражении она отправилась вокруг Башни, продираясь сквозь невиданные доселе заросли шипов и колючек. Тень Башни холодила тот клочок земли, где Клара упала и умерла. От плохо осушенной почвы исходил затхлый, застоявшийся запах. Пока она не оказалась здесь, мысль о том, чтобы попробовать найти осколки синего камня, ни разу не приходила ей в голову, но, возможно, подсознание с самого начала заложило эти поиски в повестку дня. Убедившись, что никакой надежды проникнуть в Башню и с этой стороны нет, она принялась за работу. Хотя воспоминания о случившемся стояли перед ней, как живые, она не могла с абсолютной точностью указать место, где жучки Дауда принялись пожирать Клару, и ей пришлось пробродить целый час, стараясь разглядеть в высокой траве какой-нибудь знак. В конце концов ее усердие было вознаграждено. Куда дальше от Башни, чем она могла предположить, она обнаружила то, что оставили после себя пожиратели. Это был небольшой камушек, на который никто, кроме нее, не обратил бы никакого внимания. Но ее взгляд безошибочно распознал именно тот оттенок синего, и когда она опустилась на колени, чтобы поднять его, ею овладело едва ли не благоговение. Камень показался ей яйцом, которое лежит в гнезде из травы и ждет человеческого тепла, способного разбудить в нем жизнь.
Снова поднявшись на ноги, она услышала, как с другой стороны здания кто-то захлопнул дверцу машины. Зажав камень в руке, она осторожно двинулась назад вдоль торца Башни. С площадки перед входом доносились голоса: мужчины и женщины обменивались приветствиями. Добравшись до угла, она увидела их. Так вот они, члены великого Общества. В своем воображении она вознесла их до уровня Великих Инквизиторов, суровых и безжалостных судей, чья жестокость глубоким клеймом отпечаталась на их лицах. Но среди открывшейся ей четверки был только одинсамый старший из трех мужчин, кто не показался бы нелепым в средневековых одеяниях, облик остальных был настолько невыразителен и вял, что любой наряд, кроме самого неприметного, выглядел бы на них нелепо. Никто из них не казался особенно довольным. Судя по тусклым глазам, сон уже давно не дарил им успокоения. Их дорогая одежда (все были с ног до головы в угольно-черном) не могла скрыть летаргическую усталость членов.
Она подождала за углом, пока все они не исчезли за дверью, в надежде, что последний оставит ее открытой. Но она снова оказалась заперта, и на этот раз Юдит не стала стучать. Она могла надеяться лестью или наглостью проложить себе путь мимо сторожа, но ни один из увиденной ею четверки не впустил бы ее ни на дюйм. Когда она отходила от двери, еще одна машина свернула с дороги и въехала на площадку перед Башней. За рулем сидел мужчина, самый молодой из всех прибывших. Прятаться было поздно, так что она весело помахала ему рукой и ускорила шаг до крупной рыси. Когда она поравнялась с автомобилем, он остановился. Она продолжала идти. Миновав автомобиль, она услышала, как за спиной у нее открылась дверца и слащавый, манерный голос произнес:
Послушайте! Что вы здесь делаете?
Она продолжала путь, подавляя в себе искушение пуститься бегом, несмотря на то что за спиной раздался звук его шагов по гравию, а потом и высокомерный окрик, возвестивший о том, что он пустился в погоню. Она никак не реагировала до тех пор, пока не миновала границу владения, а он не оказался от нее на расстоянии вытянутой руки. Тогда она повернулась и спросила с очаровательной улыбкой на лице:
Вы меня звали?
Это частное владение, сказал он в ответ.
Извините, я, наверное, перепутала адрес. Вы ведь не гинеколог? Она понятия не имела, откуда эта выдумка оказалась у нее на языке, но так или иначе спустя мгновение его щеки залились алым румянцем. Мне надо к доктору, как можно скорее.
Он покачал смущенно опущенной головой.
Это не больница, пролепетал он. Больница дальше, на полдороге с холма.
«Благослови Господь англичанина, подумала она, которого можно мгновенно ввергнуть в полный идиотизм одним лишь упоминанием о чем-нибудь, что связано с женскими половыми органами».
А вы уверены, что вы не доктор? сказала она, наслаждаясь его смущением. Ну, пусть даже студент. Я не стала бы возражать.
Он в буквальном смысле отпрянул от нее, словно испугавшись, что она набросится на него и потребует гинекологического обследования прямо здесь.
Нет, мне мне очень жаль.
И мне, сказала она, протягивая ему руку. Он был слишком смущен, чтобы проигнорировать этот жест, и пожал ее. Ясестра Конкуписцентия, представилась она.
Блоксхэм, сказал он в ответ.
Вам непременно надо было стать гинекологом, сказала она оценивающе. У вас такие прекрасные теплые руки. С этими словами она оставила его краснеть в одиночестве.
2
Когда она вернулась домой, на автоответчике ее ждало послание от Честера Клейна, который приглашал ее этим вечером на коктейль, чтобы отпраздновать событие, которое он назвал возвращением Блудного Сынка в царство живых. Сначала она удивилась, что Миляга решил вступить в контакт со своими друзьями после всех его разговоров о невидимости, но потом была польщена, что он последовал ее совету. Возможно, она слишком поспешно оттолкнула его от себя. Даже за то короткое время, что она провела в Изорддеррексе, этот город научил ее такому образу мыслей и поведению, которые она никогда бы не одобрила в Пятом Доминионе. Так что же говорить о Миляге, чьих приключений в Доминионах хватило бы на дюжину дневников? Теперь же, после возвращения на Землю, он, возможно, пытается избавиться от самых причудливых последствий своего пребывания там, подобно человеку, который, вернувшись к цивилизации после жизни в каком-нибудь затерянном племени, смывает с себя боевую раскраску и снова учится носить туфли. Она перезвонила Клейну и приняла приглашение.
Мое милое дитя, ты ли не желанное отдохновение для моих заплаканных глаз? встретил он ее вечером в дверях своего дома. Ты так шикарно похудела! Недоедание входит в моду. Само совершенство.
Она давно уже не видела его, но не могла припомнить, чтобы его лесть когда-нибудь бывала такой грубой. Он расцеловал ее в обе щеки и провел через дом во внутренний садик. Заходящее солнце давало еще достаточно тепла, и его гостидвоих она знала, а двоих видела впервыепопивали коктейли прямо на лужайке. Сад не отличался большими размерами и был обнесен высокой стеной, но изобилие растительности в нем было почти тропическим. Зная натуру Клейна, можно было безошибочно предугадать, что весь сад будет отдан исключительно цветущим видам. Ни один куст, ни одно растение не допускались сюда, если они не обладали способностью цвести с неумеренным изобилием. Он представил ее каждому из присутствующих, начав с Ванессы, чье лицонесмотря на значительные изменения со времени их последней встречибыло одним из двух, что оказались ей знакомы. Она набрала много лишнего веса и еще большекосметики, словно пытаясь замаскировать одно излишество с помощью другого. Поздоровавшись с ней, Юдит заметила в ее глазах выражение, каткое бывает у человека, который сдерживает крик отчаяния исключительно из соображений приличия.
Миляга с тобой? был ее первый вопрос.
Нет, ответил Клейн за Юдит. А теперь налей себе еще выпить и пойди прогуляйся среди кустов роз.
Ванесса нисколько не обиделась на его тон и немедленно потянулась за бутылкой шампанского, пока Клейн представлял Юдит двум незнакомцам. Одного из них, лысеющего молодого человека в темных очках, он назвал Дунканом Скитом.
Художник, сказал он. А если более точноимпрессионист. Не так ли, Дункан? Ведь ты воспроизводишь свои впечатления от Модильяни, Коро, Гогена?..
Смысл шутки остался недоступен ее жертве, в отличие от Юдит.
Разве это законно? спросила она.
Разумеется, если поменьше трепать об этом языком, ответил Клейн. Его замечание вызвало взрыв хриплого хохота у человека, увлеченного беседой с мастером подделок, усатого индивидуума по имени Луис, говорившего с сильным акцентом.
Вот уж кого трудно назвать художникомв любом роде деятельности. Ты ведь вообще никто, правда, Луис?
Почему бы не назвать меня мечтателем? сказал Луис. Запах, который Юдит поначалу приняла за аромат цветов, как выяснилось, исходил от Луиса, очевидным образом злоупотребившего одеколоном после бритья.
Я выпью за это, сказал Клейн, подводя Юдит к последнему участнику вечеринки. Хотя лицо этой женщины было ей знакомо, она никак не могла вспомнить, кто она, пока Клейн не назвал ее имя. Ну конечно же, Симона!
Она вспомнила разговор на вечеринке у Клема и Тэйлора, который закончился тем, что Симона покинула ее, отправившись на поиски соблазнителя. Клейн предоставил им возможность самостоятельно вести беседу, направившись в дом, чтобы открыть там новую бутылку шампанского.
Мы встречались на Рождество, сказала Симона. Не знаю, помните вы или нет.
Сразу вспомнила, ответила Юдит.
С тех пор я подстригла волосы, и, клянусь, теперь половина друзей меня не узнает.
Вам идет.
Клейн говорит, что надо было их сохранить и сделать из них какие-нибудь украшения. В начале века волосяные брошки были последним писком моды.
Только в качестве memento mori,сказала Юдит. Симона посмотрела на нее непонимающим взглядом. Волосы обычно срезали с головы умершего.
Одурманенной шампанским Симоне потребовалось некоторое время, чтобы ухватить смысл слов Юдит, но когда это все-таки произошло, она застонала от отвращения.
Наверное, это отвечает его представлениям о юморе. У этого мужика нет никакого представления о порядочности, так его мать! В этот момент Клейн вышел через заднюю дверь, неся с собой шампанское. Да, твою, твою! закричала Симона. Ты что, несерьезно относишься к смерти?
Я, очевидно, пропустил какую-то важную часть разговора? осторожно предположил он.
Каким безвкусным старым пердуном ты бываешь иногда! продолжала Симона, швырнув стакан себе под ноги и направляясь к Клейну.
Да что я такого сделал? спросил тот.
Луис ринулся ему на помощь, пытаясь успокоить Симону нежными речами. У Юдит не было никакого желания во все это ввязываться. Она пошла по одной из дорожек и, отойдя подальше от компании, опустила руку в карман юбки, где лежало яйцо синего камня. Она зажала его в кулаке и наклонилась, чтобы понюхать одну из совершенных роз. Она ничем не пахла. Юдит потрогала лепесткиони оказались сухими на ощупь. Она выпрямилась, окидывая взглядом цветущий сад. Подделка, вплоть до последнего цветка.
Кошачий концерт Симоны прекратился некоторое время назад, а теперь смолкла и болтовня Луиса. Юдит оглянулась и увидела, как, выходя из дома навстречу теплому вечернему воздуху, на пороге появился Миляга.
Спаси меня, услышала она завывания Клейна, прежде чем с меня живьем снимут кожу.
На лице Миляги засияла его коронная улыбка, и он раскрыл объятия Клейну.
Больше никаких ссор, сказал он, похлопывая Клейна по плечу.
Скажи это Симоне, ответил Клейн.
Симона! Ты дразнишь Честера?
Но он вел себя как последний ублюдок.
Поцелуй меня и скажи, что ты его прощаешь.
Я прощаю его.
Да воцарится мир на земле, и пусть все возлюбят Честера.
Раздался общий смех, и Миляга стал обходить всю компанию, целуясь, обнимаясь, пожимая рукиприберегая для Ванессы последнее, самое долгое и, возможно, самое жестокое объятие.
Ты кое-кого пропустил, сказал Клейн и указал Миляге на Юдит.
Он не стал расточать на нее улыбку. Все его шуточки были ей прекрасно известны, и он знал об этом. Поэтому он просто посмотрел на нее едва ли не виновато и поднял в ее направлении стакан, который Клейн уже успел вложить ему в руку. Он всегда ловко умел перевоплощаться (возможно, виной тому были способности Маэстро, проявлявшиеся и в повседневной жизни), и за сутки, миновавшие с тех пор, как она оставила его на ступеньках его дома, он сумел создать себя заново. Растрепанные волосы были приведены в порядок; он смыл с лица въевшуюся грязь и копоть и побрился. В своем белом костюме он выглядел словно только что вернувшийся с поля игрок в крикет, излучающий энергию и радость победы. Она внимательно посмотрела на него в поисках следов того измученного человека, которым он был еще прошлым вечером, но все его волнения и беспокойства он спрятал глубоко внутри, что не могло не вызвать ее восхищения. Этим вечером он предстал в обличии того любовника, которого нарисовало ее воображение, когда она лежала в постели Кезуар, и это пробудило в ней знакомое волнение. Сон уже однажды толкнул ее в его объятия; привело это, как известно, к боли и слезам. Напрашиваться на повторение этого эксперимента было чем-то вроде особой формы мазохизмаи способом отвлечься от более важных дел.