Николаева собралась было двинуться дальше, когда дубовая палка обрушилась ей на голову. Из-за вязаной шерстяной шапки удар получился почти беззвучным. Словно с облегчением Ира опустилась на снег. Второго удара она не почувствовала. Она лежала тихо, прильнув щекой к ледяной корке на асфальте. Глаза ее были закрыты, на лице разлилась умиротворенность.
Ее душа отлетела в ту самую минуту, когда Саша взял заключительный аккорд «Сатанинского концерта». Там, в квартире на Ленинском, замерли последние звуки фортепьяно, но гости продолжали сидеть молча. Только что исполненная музыка была громкой, вызывающей, неблагозвучной. Никто не аплодировал. У каждого остался осадок, что произошло нечто страшное и непоправимое.
10 декабря
В августе 1981 года некий южно-африканский бизнесмен, талант коммерсанта в котором явно был развит сильнее, чем моральные принципы, нанес краткий визит в Бухарест. Поскольку страны социалистического содружества не поддерживали официальных контактов с расистским режимом Претории, визит этот не получил огласки.
Предприниматель из Южной Африки провел в столице Румынии сорок восемь часов, главным образомв советском посольстве. Перед отлетом из Бухареста он отправил два шифрованных телексав Лондон и в Стокгольм.
Три недели спустя хозяин небольшой транспортной фирмы в Гетеборге загнал на паром свой трейлер с очередным грузом продуктов для шведской колонии в Польше. Гетеборгским таможенникам было лень ковыряться в коробках с рыбными палочками и авокадо. Искренне жалея голодных соотечественников в Варшаве, они просто махнули рукой водителюдавай, проезжай.
Сразу после того, как паром отшвартовался в польском порту Щецин, из шведского трейлера извлекли дюжину фруктовых ящиков и перегрузили их в фургон «Совтрансавто», который тут же направился в Москву. В ящиках из-под фруктов лежали два разобранных на части компьютера «Ай-Би-Эм», запрещенных к экспорту в страны восточного блока. Едва ли КГБ можно было обрадовать сильнее чем-то еще. Даже шофер фургона огреб невиданных размеров премию.
А месяцем позже собранные компьютеры освоили заранее подготовленные для них программы и принялись глотать ежедневные сводки оперативной информации, поступавшей из пятидесяти управлений МВД по всей территории СССР.
В небольшом подмосковном поселке Горки пришлось соорудить автономный генератор, причем все сорок горкинских аборигенов свято верили, что компьютеры обслуживают их новую сверхсовременную метеостанцию, и немало гордились этим обстоятельством.
Рано утром в пятницу в компьютеры поступили данные, касающиеся последнего звонка Николаевой. Они могли бы остаться невостребованными еще несколько дней, если бы не усталость программиста, дежурившего в ту ночь в Горках. Когда пришла оперативная сводка по Москве, где смерть Николаевой проходила как обычное убийство, дежурный по ошибке направил этот файл в директорию КГБ. Автоматически сработавшая система перекрестной проверки вызвала из памяти компьютера данные о звонке Николаевой, и через пятьдесят секунд поднялась тревога.
А, черт! Где она?
Где обычно.
Лапкин ненавидел трупы. Каждая такая находка означала, что он отправляется в дальнее путешествие без руля, без ветрил, а главноебез видимой цели. Единственное, что более или менее ясно маячило на горизонте, это обычные формальности, куча бумаг, допросы, потом еще допросы, смутные тени, тут же исчезающие, едва их коснешься.
Отстранив помощника, он рванулся из кабинета и сбежал по лестнице в подвал.
Районное отделение милиции только начало просыпаться после обеда.
Мне нужны факты, только факты Впрочем, погодите. Лапкин еще раз внимательно оглядел трех мужчин, стоящих полукругом рядом с оцинкованным столом. Над столом жужжала лампа дневного света, в углу комнаты злобно шипела электрическая плитка. Двое из троих, в серых форменных шинелях, держались робко и при появлении Лапкина приветствовали его как начальство; сержанты из опорного пункта. Но третьего Лапкин не знал.
Лапкин Сергей Иванович, представился он. С кем имею честь?
Неизвестный поднял голову, но не проявил желания подойти поближе. Он был маленьким, лысоватым, с тонкими усиками и слегка свернутым набок носом.
«Неприятный тип, невольно подумал Лапкин. На старуху похож».
Ковалев, хрипло сказал незнакомец и откашлялся, прочищая горло. Я от прокурора.
Что-то рано ваш прокурор проснулся сегодня. В уме Лапкин быстро прикинул время: всего-то шестнадцать часов прошло с момента обнаружения трупа, а представитель прокуратуры тут как тут. Странно. Еще не все сопроводительные бумаги пришли, а он уже подсуетился. Очень странно.
Может, вы объясните мне, что конкретно вас интересует? Лапкин сам понимал, насколько жалким выглядит его протест.
Все, что мне было нужно, я уже выяснил. Мое начальство свяжется с вами позже. А пока я бы просил вас не трогать тело. Кривоносый снова поднял глаза на Лапкина. Тот ответил пристальным взглядом, но Ковалев уже направился к выходу, застегивая пальто.
Лапкин подошел к столу и склонился над трупом. Выпрямившись, он взглянул на милиционеров. Его передернуло. Холодная полутемная мертвецкая, серые бетонные стены, бывшая гражданка Николаева, наполовину прикрытая резиновой простыней, двое перепуганных служивых.
Он не слышал, как открылась дверь его кабинета, потому что последние пятнадцать минут непрестанно звонил, пытаясь связаться с прокуратурой. Съехав вниз по спинке кресла, уперся подошвами ботинок в стену и, зажмурившись от досады, слушал длинные гудки в трубке. Долговязый блондин лет сорока с тонкими чертами лица, весьма недовольный жизнью.
За спиной у него стоял Перминев и едва заметно усмехался. Он предвкушал небольшую потеху.
Когда они под утро вернулись из милиции, Саша сразу заснул. Лена немножко поплакала, но меньше, чем сама ожидала. Наверное потому, решила она, что ее давно подготовили к смерти мамы.
Врачи взяли за правило не говорить правду обреченным пациентам, да и родственникам они не всегда сообщали об этом. Но Лена знала, что мать скоро умрет.
Ее уже ждали два милиционера у дверей квартиры, когда они с Сашей вернулись из гостейусталые, слегка подвыпившие, еще ни о чем не подозревающие.
Их посадили в машину и отвезли в отделение, где сразу же обрушили такой поток бумаг и вопросов, что некогда было до конца осознать трагизм случившегося. Лена даже почувствовала признательность милиционерам за это. Часа через два их отпустили домой.
Девушка открыла глаза и увидела склонившегося над ней Сашу. Он ладонью потрогал ей лоб.
А я надеялась, что мне все приснилось.
Саша помог ей сесть, подвинув подушку под спину.
Я знаю, сейчас тебе плохо, но это пройдет. Времялучший лекарь.
Да, однако умереть так Как собаку палкой На снегу Лена спрятала лицо в ладонях. Боже, какая несправедливость!
Она отняла руки и взглянула на Сашу. Казалось, она прочла его мысли. Он, в свою очередь, заметил, как разгладилось ее опухшее от слез, усталое лицо, и на нем появилось знакомое ему выражение упрямой решимости.
Мы найдем их, прошептала Лена. Обязательно найдем.
Потом Саша отвез ее к одному из своих товарищей, а сам спустился в метро и растворился в подземной толчее. Надо было кое-что обдумать, прежде чем действовать.
Помощники вышли из комнаты, бесшумно закрыв за собой двойные двери. Над столом, за которым сидели двадцать человек, повисла тишина. Все разом почувствовали едва уловимое движение головы генерального секретаряприглашение начать заседание. Произносить лишние слова здесь было не принято.
Так для Калягина началось его первое заседание Политбюро. Почти физически он ощущал высшую власть, незримо пронизывающую этот длинный зал. Она чувствовалась в негромких репликах сидящих за столом, в их постоянной готовности моментально откликнуться на малейший жест председателя. На зеленом сукне перед Калягиным лежала папка с самыми сокровенными тайнами сверхдержавы.
На минуту он потерял нить разговора, зачарованный чередой солидных, озабоченных государственными делами лиц перед собой. На самом деле разные, они казались ему отлитыми по единой форме. За долгие годы восхождения на вершину власти характерные особенности этих людей, их индивидуальность, даже сама личность стерлись. В отличие от простых смертных они не имели на нее права, ибо олицетворяли устои. Они делали политику и руководили международным коммунистическим движением, творили будущее страны и всего прогрессивного человечества. Они принимали законы и отменяли их. Они были опасными людьми, ибо для них законов не существовало, их власть простиралась безгранично.
Сохраняя серьезность на лице, Калягин усмехнулся про себя и вновь сосредоточился на происходящем за столом заседаний.
Итак, мы вас слушаем, товарищ генерал. Председатель повернулся к заместителю министра обороны.
То, о чем спрашивают меня товарищи, в настоящее время еще не представляется возможным. Генерал поерзал в кресле и потянулся за стаканом с минеральной водой.
Сколько вам нужно времени, чтобы все завершить?
Трудно сказать точно. Месяца три, может, больше.
Председатель снял очки и в упор взглянул на замминистра.
Должен вам напомнить, генерал, что ваше министерство заверяло меня, будто завершит проект к концу декабря. Или меня подводит память?
Ирония в голосе генсека прозвучала зловеще.
Лично я никогда не разделял необоснованного оптимизма товарища маршала.
Несколько голов повернулось в сторону замминистра. Было ясно, что происходит: генерал Виктор Афанасьев, заместитель министра обороны, решил подставить под удар министра, чтобы спасти себя. Он неприкрыто намекал на некомпетентность маршала, его неспособность трезво оценить ситуацию.
В комнате стало тихо и даже как-то душно. Каждый думал о себелюбой из них в следующую минуту мог оказаться на месте Афанасьева. Здесь, больше чем где-либо, человек ощущал одиночество. Друзья оставались по ту сторону дверей, и никогда нельзя было знать наверняка, ждут ли они тебя там.
Хорошо, мы вернемся к этому вопросу на следующей неделе. Представите отчет в письменном виде.
Рот советского лидера искривился в уже знакомой Калягину брезгливой гримасе.
Замминистра беззвучно поставил стакан на стол.
Есть в письменном виде, товарищ генеральный секретарь.
Вот так-то лучше. Председатель обвел глазами сидящих. Мы надеемся, что товарищ Афанасьев сделает правильные выводы из нашего сегодняшнего разговора.
Калягин перевел дух. Все. Расправы не будет, дело ограничилось предупреждением. Видать, не зря в аппарате прозвали их заседания «распятием».
Ну, а чего он ожидал? Задушевной беседы о внуках или о погоде в Крыму? Сюда приходят решать вопросы об использовании властипрямом или тайномвнутри страны и за рубежом.
На сегодняшнем заседании доминировала Америкаречь шла о том, как после стольких лет гонки одним мощным рывком опередить ее в борьбе за обладание миром.
Краем уха Калягин уже слышал о новом проекте Министерства обороны, а бумаги, розданные перед заседанием, хоть и касались отдельных деталей плана, окончательно прояснили суть дела. Перелистав папку, Калягин понял, что советские специалисты постоянно охотятся за американскими спутниками-шпионами: выводят из строя разведывательную аппаратуру на их борту, засвечивают пленки, создают помехи. Американцы, в свою очередь, предпринимают ответные меры, причем обе стороны делают вид, будто ничего не происходит. Но сейчас поступило новое распоряжение, и если министерство обороны сумеет его выполнить, то американские военные спутники столкнутся с самой непосредственной угрозой уничтожения.
Через час генеральный секретарь закрыл заседание. Он стоял у окна своей кремлевской квартиры, которая располагалась этажом выше, и наблюдал разъезд соратников. Квадратные черные фигуры по очереди исчезали в чреве приземистых черных лимузинов.
Отвернувшись от окна, он поймал вопросительный взгляд жены и взял ее за руку.
Знаешь, что говорил о них Андропов? «С виду чистые барашки, только глаза горят по-волчьи». Ему-то было легче. А мне скоро придется задрать кого-нибудь из этих «барашков». Не из кровожадности, заметь, а просто чтобы доказать, что и я умею это делать не хуже других.
Он снова взглянул за окно. Последним в машину садился Дмитрий Калягин. Разворот его широких плеч и неторопливые уверенные движения говорили о твердом характере новичка.
Лапкин с первого взгляда понял, кто перед ним. Разумеется, он не знал ни имени Перминева, ни его звания, но видел, откуда этот человек, видел ею насквозь.
«Все они словно близнецы-братья», подумал Лапкин. Он уже сообразил, что Николаева относится к той категории граждан, которые после своей смерти становятся особенно дороги советской власти.
Пожалуйста, проходите, садитесь, товарищ
Приглашающим жестом Лапкин указал на стул перед своим столом.
Спасибо, я постою. Перминев явно издевался. Не хотелось бы вас задерживать. Да и вообще, вам лучше забыть о моем визите. Тело старухи мы забираем. Вы его никогда не видели, и никого сегодня ночью в вашем районе не убивали. Все бумаги будут изъяты.
Перминев оглянулся через плечо. В приемной двое в штатском рылись в столе Лапкинского помощника.
Вы не имеете права!.. Лапкин вскочил на ноги.
Перминев шагнул ему навстречу, загораживая дорогу, и вынул из кармана темно-красную книжечку с золотым тиснениемгерб в виде щита и буквы: «Комитет государственной безопасности при Совете Министров СССР».
Мы-то имеем право. На все, дружок, улыбнулся Перминев. А ну-ка дайте мне эту папочку с вашего стола.
Просто кошмар какой-то. Я должен доложить начальнику отделения.
Не беспокойтесь, он в курсе. Папку, пожалуйста.
Лапкин в сердцах пустил ее через стол, и она упала прямо в подставленную руку Перминева.
Надеюсь, вы все поняли правильно. Если хотите о чем-нибудь спросить, задавайте вопросы сейчас. Другого случая у вас не будет.
Лапкин, не отвечая, съехал вниз по спинке кресла. Он знал, что дело об убийстве гражданки Николаевой закончено. Второй раз за время его работы длинная рука Лубянки дотягивалась до их отделения и, плотно зажав всем рты, брала, что хотела. Протестовать бесполезно.
На улице взвыл отъезжающий грузовик. Лапкин невольно выглянул в окно. Когда он повернулся обратно, Перминева в кабинете уже не было.
Привет, Джеймс.
A-а, это вы Стюарт. Долинг кивнул и настороженно проскользнул в комнату. Конвоир остался в коридоре, прикрыв за ним дверь.
Долинг огляделся вокруг. Обои в цветочек, яркие занавески на окнах, пушистый серый ковер на полу.
Что все это значит?
Не удивляйтесь, просто мне захотелось поговорить с вами в человеческих условиях. Стюарт пригласил его сесть на диван. Начальник тюрьмы уехал на денек и любезно уступил нам свою квартиру, вот и весь секрет. Чаю?
Стюарт наклонился к столику и стал разливать чай.
Вам с молоком или с сахаром? Простите, я забыл.
И с тем, и с другим, жадно ответил Долинг.
Стюарт подал ему чашку.
Ну, как провели время, Джеймс? Все в порядке? Как настроение? Ни с кем, случаем, не подрались?
Хватит трепаться. Вы ведь не для этого позвали меня сюда?
Стюарт вынул из кармана коробку и положил на стол перед Долингом.
Сейчас он придерживался одной из рекомендованных Лондоном линий поведения, которая могла помочь раскрыть Долинга, а точнее, подыскать ключ к Долингу-ребенкуодной из ипостасей предателя, которая ясно проявилась в ходе допросов на следствии. В результате душевного надлома (пришлось даже отложить суд) у Долинга произошло раздвоение личности: перед ними оказался Долинг-предатель и Долинг-ребенок, единый в двух лицах. Работать приходилось и с тем, и с другим.
Ой, конфеты! Какая прелесть. Долинг тут же распечатал коробку и расцвел в улыбке. Хотите одну?
Нет, спасибо, это все вам.
Стюарт помолчал, потом задумчиво проговорил:
Вы меня немного испугали в прошлый раз. Мне показалось, что мысленно вы по-прежнему в Москве. Чем мы можем помочь вам?
Стюарт говорил мягко, проникновенно. Он помнил инструкцию: «Смотри, не пережми, не сломай его».
Долинг сжал виски ладонями.
Странно, пробормотал он. Я все время думаю об этом, но концы с концами не сходятся. Я вот о чем: столько связных, такая прорва информации, но от кого? Меня так и не подпустили к самому центру паутины. До сих пор гадаю, кто же стоял за всем этим.
Да зачем вам ломать голову над пустяками? Лучше думайте о тех, кого вы успели погубить. Наверное, всех и не упомните, так много их было. Могу помочь, если хотите. Андрей, Михаил, Алексей
Не надо, тихим голосом остановил его Долинг. Не в том дело, рассеянно произнес он, глядя через окно на тюремный двор. Я говорю, что концы с концами не сходятся. Он отвернулся от окна. Взгляд его стал осмысленным, а голос звучал твердо:Но они должны сойтись. Я уверен в этом. Я докопаюсь до сути.