Петров ДмитрийРасплата; Яростное безумие: Романы
Расплата
Официант! Почему в супе плавает муха?
Она не плавает, сэр. Она мертва.
Труп был страшно обезображен Сначала я даже не поверил в то, что это Василий. Сравнительно недавно я виделся с ним. Мы разговаривали о разных разностях, смеялись, а теперь передо мной на цинковом столе лежало нечто
Именно нечто, потому что это, конечно же, не было моим двоюродным братом. Весь окровавленный, как мясная туша в подсобке магазина, с изрезанным лицом и исколотым телом
Вы узнаете вашего брата? задал вопрос следователь, чуть толкнув меня в бок локтем. Я встрепенулся. Пора было уже сказать что-то
Узнаю, ответил я и больше не смог ничего сказать. Все же мне пришлось уступить напору следователя и громко, публично признать, что вот этот изуродованный труптело моего брата Василия. А как мне не хотелось делать это, не хотелось впускать это в свое сознание.
Кто это? опять спросил следователь.
Подумать только, какая настойчивость. Хотя его можно понять, наверное. Для него это одно из рядовых дел, и у него мало времени. Ему нужно провести формальную процедуру и поскорее закончить ее.
Лариса вцепилась руками мне в рукав пальто, и я чувствовал, как она дрожит всем телом.
Это мой муж, тихо сказала она наконец, опередив меня.
Да, это Василий. Ее муж и мой двоюродный брат, добавил я.
Наши голоса гулко звучали в холодном помещении морга.
Ну, собственно, это все, сказал следователь и захлопнул папку. Распишитесь вот здесь, он протянул бумагу Ларисе.
У меня руки дрожат, сказала она и попыталась неловко, виновато усмехнуться.
Да, я понимаю, грустно ответил следователь и покачал головой. Очень сочувствую вам. Такая ужасная смерть.
Спустя полчаса я вышел на улицу. Лариса еще задержалась внутри. Она хотела утрясти вопрос о том, когда можно будет забрать тело и похоронить. То есть нужно было ждать результатов вскрытия и разрешения милиции на похороны. Так всегда бывает в случаях насильственной смерти.
А в том, что Василий умер именно такой смертью, а не от кори или ветрянки, никто не сомневался.
Достаточно было взглянуть на труп, чтобы понять, что мучения Василия перед смертью были долгими и жестокими. Даже не верилось, что какой-то живой и рожденный матерью человек мог так поступить с ближним своим.
Но кто-то поступил. Зачем? Ведь даже животных нельзя так истязать, как, видимо, истязали этого бедного человека.
Особенно странно было, только что увидев это и зная о том, что примерно произошло, стоять теперь на людной улице и смотреть на все вокруг. Ездили машины, шли люди, разговаривали о своих делах. И никто не знал о том, что невдалеке лежит труп человека, несколько дней принимавшего страшные мучения и теперь терпеливо ожидающего похорон.
Наверное, это хорошо, что никто не знает и не хочет надолго задумываться над этим. Конечно, пусть это будет горьким уделом друзей и родственников. Не может же человечество позволить себе переживать смерть каждого из своих членов. Иначе жизнь и история людей на Земле превратилась бы в одну сплошную трагедию.
Нет уж, пусть только мы страдаем от знания и бессилия. Только вчера вечером я узнал об этом. Дома у меня еще нет телефона, да это и не так важно, я живу недалеко от своего театра. Мне позвонили прямо в кабинет, когда я пил чай после долгой репетиции.
Репетиция закончилась только в половине шестого, когда пришел заведующий постановочной частью и сказал, что я должен заканчивать и освобождать сцену, потому что в семь часов начало вечернего спектакля и монтировщики снимают с себя ответственность за установку декораций, если им немедленно не дадут начать
Это обычная история. Сначала артисты все как один опаздывают на репетицию и я теряю время, и дирекция никак не может установить дисциплину, а потом оказывается, что уже скоро вечерний спектакль и пора заканчивать. А со сроком премьеры сами же все время торопят.
Я отпустил актеров, чертыхнулся и пошел пить чай, который всегда заваривала для меня Зинапомощник режиссера. Мой помощник. Их у меня двеЗина и Таня. Две блеклые мышки, обе в очках и обе с натренированными жесткими голосами. Это профессиональное и обмануть может только не театрального человека.
Они обеЗина и Таняробкие, никуда не пригодные и никому не нужные театральные крыски. Здесь, в театре, они трудятся за копейки, здесь пройдет их молодость и здесь они станут несчастными полусумасшедшими старухами. Это судьба, фатум При этом профессия заставляет их вырабатывать себе жесткий командный голос. Это специально для того, чтобы кричать по трансляции: «Сидоров, ваш выход. Приготовьтесь!» Или: «Почему свет неправильно установлен? Осветители, немедленно направьте свет на сцену!»
Помощник режиссерасамый главный человек во время проведения спектакля. Во время него никто не может вмешиваться в ее работу, и все обязаны исполнять ее приказания. Но стоит спектаклю закончиться и она говорит традиционное: «Спектакль окончен. Всем спасибо», как тут же вся ее власть, до того момента безграничная, заканчивается. И она, эта девочка, из полновластной госпожи театра превращается в одно из самых бесправных существ. Даже бесправнее актера, хотя, казалось бы, никого уж нет в театре бесправнее его
Как правило, помощники режиссера никогда не выходят замуж. У них на это просто нет времени. Да и никто не станет жениться на женщине, которая проводит на работе почти весь день. С утрарепетиция, и помощник режиссера сидит в своей будке и кричит по трансляции: «Всем приготовиться к началу репетиции! Почему нет на сцене массовки? Марк Петрович уже ждет». А вечеромспектакль. И возвращается домой эта Зина или Таня около одиннадцати вечера. И приносит домой мизерную зарплату, так что остается только гадать, каким воздухом она питается в реальной жизни.
Выпадают, конечно, и на долю помощника режиссера скупые житейские радости. Но это, как правило, только в молодости, то есть лет до тридцати пяти. Премьера или сдача спектаклязначит, банкет. Значит, режиссер и, может быть, заместитель директора потанцуют с ней во время банкета. Или выпьют с ней по рюмочке. Это событие в ее жизни. А потом, может быть, даже повезет и какой-нибудь не в меру выпивший артист из второго состава трахнет ее в ее тесной режиссерской будке
Тяжела жизнь этих мышек. Но, наверное, такова их судьба. В конце концов, они, как и все люди, сами выбирают себе жизнь. Или, наоборот, жизнь выбирает их.
Жизнь ведь выбирает не только счастливчиков. У нееу жизнимного вакансий. Есть и вакансии неудачников, страдальцев. И они тоже должны быть занятыми.
Вот, например, моему брату Василию выпала судьба, или вакансия, лежать трупом в ледяном морге
Итак, Зина приготовила мне чай в моем кабинете, и я стал пить его, обсуждая с ней и с помощником по труппе вызовы актеров на завтрашнюю репетицию. Список был большой. Дирекция захотела почему-то, чтобы я поставил им «Ричарда Третьего» Шекспира. А это ведь пьеса с большим количеством действующих лиц. У нас почти столько артистов в труппе, так что для всех нашлись роли, пусть небольшие.
Вот тут и раздался междугородный звонок. Я снял трубку, и как будто что-то заранее кольнуло меня в сердце.
С чего бы? Ведь ко мне в театр по делам часто звонят из разных городов. Приятели, с которыми вместе заканчивал театральный институт, а теперь они «разбрызгались» по всей стране Или по поводу гастролей, чаще мифических в наше время из-за подорожавших расходов на перевозки Так что не такая это редкостьмеждугородный звонок. Но этот почему-то сразу взволновал меня. Наверное, правильно говорят, что человек способен чувствовать на расстоянии.
Марк, это ты? раздался сквозь помехи женский голос, и я не узнал его.
Да, подтвердил я, пытаясь сообразить, кто же это звонит.
Ты не узнал меня? Это Лариса.
Какая Лариса? чуть было не спросил я и в то же самое мгновение сообразил, что Ларисаэто жена моего двоюродного брата Василия из Петербурга.
Привет, сказала она безжизненным голосом, как бы выполняя некую формальность.
Привет. Как дела? спросил я, уже понимая, что это не простой звонок. Потому что, хоть мы и были довольно хорошо знакомы с Ларисой, она сама мне никогда не звонила. Незачем было. Василийтот звонил, и я ему тоже. Но Ларисе это было ни к чему
Васю убили, сказала она коротко и зарыдала в трубку.
Как убили? не сразу поверил я. Кто убил?
Откуда я знаю, сквозь рыдания ответила Лариса. Убили. Приезжай. Ты можешь приехать?
Я опустил на секунду трубку. Вот тебе и раз Слишком это было неожиданно. Хотя кто же предупреждает заранее о таких вещах?
Так ты приедешь? опять спросила она.
Я услышал ее голос и поднес трубку к уху.
Конечно, приеду, сказал я. Только ты объясни, пожалуйста, что случилось.
Приедешьузнаешь, ответила она и как будто хотела положить трубку.
Это несчастный случай? Что-нибудь с машиной? спросил я все же, но Лариса явно не была склонна вдаваться в объяснения по телефону.
Нет. Его убили по-настоящему, сказала она.
По-настоящемуэто значит, что не несчастный случай. Это понятно.
Я приеду завтра, сказал я раздельно в трубку. Ты будешь дома?
Я буду тебя ждать, сказала она. Нужно ехать опознавать тело, а я одна боюсь. Приезжай, пожалуйста. Она опять заплакала.
Связь прервалась. Наверное, на моем лице все было написано, да и слова «убили», конечно, тоже были услышаны. Зина и помощник по труппе, оцепенев, сидели напротив меня и смотрели молча во все глаза.
У вас какое-то несчастье? спросила наконец Зина дрожащим голоском.
У вас случилось несчастье? в свою очередь спросил помощник по труппе. Ваше лицо
Не у меня, почему-то машинально ответил я, уставясь в одну точку, у моего брата. Потом спохватился, какую глупость я сказал, и добавил:То есть у меня, конечно. Несчастье случилось у меня. У брата уже все в порядке. С ним больше несчастья не случится. Его убили.
О Боже, хором сказали они оба и одновременно встали. Хором сказали, хором встали. Все как в театре То есть мы ведь и есть в театре.
Вам нужно ехать, сказала Зина решительным голосом, и голос ее стал вновь таким же жестким, каким бывает по внутренней трансляции:Билет до Петербурга?
Я кивнул. Голоса доносились до меня как сквозь туман и перед глазами тоже все расплывалось. Какой ужас, подумал я. Какой ужас
Сейчас я пришлю к вам Зиновия Ароновича, сказала Зина, и они вместе с помощником по труппе выскочили в коридор.
Я остался один. Медленно обвел глазами стены кабинета. Вот висят фотографии над столом. Много разных, но среди них есть и одна, где мы сняты с Василием. Онмой двоюродный брат. Но у нас обоих нет родных братьев, так что мы часто говорили полушутя, что за неимением родных братьев двоюродные тоже считаются родными
Мы даже профессию получили почти одну и ту же. Только я стал режиссером, а онтеатральным критиком. Василий младше меня на пять лет. Значит, ему сейчас тридцать. Должно быть тридцать. Теперь ему уже не тридцать, подумал я. Теперь он шагнул в вечность
Мы могли бы учиться вместе в одном институте, только на разных факультетах. Так бы и получилось, если бы не эти пять лет разницы. Так что в том году, когда я закончил институт, он только поступил на свой театроведческий факультет.
А я в тот же год поехал по городам и весям нашей страны ставить спектакли. Сначала постановка в Орле, потомв Липецке Затем меня занесло в Кемерово, оттудав Барнаул. И так далее, как у всякого «очередного» режиссера, который мотается с постановками. Не то чтобы это была тяжелая жизнь, нет. Многим нравится. Но для этого нужно иметь соответствующий характер. Так сказать, цыганскую натуру. Перекати-поле. Тут пожил, поставил, заработал. Там пожил, поставил, заработал Вот так и ездишь по стране, живешь в гостиничных номерах и оставляешь по пути своего следования в городах свои спектакли, брошенных случайных женщин и иногда, наверное, детей, про которых не знаешь, твои это или нет
Есть десятки режиссеров, которым такая жизнь по душе. Мне же она наскучила довольно скоро, и я захотел осесть. Москва и Петербург были не для меня. «Очередным» режиссером я больше быть не хотел, а главным меня бы никто не сделал. Конкуренция слишком большая. Приличных театров мало, и в них сидят главные режиссеры-зубры. Или волкодавы, что точнее. И никого они не пустят на свое место. Хоть они и старые, но до смерти своих постов не бросят. И вокруг каждого такого уже вьется десяток орлов-очередников. И все ждут его смерти, чтобы попытаться занять его место. Одному повезет Как поется в старинной пиратской песне: «Двенадцать человек на сундук мертвеца» Так что зацепиться в Москве и Петербурге я и пытаться не стал, не могу унижаться. Тем более если это унижение почти бесперспективно.
Вот потому я и осел наконец тут, главным режиссером в драмтеатре областного центра средней руки. Советские власти, находившиеся при последнем издыхании прежнего режима, еще успели дать мне двухкомнатную квартиру со всеми удобствами. Правда, телефон провести не успели. Несколько месяцев им не хватило для того, чтобы окончательно устроить мою жизнь. Грянул август девяносто первого, обком партии опечатали грубые милиционеры, и на этом мои номенклатурные блага закончились
Тем не менее я продолжал сидеть здесь, в этом городе, по двум причинам. Во-первых, привык. А во-вторых, до Петербурга только ночь езды на поезде. Хочешьсел и приехал. И прошелся по Невскому, вышел на родную Моховую, посмотрел на обшарпанные стены Театрального института
И каждый раз, в каждый приезд я останавливался у Василия. Даже был гостем на его свадьбе. Правда, с Ларисой мы так и не стали друзьями, но это бывает часто и не имело никакого значения. Врагами же мы тоже не стали Так, равнодушные знакомые. Тоже неплохо.
Василий, в отличие от меня, никуда не поехал за счастьем. Он рассудил, что если будет Божья воля, то он и в Питере неплохо устроится. А если не будет таковойто езди хоть на край света
Конечно, по специальности Василий работать не стал. Это уж было бы совсем глупо. Нельзя же оставаться нищим, даже если ты имел глупость стать театроведом. Ошибки молодости нужно вовремя исправлять. Вот Василий и занялся бизнесом, когда это стало возможно.
Вернее, он и прежде занимался этим же делом, но теперь, когда пришла свобода, он окончательно порвал со всякими государственными структурами и занялся только своим собственным делом. Это был бизнес, но, так сказать, смежный.
Василий увлекался реставрацией антиквариата. Для этого нужно иметь «золотые» руки. Но у него они как раз были. Сначала я долго не мог понять, какова механика бизнеса моего брата. Но потом Василий в очередной мой приезд объяснил.
Это алхимия, сказал он. Процесс превращения трех железяк, купленных за три рубля, в некое более или менее значительное количество долларов.
Потом Василий объяснил, что, как и всякая алхимия, это процесс таинственный и зависящий не только от знаний и мастерства, но и от соблюдения необходимых ритуалов.
Я покупаю в магазине три железяки прошлого века, говорил Василий оживленно. Они совершенно разные, от разных украшений. Старые, страшные. Их кто-то подобрал на помойке и на всякий случай принес в антикварную лавку. А там ее тоже на всякий случай поставили на комиссию и выложили на прилавок. Цена копеечная, сами железки ничего не стоят, но вдруг найдется какой-нибудь сумасшедший Вот тут нахожусь я. Но я вовсе не сумасшедший. Просто у меня есть голова и руки, лицо Василия при всем этом рассказе светилось от удовольствия. Он как бы заново переживал весь процесс, который доставлял ему такое бешеное наслаждение. И я беру эти железки, говорил он, и несколько дней верчу их в руках. А потом придумываю, как их составить вместе таким образом, чтобы получился антикварный предмет. Реставрирую их, мою, подкрашиваю и всякое такое Вот у меня лежат сто никому не нужных старых обломков. И я их составляю друг с другом, фантазирую, что к чему лучше подойдет и что из этих комбинаций может получиться.
И потом продаешь? спросил я.
Потом делаю эту вещь, значительно и торжественно сказал Василий. Потом ставлю на полку и любуюсь ей. День, другой, третий За это время я соображаю, сколько за нее можно запросить. И только потом продаю.
В том же магазине продаешь, где и купил? поинтересовался я.
Нет, по-разному, ответил он. Можно и в том же. Они этих своих же вещей все равно не узнают. Потому что они даже представить не могут, что из хлама можно сделать такую конфетку. Куца им