Николай ПсурцевНесколько способов не умеретьПовести
Об авторе
Николай Псурцев родился в 1954 году в Москве.
После окончания МГУ несколько лет служил в органах внутренних дел, работал в Московском уголовном розыске.
В настоящее времяна литературной работе. Автор книг "Без злого умысла", "Перегон", "Супермен", "Петух".
Две последние повести можно отнести к жанру "крутого" детектива.
В КАПКАНЕ
Недавно прошли обильные дожди, и дорога взбухла бурой густой кашицей, кое-где колеи не проглядывались вовсе. Тайга тяжелым коричнево-зеленым частоколом плотно стискивала дорогу с боков, не давая возможности объезжать глубокие лужи, очертаниями напоминавшие маленькие озера. Ломов и Бойко тряслись на громыхающем стареньком «иже» уже три часа, на каждом ухабе проклиная проселок и нежданные дожди. Но вот, к великой их радости, ямы и выбоины кончились, проселок выровнялся. Бойко поднажал газу, и машина пошла быстрей. Прохладный влажный лесной воздух нахально забирался под одежду. Сидевший в коляске Ломов поежился и наглухо застегнул свою коротенькую кожаную авиационную куртку.
Теперь Бойко не нужно выписывать рулем замысловатые крендели, чтобы миновать препятствия, и он вел мотоцикл спокойно и даже чуть небрежно. Несколько раз он хотел было заговорить с Ломовым, но в последнюю минуту сдерживался. Уж больно вид у капитана был сегодня какой-то непривычныйсонный и недовольный. Все-таки через несколько минут Бойко не утерпел.
Товарищ капитан, как вы думаете, у них оружие есть? перекрывая шум мотора, громко спросил он, стараясь при этом придать своему мальчишескому лицу равнодушное выражение, будто такие задания для него дело обычное.
Ломов ничего не ответил. Он весь еще был в своих мыслях.
Если есть, то взять их будет очень сложно, озабоченно продолжал Бойко, ничуть не обидевшись на такое пренебрежительное отношение со стороны капитана. Этим мерзавцам терять нечего. Но я думаю, мы сначала должны осторожненько с местными жителями поговорить.
На худом, с выпирающими скулами лице Ломова промелькнула тень усмешки. Он знал, что сержант в серьезных переделках еще не бывал, и опытным глазом сразу определил, что тот боится сейчас показаться трусом и в то же время не хочет выглядеть новичком.
Ты прав, конечно, старательно скрывая улыбку, ответил Ломов. Хотя я думаю, что Сенявин не такой дурак, чтобы соваться в Лиховку, когда ему до тракта считанные километры остались, но раз приказано проверить Так что на месте разберемся. А пока вдыхай озон.
Капитан поудобнее устроился в коляске, закрыл слипающиеся после бессонной ночи глаза и мысленно вернулся к началу сегодняшнего дня.
Около трех ночи он отправил жену в роддом. На опустевшей кровати сон почему-то не шел. Он покурил, перечитал вчерашние газеты, с трудом заставил себя спать лишь под утро. Проваливаясь в зыбкое, тревожное забытье, вдруг отчетливо, словно наяву, услышал последние Наташины слова: «Ты побереги себя, нас теперь трое»
В отдел Ломов пришел невыспавшийся, а поэтому выглядел взъерошенным и усталым, чем немало удивил своих коллег, которые привыкли видеть капитана всегда энергичным, подтянутым, чуть ироничным. Но это не помешало ему провести пятиминутку как обычно, обстоятельно и четко. Он расписал документы инспекторам на исполнение, зачитал суточную сводку происшествий по району. На сегодня в отделе было запланировано очередное профилактическое мероприятиепатрулирование по городу с целью предупреждения квартирных краж. Капитан подробно проинструктировал оперативников и приказал до пяти вечера в отделе не появляться. Когда кабинет опустел, он поднял телефонную трубку, набрал номер.
Роддом? Доброе утро. Наталья Ломова сегодня ночью поступила к вам
Капитан нахмурил бровиответ ему не понравился.
Это отклонение от нормы или такое случается? спросил он. Ничего страшного? Хорошо, спасибо.
Едва трубка, мягко притопив рычажки, легла на аппарат, как хрипло загудел селектор.
Зайди, громыхнул из динамика голос начальника райотдела. Ломов вздрогнул, он опять забыл вчера переключить динамик на отводную трубку. Положив документы в сейф, он поднялся на второй этаж, кивнул секретарше, спросил, указав на кабинет:
Один?
Получив утвердительный ответ, открыл дверь.
Петелин стоял возле карты района и что-то тихонько приговаривал, прикладывая к карте линейку. Он повернулся, поздоровался с Ломовым и опять стал колдовать у карты. Был он низкого роста, с неправдоподобно широкими плечами. «Последствия чрезмерно усердного занятия штангой», как однажды объяснил он друзьям.
Ломов со вздохом опустился в кресло.
Что невесел? спросил Петелин не оборачиваясь.
Наташу сегодня ночью отправил, схватки начались.
Поздравляю, начальник райотдела повернулся и с улыбкой смотрел на Ломова.
Не торопись, усмехнулся тот.
Не родила еще? удивился Петелин.
В том-то и дело. Дежурная сказала, что такое случается. Мол, не волнуйтесь. Скорее всего, к вечеру все будет в порядке.
Она права, подтвердил Петелин. Заявляю как очевидец. У Нины моей то же самое было. Хочешьпозвони ей.
И так верю, кивнул Ломов. Зачем звал?
Петелин подошел к окну, из красной папки, в углу которой жирно фломастером было выведено «срочно», достал бумагу.
Помнишь ориентировку по нападению на квартиру неделю назад в Ачинске? спросил он. Хозяин еще был убит. Тогда же было установлено, что нападение совершил ранее судимый Егор Сенявин с сообщником. Сообщник пока неизвестен, но приметы его имеются. Так вот, позавчера вечером их обнаружили в соседнем районе, в Анофрине, но они словно почуяли что-то и успели скрыться. Есть данные, Петелин подошел к карте, ткнул уголком линейки в крохотную точку, обозначавшую населенный пункт, они направляются в Чугуново. Вероятней всего, идут к тракту, он им нужен. За ними следуют две поисковые группы. Они отстают от них на несколько часов. Вертолетный контроль пока ничего не дал. Тайга, сам знаешь, густая, слона укрыть можно. Теперь слушай. Вот здесь в тридцати километрах Лиховка. Ты ее знаешь. Ломов утвердительно кивнул.
Лиховкамаленькая деревенька в ста десяти километрах от города. Кругом тайга, добираться сложно. Осенью и весной дороги такие, что километр преодолевается чуть ли не в полчаса. Большинство жителей деревню эту покинули, и в райкоме ее внесли в список неперспективных. Месяца два назад с Лиховкой еще была телефонная связь, потом что-то испортилось на линии. Но когда стало ясно, что люди из деревни уходят, исправлять повреждение не торопились. В Лиховкс осталось четыре семьи. Четыре крепеньких старичка, промышлявших охотой, и их верные жены.
Живет там сейчас и знакомый тебе Степан Кравчак, продолжал Петелин, так вот, выяснилось, что этот самый Степан отбывал срок вместе с одним из преступниковЕгором Сенявиным. Чуешь? Кто их знает, может, они к нему сунутся?
Вряд ли, возразил Ломов, далекий и бессмысленный крюк.
Однако проверить необходимо.
Согласен. Но людей у меня нет, Ломов развел руками.
Все на патрулировании.
Значит, сам поедешь, сказал Петелин.
По тону, каким были произнесены эти слова, Ломов понял, что отказываться бесполезно.
Возьмешь Бойко, он с мотоциклом, добавил Петелин.
Если в Лиховке все тихо, Бойко оставишь там, а сам назад. Установим пост. Роддом я возьму под контроль.
Ломов хмыкнул. До смешного казенно прозвучали последние слова: «Роддом под контроль».
Они проехали еще с километр, и тайга вдруг расступилась, освобождая место отлогому зеленому холму. Мотоцикл мощно взбежал на него, и в какой-то миг Бойко даже растерялся, так неожиданно выпрыгнула из-за гребня маленькая уютная деревушка.
Здесь была одна-единственная улица, давно уже не езжен-ная, поросшая бурьяном и высокой травой, плотно облегающей полуразрушенные, почти черные и поэтому необычайно мрачные заборы домов.
В самом конце улицы, возле глубокого, с рваными краями оврага, в приземистом бревенчатом срубе обитал Кравчак, поселившийся здесь после отбытия последнего наказания. Сержант видел его один раз. Это было в тот день, когда Степан вернулся из колонии и пришел в отдел отметиться о прибытии. Мужик он был здоровый, кряжистый, говорил косноязычно, глядел исподлобья и время от времени хрустко мял друг о дружку огромные короткопалые кисти рук. В городе остаться не пожелал, хотя ему это было разрешено, а сказал только: «В Лиховку пойду, там батя жил когда-то». И ушел, перевесив двустволку через плечо, тяжелый и молчаливый. Жил спокойно, охотился, и сведений о каких-либо преступных действиях с его стороны не поступало.
Натужно тарахтя, выплескивая из-под колес комья черной грязи, мотоцикл дотащился до середины улицы.
К дому не подъезжай, сказал Ломов, бросив потухшую сигарету, неровен час, они там уже самогон хлещут, сверни-ка вон к той хатенке забитой. Порасспросим соседей Степана.
Пока он выбирался из коляски, Бойко потопал затекшими ногами, одернул китель, привычно похлопал по кобуре. Ломов повторил его движения, за исключением того, что вместо кителя одернул куртку, а рукоятку пистолета нащупал, сунув руку под мышку.
Тихо было в деревне, вольно как-то, дома ненастоящими казались, ветер в соснах шумел неназойливо, успокаивающе.
Хорошо! Правда, товарищ капитан? Бойко потянулся упруго, как после хорошего, доброго сна, и улыбнулся безмятежно, по-детски.
Угу, отозвался Ломов и, махнув сержанту рукой, неторопливо двинулся вдоль заборов.
Они не успели сделать и несколько шагов, как на противоположной стороне улицы увидели вышедших из-за заколоченного дома, видимо бывшего магазина, двух людей. Брезентовый плащ одного был наглухо застегнут, на голове его серела кепка. Другой, совершенно лысый, был без шапки. В руках он держал обрез двустволки, держал на изготовку, умело, чуть расслабленно. Лицо Лысого поначалу вытянулось в изумлениивряд ли он ожидал увидеть здесь работников милиции, но уже через мгновение по губам его заскользила злорадная улыбка.
«Лихо они сорок километров отмахали. Никто и подумать не мог», машинально отметил Ломов.
Бойко вмиг замер, слегка согнувшись, скосил глаза на Ломова, увидел, как затвердело у него лицо, сузились глаза, сделались злыми, колючими. Бойко не испугался. Армия и работа в милиции приучила его не спешить в таких ситуациях, но ему вдруг почему-то стало жалко себя. «Не думай об этом. Никакой жалости, несколько раз сказал он себе, все обойдется. Мы выкрутимся Надо думать о том, что предпринять. Только об этом. Так. Интересно, как эта лысая сволочь реагирует на движение».
Сержант чуть сдвинулся с места. Лысый вскинул обрез и сказал спокойно, даже весело:
Не дергайся, мент, я с тобой потом на разные темы побеседую, когда вот дружку твоемуоперу жакан в кишки вставлю. Уж очень они, опера, вредные, так и жди от них в любой момент какой-нибудь бяки. Ой, а что же ты побледнел, а еще пиджак с погонами носишь
«Откуда он знает, что Ломов опер, подумал Бойко, видел где-нибудь?»
Да вы чего, голос сержанта враз осип, да не опер он, дружинник
Погоди, остановил его Ломов. Они знают, кто я, им Степан, видать, рассказал.
Догадливый, усмехнулся Лысый и смачно сплюнул под ноги. Только догадливость при тебе и останется. Отловить нас, стервец, приехал? Выкуси, я еще не один годок поживу, пошумлю на шарике этом поганом. А вот ты, гад, получай за души наши загубленные
Бойко опередил Лысого на долю мгновения, рванулся что есть сил вбок, в сторону от капитана. Он не думал в этот момент ни о чем, просто еще в армии в кровь и плоть ему впиталось строгое воинское правилобереги командира. И сейчас совершенно инстинктивно он отвлекал внимание Лысого на себя. Раскаленный кусок свинца разорвал ему грудь. Отброшенный страшным ударом, он рухнул наземь и, дрогнув, замер.
При звуке выстрела Ломов стремительно прыгнул вправо, и, выдернув пистолет из кобуры, повалился в густую упругую мокрую траву. Прыжок был для Лысого неожиданностью, поэтому он поспешил выстрелить еще раз, и пуля из второго ствола чмокающе вонзилась в тяжелый приземистый забор. А капитан, вытянув вперед руки с пистолетом, уже катился по земле, выстрел за выстрелом посылая в сторону бандита. Сейчас попасть в него было невероятно трудно. Лысый и не пытался этого сделатьперезаряжать обрез под огнем было глупо. Он и его напарник, пригнувшись и петляя, кинулись к заколоченному магазину. Ломов чертыхнулся, потом стремглав поднялся и выпрямился на какие-то секунды. Он хотел посмотреть, как там Бойко. И в десятке шагов от себя увидел застывшее в нелепой позе его тело, его глаза, удивленные, широко распахнутые, недвижные. Сухо щелкнул выстрел, и Ломов мгновенно повалился в траву.
Брось обрез, или я стреляю! ворвался в установившуюся вдруг мертвую тишину чей-то громкий звенящий голос. Он исходил откуда-то справа, сзади. Ломов повернул голову. Шагах в сорока от него в окне избы, фасад которой выходил на улицу, он различил крупного светловолосого мужчину в белой рубашке. В руках у него была двустволка. И тут словно в ответ на угрозу бабахнул выстрел, затем второй. Лысый стрелял, укрывшись за углом бывшего магазина. Человек в окне отпрянул и исчез из виду. «Убит», подумал Ломов.
Нет, человека в белой рубашкеСергея Артюхинане убили. Он просто отшатнулся, когда прозвучал выстрел. Медвежий жакан с сухим треском впился в оконную раму, и мелкие щепы полетели в разные стороны. Одна из них процарапала ему щеку. Он провел рукой по ссадине и выругалсяна пальцах была кровь. Вновь приблизившись к окну, он осторожно выглянул. Стрелявшийлысый коренастый мужикуже перевалился через забор соседнего с заколоченным магазином дома. Вслед за ним забор быстро и ловко преодолел его напарник. «Браконьеры?»подумал Артюхин. Они люди злобные и отчаянные. Случается, что и счеты таким вот образом сводят. «Так, хорошорассуждал Артюхин, стоя посреди комнаты, эти двое скрылись, но ведь в них кто-то стрелял. Где же те, другие?»
Он ступил в сторону и посмотрел налево, туда, где начиналась улица. Сначала ничего не увидел, но потом взгляд его наткнулся на неподвижно лежащего в траве человека. Можно было различить сверкающие на солнце сапоги, коричневую кожаную куртку «Готов», подумал Артюхин. Но вот человек шевельнулся и медленно, как бы нехотя пополз в сторону его, Артюхина, дома. «Этого еще не хватало», озлился Артюхин. Он поудобней перехватил двустволку и постоял немного в нерешительности. Досадливо поморщился, отставил ружье к стене, опять взглянул в окно. Прикинул на глазок расстояние до человека в кожаной курткечуть больше полусотни метров примерно, после чего, сунув руки в карманы, сделал несколько шагов по комнате, затем снова вернулся к окну. Человек приблизился ненамного. Полз он очень медленновидимо, остерегался выстрелов с противоположной стороны улицы. «Зря, конечно, я влез в это дело, пожалел Артюхин, мог бы переждать, пока эти стрелки решили бы свои проблемы и убрались отсюда». Он опять прошелся по комнате, остановился перед дверью. За ней была мать. Интересно, слышала она эту дурацкую пальбу? Наверное слышалаохотничьи ружья гремят серьезно.
Он открыл дверь, вошел в соседнюю комнату. Там царил полумрак, ставни закрыли еще с утра. Матери мешал яркий свет. Маленькая, худая, жалкая, она лежала на высокой, с железными никелированными спинками кровати. В ее покрасневших запавших глазах таился испуг.
«Бог мой! Как она изменилась с тех пор, как я видел ее в последний раз, тоскливо подумал АртюхинЕще полгода назад, зимой, когда приезжала ко мне была энергичной, суетливой. Все по театрам меня таскала Я бы сам сроду не вырвался. Бегала, книжки любимые доставала и все никак городом надышаться не могла. Она же ведь горожанка, а вот полжизни в деревне прожила. Нет, совсем не она это, сухонькая, совсем крохотная».
Что за пальба там такая? тихо спросила мать. Ермолай балует?
Да, Ермолай, попытался улыбнуться Артюхин, карабин пристреливает. Ты не волнуйся.
Хорошо, успокоилась женщина. Ты когда уезжаешь?
Когда ты поправишься, мы уедем вместе
Поправлюсь ли?
Не сомневаюсь, Артюхин беспокойно оглянулся на дверь. Отдыхай, я буду рядом, добавил он и вышел.
Теперь он знал, что надо делать. Пускай эти бандюги попробуют сюда сунуться, встреча будет достойная.
Первым делом он достал из-под шкафа коробки с патронами. Патронов было много, и это его успокоило. Стрелять-то он умеет отменно. Потом вышел в сени и закрыл входную дверь на массивную железную щеколду.
На столе в комнате он рассортировал патроны. Медвежьи жаканы отложил в одну сторону, дробьв другую. Жакан, конечно, надежней, но там за окном не звери ведьлюди. Артюхин усмехнулся, переломил ружье, вынул жаканы, насытил стволы дробью.
Все. Сейчас можно сидеть и ждать, как будут разворачиваться события. Если эти вольные стрелки уйдут, прекрасно, ну а если пожалуют в гости, то милости просим, угощенье будет знатное.