Сперва он услышал глухие, далекие ударыкто-то барабанил в запертую калитку. Это, наверное тот, в кожаной куртке. Артюхин встал сбоку от окна, крепче сжал ружье.
Иди своей дорогой, парень, крикнул он отчетливо и зло, тебя здесь не ждут.
Моя фамилия Ломов, голос отвечавшего был хриплый, придушенный. Из милиции я! Прошу вас, откройте!
Артюхин изумленно поднял брови. Из милиции?.. Врет? Ну что ж, посмотрим. Рискованно, правда. А если действительно это милиционер?
Громыхнула щеколда. Артюхин взвел курки, толкнул дверь. К калитке он подходил осторожно. Песок отрывисто поскрипывал под сапогами.
Слушай внимательно, сказал Артюхин, привалившись плечом к забору. Если оружие с собой, как я понял, у тебя пистолет, положи его в карман, чтобы руки были свободными, в противном случае не открою.
Хорошо, ответили за калиткой. Открывайте, я готов.
В этот момент грохнул выстрел, где-то рядом взвизгнула пуля.
Скорей! крикнули за забором.
Артюхин ударил ребром ладони по щеколде и отскочил в сторону.
Калитка стремительно отворилась, и Ломов нырнул во двор. Затем он вскочил, быстро закрыл мягко вращающуюся на хорошо смазанных петлях дощатую дверь, кулаком вогнал щеколду в паз.
Ну, наконец-то, выдохнул он. Вымученно улыбаясь, он уселся прямо на землю.
Артюхин не спускал с непрошеного гостя глаз. Два ствола его ружья упрямо смотрели незнакомцу в грудь.
Это еще не все, сухо проговорил он. Удостоверение? Вынимай медленно.
Бдительный вы товарищ, Ломов удивленно мотнул головой. Затем он медленно, как и просили, извлек из внутреннего кармана куртки красную книжечку и кинул ее Артюхину. Не опуская ружья, тот открыл удостоверение. Внимательно прочел, краем глаза наблюдая за Ломовым.
Ну вот, теперь все, сказал он, облегченно улыбнулся, приставил ружье к забору и протянул руку, Артюхин, инженер.
Ну что ж, будем знакомы, сказал Ломов, поднимаясь и запихивая удостоверение в карман. Он с силой провел ладонями по лицу, кивнул Артюхину, мол, погоди немного, шагнул к забору, отыскал в нем щель, приник к ней.
Задами им не уйти, негромко заметил Ломов, там овраг, отлогий и глубокий, значит, дворами пробираться будут и пройдут, видимо, к реке вправо, потому что слева место пустое, да магазин еще влево не пойдут.
Артюхин встал радом с ним и заглянул в щель. Дом, куда ворвались бандиты, был совсем радом, метрах в тридцати. Резной ажурный флюгерок вольно вертелся на гребне крыши. Предназначался он, когда его сделали, наверное, не для этого дома. Потому что его изысканность никак не вязалась с тяжелой, угрюмой избой.
Кто там живет? спросил Ломов, перезаряжая пистолет.
Дед Ермолай со старухой Все здешние на промысле, а он домахворает.
Ломов повернулся к инженеру, разглядел его внимательно, машинально отметив, что парень он хоть и массивный и роста немалого, но двигается легко и уверенно.
Откуда ты здесь? спросил он.
Четыре дня назад умер отец, ответил Артюхин. Вчера были похороны. Мать слегла. Вот жду, пока поправится, заберу ее к себе в Свердловск. Время терпит, в отпуске я.
Ясно, Ломов помолчал. Ясно, повторил он. Один ты у нее?
Артюхин кивнул.
Да, что поделаешь? Я своего отца восемь лет как схоронил Крепись.
Артюхин благодарно улыбнулся.
Так что ж произошло? спросил он.
Ломов разъяснил ситуацию.
Понятно, задумчиво протянут Сергей. Парня-то как жалко. А может, он еще жив? с надеждой спросил он. Ломов отрицательно покрутил головойон-то видел, как Леше разворотило грудь, и вдруг совершенно неожиданно выругался. Артюхин положил ему руку на плечо, успокаивая.
Я-то думал, браконьеры счеты сводят, сказал он. Тебя за одного из них принял. Ну, теперь все в порядке. Вдвоем-то мы отобьемся. Верно?
Эй вы, фрайера захарчеванные, вдруг услышали они громкий голос Лысого. Говорил он теперь не спокойно и весело, а сипло и раздраженно. Разойдемся по-мирному, вы нас не видели, мы вас не трогали. Вас двое, нас двое, силы равные. Ломиться начнетеразотрем.
Лысый, видимо, понял всю сложность своего положения. Сзади овраг, слева пустое пространство, перебежать не успеешьподстрелят. Справа, у соседнего дома, забор высоченный, пока перескочишь, собьют, как воробья из рогатки.
Слушай, Сенявин! крикнул Ломов и дослал патрон в ствол. Погоди маленько, нам подкрепиться надо, а то мы с утра неевши Потерпи чуток, еще поговорим, успеем.
Ну гляди, кум, пожалеешь, сорвут с тебя погоны твои, ты, может, не знаешь, у нас тут дедуля с бабулей, может, их пригласить с тобой побеседовать, а?!
Да, Ломов скривил губы в невеселой усмешке, положеньице. Помощи ждать нам неоткуда, да и послать некого, вот дела
Вот оно что, как-то отчужденно проговорил Артюхин, и лицо его сделалось непроницаемым.
Он присел на стоявший рядом чурбак, вынул мятую пачку «Примы», закурил, несколько раз коротко затянулся. Ломов молчал. Он стоял неподалеку, сунув руки в карманы, и ковырял носком сапога в земле, попадавшиеся камешки резко отфутболивал к забору. Сергей поднял голову, посмотрел на него, встретив взгляд, быстро отвел глаза.
Ломов подошел к забору, наклонился к щели, вернулся обратно.
Ты понимаешь начал было он.
Я все понимаю, оборвал его Артюхин, но помочь тебе ничем не могу.
Мне? удивился Ломов. Мне помочь? Ты в своем уме?
Артюхин молча курил. При затяжке щеки его глубоко втягивались, обостряя скулы. Потрескивал сухой табак в сигаретке.
Ты знаешь, кто там? тихо, но внятно произнес Ломов. Он махнул в сторону забора и наклонился к инженеру. Там убийцы.
Уже слышал, Артюхин растер докуренную сигарету каблуком. Ты не думай, у меня здесь, он сжал огромный кулак, силы на троих хватит. Понял? Но нельзя мне.
Нет, не понял, Ломов налился злостью. Ты что, девка на выданье? Ах, наверное, сердце у тебя очень нежное. Непротивление злу насилием. Или, может быть, все гораздо проще? Моя хата с краю. Пусть делают что хотят, лишь бы меня не трогали? Так, что ли?
Нет, не так! остервенело выкрикнул Артюхин, стремглав вскочив на ноги. Мать у меня, одна она!
«А у меня жена рожает. Мне на своего ребенка, между прочим, взглянуть хочется», чуть не вырвалось у Ломова, но он сдержалсяни к чему это, не к месту, не по-мужски как-то. Однако от этих непроизнесенных слов ему стало не по себе, разом пропало всякое желание что-либо делать и говорить. Он с недоумением обнаружил, что так крепко стиснул зубы, словно хотел смолоть их в порошок. Пересилил себя он с трудом, но достаточно быстро. Не прошло и нескольких секунд, как лицо его приобрело насмешливое выражение. Он кривенько ухмыльнулся:
Все понятно. Любящий сын почтенных родителей.
Ах ты гад! угрожающе процедил Артюхин, хватая правой рукой Ломова за ворот куртки.
Эй, начальники! Сенявин орал во всю мощь, и голос его звенел от напряжения. Времечко-то идет. Я долго ждать не намерен. Давайте скорей. Нам-то терять нечего
Ломов сбросил с себя руку инженера, неприязненно посмотрел на него и презрительно усмехнулся.
Мы думаем, думаем, Сенявин! быстро и раздраженно прокричал он. Обожди немного, не так все просто.
Порешительнее надо быть, начальник, хохотнул Сенявин. Он, видимо, уже успокоился.
Слышал? спросил Ломов, растягивая губы в ледяной улыбке. Это про тебя.
Отстань! отрубил Артюхин. Он отвернулся, подошел к избе, провел пальцем по наличнику окна, посмотрел на ладоньона была черная от пыли, отряхнул ее и, не говоря ни слова, вошел в дом.
И вдруг Ломов отчетливо осознал, что не то он говорит, совсем не то. Молчал бы лучше, зачем он так, зря только парню душу травит. Положение у него незавидное. Не нужен ему этот симпатичный малый. Он сам все сделает как надо. Он же в подобных переделках уже не раз бывал за восемь лет работы в милиции. Ломов сунул руку под куртку, нащупал флажок предохранителя, отвел его назад, усмехнулся чему-то и сделал первый шаг к калитке. Затем второй, потом пошел уверенней, но все равно со стороны движения его казались вялыми, неестественными. Калитка была совсем близко, когда он внезапно остановился. Он ясно понял, что за калитку не выйдет. Что-то мешало ему. Ломов глубоко вздохнул, мотнул головой Надо же, сроду такого не было. Постояв с минуту, подошел к забору, опять прильнул к щели. Дом Ермолая выглядел мирно: ни за темными глубокими провалами окон, ни во дворечасть его Ломов видел отличноне было ни намека на движение. Надо идти, конечно, ждать больше нельзя. Надо идти, говорил себе капитан, надо идти и не двигался с места. Он в сердцах со всего размаха хватил ладонью по забору, будто он был в чем-то виноват. Рассохшиеся доски гневно прогудели в ответ.
Дурацкий день. Сначала бандиты, появившиеся там, где по всем расчетам их быть не должно, потом Леша Бойко а теперь эта непонятная, непривычная для него в такие минуты нерешительность. Ломов нервно осмотрелся, пошарил глазами по двору. Он не знал, что ищет. Но что-то надо было сделать, все равно что, но только не стоять вот так в бездействии. У него даже мышцы заныли призывно. Встряхивая руками, как боксер перед боем, он пружинисто прошелся по двору. У крыльца дома стремительно развернулся, словно на строевом смотре. Подошел к сараю и тут увидел чурбак, на котором колют дрова, а на нем топор, чуть покрытый ржавчиной, но мастерски отточенный. Он наклонился, взял топор, поиграл им в руках, словно примеряясь, привыкая к нему. Огляделся в поиске дров, увидел неподалеку поленце, шагнул к немуи выскользнул тут топор из его рук, перевернулся в воздухе и шмякнулся топорищем прямо на ногу. Тупой болью ожгло пальцы. Не сдержавшись, носком сапога он поддел топор и яростно отшвырнул его к сараю. Тот пролетел с метр и с грохотом ударился о стенку. За тонкой перегородкой всполошенно закудахтали куры. Ломов внимательно посмотрел на сарай, потом на топор, потом перевел взгляд себе на ногу и вдруг рассмеялся
Артюхин никак не мог вспомнить лицо отца. Он не хотел смотреть фотографию, что под черным бантом висела на стене. Он силился нарисовать родное лицо в воображении и не мог. Никак не мог. После того как он увидел отца на столе в горницевысохшего, окаменевшего, чужогов одночасье стерлись в памяти его живые глаза, низкий усмешливый голос, тяжелая походка. Представить все это Артюхин уже не мог. Он просто знал, что у отца были живые глаза, низкий голос За месяц до смерти, будто предчувствуя ее, он наказывал сыну в письме, написанном коряво, неровными строчками, но на редкость грамотно: «Если со мной случится что, всяко, сын, может быть, помни, что ты у нас один, и жизнь, и радость благополучия матери на твоей совести останется. Помни!»
Он все-таки поднял глаза к фотографии, проговорил тихо: «Я помню, отец». Он встал из-за стола, толкнул дверь в комнату матери.
А я уж хотела звать тебя, увидев сына, сказала женщина. Она сделала слабую попытку улыбнуться краешком губ, но не получалось. Я плохо слышу, но мне кажется, я различала голоса. У нас гости?
У нас гости, ответил Артюхин, внимательно разглядывая мать, будто видел ее впервые.
Они помолчали с полминуты.
Помоги мне выйти на улицу, неожиданно попросила женщина. Я устала все время смотреть в потолок.
Тебе нельзя вставать, ответил Артюхин. К тому же у нас гости. Когда они уйдут, я вынесу тебя во двор.
Женщина закрыла глаза, повела подбородком:
Сережа, не надо скрывать ничего от меня. У тебя это плохо получается. Кто там? Бандиты? Что они хотят?
Артюхин не ответил.
Значит, я права, горько усмехнулась женщина. Раз ты молчишь. Она вздохнула и продолжала после паузы:Я не должна тебе этого говорить, ты сам волен решать, как тебе поступать, но все-таки скажу. Я всю жизнь боялась за отца. Он не умел беречь себя. Я не хочу, чтобы ты унаследовал это его качество
Она недоговорилаАртюхин приложил палец к губам. Он услышал грохот, а потом паническое кудахтанье кур. Артюхин нахмурил брови, бросил матери: «Обожди!»выскочил на крыльцо и увидел у сарая Ломова. Капитан стоял, сунув руки в карманы, и невесело усмехался.
Эй, друг, ты чего? осторожно спросил Артюхин. Ломов, казалось, не слышал. Артюхин подошел ближе:
Что с тобой?
Ломов ответил не оборачиваясь:
Разминаюсь.
Да ты рехнулся! Артюхин вдруг вскипел. Ты где должен быть? У забора, у щели, задыхаясь от негодования, выкрикнул он. Ты за ними смотреть должен. У них же ствол в руках. Они же черт те чего понаделать могут! А может, они ушли уже?!
Ломов несколько раз глубоко вздохнул, вдыхая воздух резко, с шумом, рукавом рубашки отряхнул щепы и крошки с чурбана, присел на него. Поднял глаза на Сергея, и не было в них ни тени беспокойства, а затем внезапно крикнул во весь голос:
Сенявин, как самочувствие?
Плохо, начальник, донеслось с другой стороны улицы.
Тяготят меня стены. На волю хочу.
Ломов не дал ему закончить.
Терпи, Сенявин, терпи! усмехнувшись, крикнул он. У меня сегодня с тобой долгий будет разговор.
Пу меня тоже, тихо добавил Артюхин.
К магазину Ломов вышел вроде бы незаметно. Сначала двигался вплотную к заборам соседних дворов, затем стремительно проскочил метров пятнадцать пустого пространства от забора последнего двора к заколоченному бревенчатому срубу магазина. На мгновение опустился на землю, прямо в приютившиеся у завалинки громадные лопухи, вздохнул несколько раз глубоко, успокаиваясь, вынул пистолет, сдул зачем-то с него пылинки, пружинисто поднялся и осторожно выглянул из-за угла. Забор двора, где засели бандиты, был невысок, метра полтора, за ним чернел прокопченными бревнами добротный сарай, а дальше уже стоял и сам дом. Планировка, скорее всего, там обычнаясени, комната на три окна с печкой, непременным массивным столом, за ней еще одна комната, немного поменьше, там спят. Старики, наверное, в маленькой комнате, вряд ли Лысый будет подставлять их под пули. Невыгодно. Со стариками, видимо, его напарник, прикрывает тылы. Значит, прежде всего надо было проникнуть в комнату, где Лысый, обезвредить его, хотя, конечно, хорошо было бы взять этого подлеца живым. На шум должен выскочить второй, судя по физиономии он не настолько умен, чтобы остаться со стариками и держать их на мушке, хотя они были бы для него надежной защитой. Может быть, конечно, все произойдет и не так, как предполагал капитан. Может быть, бандиты действовали бы вопреки логике, черт их знает, что у них в голове. Но Ломов работал в милиции не первый год и достаточно хорошо представлял, как могут повести себя в такой ситуации преступники, во всяком случае большинство из них. Ничего нового они выдумывать не будутвремени нет, да и рискованно. Прошло минуты три, Артюхин молчал. «Что же он, не случилось ли чего?»подумал Ломов. И тут вдруг почувствовал неудобство, будто кто-то смотрит на него со спины. Он замер, прислушиваясь, но только ветер шелестел в сосняке, и безмятежно пели птицы, затем ступил в сторону и, стремительно перевернувшись, упал на траву, вытянув руку с пистолетом. У того забора, откуда он пробежал к магазину, стоял Степан Кравчак. Ломов узнал его сразу. Был он в брезентовом плаще с капюшоном, на голове потертая ушанка. Степан, вытянув в сторону Ломова руку и насупив брови, выговорил с трудом:
Ты это, начальник, не того, они пришли ко мне, я их прогнал. На кой они мене, слышь, начальник, я им, того, и пошамать не дал. Волки они, ружо отняли, стволы поотбивали, во, в зубы мене тычину дали Я, это, адресок Егорке Сенявину от души дал, сказамши, как срок выйдет, приходь, угошшу А он
Ломов поднялся, отряхнул пыль с рукава, оглянулся, убедился, что из дома деда Ермолая их не видно, сказал, недобро усмехаясь.
Шел бы ты отсюда, Степан. Сам понимаешь. Доверять тебе у меня нет оснований. Откуда я знаю, что ты не пальнешь ненароком мне в спину? Иди, потом поговорим.
Слышь, начальник, Кравчак из всех сил обминал друг об дружку мясистые ладони, я ничего. Это Там у Ермолая окно боковое, ну что на нас глядит, на сельпо, не закрывается оно, слышь, ты его, это, не разбивай, а пихни легонько, там крючка нет. Вот. И, это, Егорка Сенявин шмаляет шибко, здорово, ты, того, поосторожней Он знает, кто ты. Это я сдуру вчера про тебя накалякал.
Кравчак замолчал, повернулся и, тяжело ступая, скрылся за углом. Ломов задумчиво посмотрел ему вслед.
Два выстрела подряд грохнули так неожиданно, что Ломов вздрогнул и невольно пригнулся. Артюхин безумствовал, как мог. Он истошно орал, поносил весь преступный мир на чем свет стоит, кричал, что сам попросится приводить в исполнение смертные приговоры, всячески обзывал Лысого и стрелял не переставая. «Он свихнулся, подумал Ломов, что он так орет-то?» Потом, вспомнив, что сам приказал Артюхину создавать побольше шума, усмехнулсяэтот приказ инженер понял по-своему. Надо было только стрелять почаще, а он еще и голосил на всю округу. Ну да ладно, это тоже неплохо. Ломов выглянул из-за угла. Артюхин был совсем близко от дома и безостановочно палил в его сторону. Лысый выстрелил в ответ только один раз, да и то лить для острастки, потому что инженера скрывал забор дома деда Ермолая, невысокий, но внушительный, сколоченный из толстенных досок.