Ирочка смутилась, покраснела. Полина рассердилась:
Ты бы, Аркаша, за словами следил. И за их смыслом тоже.
А что, скажешь, неправ? настаивал рыжий. Покажи мне хоть одну из присутствующих, которая не занимается такими упражнениями. Ты-то, может, и надеешься за Макса замуж выйти, наивная, но это тебя хоть как-то оправдывает. Катьку тоже понять можнобабе за тридцатник перевалило, тут за козла пойдешь, не то что за султана со скважинами, лишь бы взял кто-нибудь.
Семынин тихо, сквозь зубы оборвал:
Аркаша, не хами дамам.
Тот словно не расслышал его слов:
А Ирку чем оправдаешь? Только профессиональной привычкой. Ведь с самого начала знала, что я жену не брошумежду прочим, мы с ней пятнадцать лет душа в душу, да-да, пятнадцатья из Джакарты как раз к праздничному столу попадаю. Юбилей!
Ирочка скукожилась на кровати, спрятав лицо в ладони, и то ли плакала, то ли просто сидела в прострации. Вайс же и не думал угомоняться:
Вот моя Лильканастоящая женщина, я ее только после свадьбы в койку затащил, хоть и обхаживал восемь месяцев. А эту
Он с откровенным презрением посмотрел на Ирочку и продолжил:
А эту шалаву разве назовешь женщиной? Вы бы видели, что она мне позволяет, какие па я с ней танцую!
Киреев неуверенно выступил вперед:
Вайс, ты сволочь!
Да пошел ты, отмахнулся тот, словно от назойливого комара. Тоже мне, защитник нашелся. Ладно, киска, извини, иди к папочке.
Подошел к кровати, подхватил Ирочку на руки и со всего маху уселся на пружинящий матрац. Попрыгал на нем вместе с ношей, криво усмехнулся:
А у тебя кровать-то получше будет, удобная. Ты ее уже опробовала?
Катерина не ответила. Никто не ответил.
Промолчала и Полина. Больше всего на свете в эту минуту ей хотелось, чтобы кто-нибудь, наконец, заткнул Аркашин поганый рот. Но понимала, что сия мечта так и останется мечтой, несбыточной, а потому заветной. Никто не осмелится пойти против Вайса. Ни в их маленькой компании, ни в труппе «Калинушки» не сыскать такого смельчака. Даже нет, не смельчака, а откровенного безумца. Заиметь себе врага в лице Аркаши нормальный человек не захочет ни при каких условиях. Вот если бы Вайс вдруг разлюбил их скромный коллектив, а еще лучше и вовсе уволился из ансамбля Ох, с каким облегчением вздохнули бы все вокруг! Кроме разве что Ирочки Бекетовойта, пожалуй, сошла бы с ума от горя. Ну и пусть себе. Зато остальным какое облегчение. Эх, и чего бы Аркаше, скажем, не вернуться в свой «Ромэн»? Перекрасился бы снова в радикально-черный цвет, да и косил бы себе «под цыгана».
Обиды на ребят не было. Вайс был старшим в компании. Но не это останавливало Журавлева с Семыниным. Киреев не в счетслишком мягок и нерешителен. Аркаша был здоров, как матерый бык-производитель, и казалось просто нереальным причинить ему какую-то боль. Он словно был защищен панцирем от всех бед, и сквозь этот непробиваемый кокон не смогли бы проникнуть ни физические уколы, ни моральные. В силу абсолютного цинизма Вайс был совершенно неуязвим. И при этом маниакально мстителен. Именно поэтому, что бы ни сказал, чтобы ни вытворил этот рыжий гигант, ему все всегда сходило с рук: нельзя было предугадать, чем он накажет обидчика, пусть даже тот действовал максимально справедливо с точки зрения здравого смысла. И с этой позиции Аркашу можно было рассматривать, как крест, тяжкую обузу, которую по какой-то слишком веской причине не удавалось бросить по дороге.
Нельзя сказать, чтобы друзья не пытались с ним бороться. Да только попытки выходили совершенно бесплодными, пустыми. Как было сказано выше, бить Аркаше морду или строить ему козни никто не собиралсяслава Богу, люди подобрались сплошь здравомыслящие. Если уж бороться, так всем вместе. Объявляли бойкоты, не приглашали в компании, не делились новостями. Однако Вайса не нужно было приглашатьон приходил сам. Неизбежно, как вслед за теплой солнечной осенью наступает зима: холодная, бесснежная, мрачная. Так и Аркашазови, не зови, а никуда от него не денешься. Он сам придет, сам наговорит гадостей, сам рассмеется, пытаясь превратить свои едкие замечания в шутку. И сам же противным рыжим взглядом даст понять, что в каждой шутке, как известно, лишь доля шутки
Ирочка попыталась вырваться из железных объятий Вайса, да тот тихонько прикрикнул:
Сидеть! и для острастки ощутимо шлепнул ее по костлявому боку.
Бекетовой ничего не оставалось делать, как смирно покоиться на его коленях.
А то смотри, я свое внимание на другую переключу. На Катьку. Нет, Катька мне больше не подходит, она скоро в Эмираты линяет, а я не люблю силы по пустякам разбазаривать. Полинка, во, точно. А что, Полинка, может, станцуем танец страсти, а? Я на тебя давно глаз положил. Вот только ты не такая послушная, как Ирка, так оно только интереснее. Я тебе гонору-то быстро поубавлю.
Вайс, ты сегодня заткнешься, наконец? психанул Макс. Тебя не волнует, что я тут стою? Я тебе, случайно, не мешаю?
Не мешаешь, благодушно улыбнулся тот. Ты сегодня с Полинкой, завтра еще с кем-нибудь, мало ли желающих тебя ублажить? А я вот возьму да Полинку осчастливлю, пока под тебя другая будет подкладываться.
Аркаша, не сходил бы ты, дорогой, туда, куда обычно посылают в подобных ситуациях? почти ласково поинтересовалась Полина, медленно закипая. Только-только выяснили с Максом отношения, только-только все начало образовываться.
Вайс посмотрел на нее с хитрой усмешкой:
Что, рожей не вышел? Не любишь рыжих? Тебе больше блондины по душе?
Блондинов мужского пола в их небольшой компании отродясь не водилось. Если и можно было кого-то хотя бы условно отнести к этой категории, то Женьку Киреева. Но вовсе не из-за откровенно светлых волос: Женька был средне-русым, как и положено природой русскому человекуне от этого ли слова произошло само название России? А вот кожа его и в самом деле была излишне светлойиной раз при особо-ярком электрическом освещении он казался как будто прозрачным.
От привлеченных к нему Аркашиными словами недоуменных взглядов Женька немедленно покраснел, аки красна девица. Полина тоже почувствовала, как к лицу приливает кровь. Вот ведь гад, всегда все вывернет наизнанку, и самые безобидные вещи начинают казаться преступлением против человечества. Самое интересное, что, выплыви правда наружу, куда больше от нее пострадал бы сам Вайс. Однако его это совершенно не смущало. Еще быон, пожалуй, единственный человек из Полининого ближнего и дальнего окружения, которого нисколько не интересовало чье-либо мнение о собственной персоне.
Заткнись, Вайс! уже совсем не дружелюбно произнесла она. Ой, Аркаша, договоришься ты когда-нибудь. Смотри, найдется на твою голову народный мститель. Ирочка, забирай своего придурка домой, надоелсил нет.
Бекетова сидела на руках Аркадия безответным изваянием, с каждым словом сжимаясь все сильнее.
Расслабься, курица, в очередной раз хлопнул ее по тощенькому бедру Вайс. Это они все шутят. Ты же знаешь, ядуша компании, без меня веселье не состоится. Ладно, Киреев, смелый ты мой, наливай. Надо наших молодых обмыть.
Женька послушно разлил водку по стопкам и даже подал две из них Ирочке и тирану Вайсу. Под предлогом, что нужно взять кусочек ананаса, та, наконец, смогла вырваться из тисков «хозяина», и скромненько встала в уголочке между стеной и подоконником.
Ну, за молодых! Чтоб у твоего султана нефть в скважинах не переводилась, провозгласил Аркадий и махом опрокинул в себя водку. Скривился, но за закуской вставать не стал. А ты, Макс, последний козел, если думаешь, что ты у Полинки единственный. Сам подумайразве такая баба может быть одна? Точно тебе говорюты у нее всего лишь запасной аэродром, я даже знаю, кто твой соперник. А может, наоборот он запасной, а ты основной игрок? А что, вполне возможно, и даже где-то логично. Да и цена твоя, пожалуй, повыше будет. Во-первых, ты на четыре года ее моложе. Или на пять?
Он вопросительно обвел глазами аудиторию, но ответа не услышал, махнул рукой и продолжил:
Неважно. А бабы, они молоденьких мужичков ох как любят! Им старые пеньки на хрен не нужны, разве что ради скважин.
Полина перебила со стервозной улыбкой:
У тебя-то, Аркаша, ни скважин, ни Максовых достоинств. И для Ирочки ты, можно сказать, пенек. Пенек и есть. Тебе ж вроде уже на пятый десяток перевалило, да? Или я ошибаюсь?
Тот не обиделся, только усмехнулся довольно:
Глупая ты, Полинка. Я вот тебе в ближайшее время продемонстрирую, какой я пенек, гарантирую. Никуда не денешься, вопрос времени. Видела, как Ирка рыпалась? И чего добилась? Так же будет и с тобой. А пока поверь на слово. Ирка, скажи ей, как у меня аппарат работает?
Ирочка вновь покраснела, словно ей было не двадцать девять, а лет двенадцать. Смутилась, в глазах сверкнули слезы, только кивнула вместо ответа, подтверждая сексуальные способности «хозяина», и отвернулась к стене, вжав голову в плечи.
Дурак ты, Аркаша, и шутки у тебя дурацкие, Полина демонстративно отвернулась от Вайса и почти вплотную подошла к Ирочке. Вот ты мне скажи, ты мазохистка, да? Ради чего ты все это терпишь?
Ирочка промолчала. Полина облокотилась на подоконник, и стала безучастно разглядывать чужой город за окном. За ее спиной кто-то что-то говорил, Вайс по обыкновению разливался соловьем. Краем уха она улавливала его грязные намеки в свою сторону, но даже не пыталась его остановить. По опыту зналачем больше ему сопротивляешься, тем хуже делаешь сама себе. Конечно, ужасно не хотелось, чтобы Аркаша разболтал всем и каждому свои соображения по поводу мнимой Полининой легкодоступности, особенно ее, конечно же, волновало мнение Макса. Хуже нет ничего, чем оправдываться. Промолчирешат, что виновата, начни оправдыватьсятем больше окажется подозрений, чем достовернее доводы в пользу собственной невиновности. А потому она не стала влезать разговор, но дабы ни у кого не возникло на ее счет подозрений, предпочла изобразить, что попросту не слышит нападок по причине беседы с Ирочкой. Да вот бедата молчала, и Полине ничего не оставалось делать, как наслаждаться красотами ночного Сингапура, открывающимися из окна отеля.
Однако Ирочка внезапно отозвалась, когда Полина уже забыла о собственном вопросе, повисшем в воздухе.
Я его люблю, прошептала Бекетова.
Что? от неожиданности Полина даже не расслышала ее слов.
Я его люблю, чуть громче повторила та, по-прежнему избегая взгляда собеседницы.
Ирочка, да ты что?! громко воскликнула Полина, но под укоризненным взглядом подруги тоже перешла на шепот. Ирочка, милая, ты в своем уме? Разве можно любить это чудовище? Я понимаю, он может быть хорошим любовником
Бекетова вздрогнула, словно само это слово оскорбляло ее до глубины души. Полина поразилась: ну прямо дитя малое, десять лет ходит в любовницах, а все никак не может привыкнуть к собственному статусу.
Я имею в виду, он, может быть, удовлетворяет тебя, как мужчина, неловко поправилась она.
Я его люблю, упрямо прошептала Ирочка, намекая, что одной только физической удовлетворенностью ее чувства к Вайсу не обходятся.
Полина критически покачала головой.
Ну, не знаю. По-моему, его можно убить, это как раз запросто, никто бы не удивился, а многие бы даже обрадовались, но любить?! Он тебя унижает, как хочет, и с каждым разом все грубее и пошлее, а ты все терпишь. Дура ты, Ирочка. Я бы на твоем месте его убила, честное слово! Мне даже на своем месте частенько хочется его прибить, а ты все терпишь. Нет, ты и впрямь мазохистка, только сама об этом не догадываешься.
Какая, к черту, мазохистка?! Если б ты знала, как мне тяжело это выдерживать! Мне ведь тоже порой хочется его прибить, но как представлю, что без него останусьхоть вешайся. Нет, Полин, я не мазохистка. Те удовольствие получают от унижений и физических страданий, а я просто страдаю.
Вот-вот. А от страданий своих тащишься. Это и есть мазохизм. Как минимум моральный, а о физическом тебе самой лучше знать. Козел он, твой Аркаша. И большущая сволочь.
Ирочка грустно кивнула:
Я знаю. А что делать? Сердцу ведь не прикажешь.
Дура ты. «Не прикажешь»! передразнила ее Полина. Женька вон с тебя глаз сколько лет не сводит, а ты со своим Аркашей ничего вокруг не замечаешь. Он тебя носом в дерьмо при всех окунает, а ты молчишь, как тварь бессловесная. Чем тебе Женька плох?
Бекетова покраснела и замкнулась, ни словом больше не обмолвилась. Полина повернулась к остальным, и обалдела: в тесном предбаннике перед входной дверью, не стесняясь посторонних, жарко целовались Катерина и Андрей.
Ну вы даете! восхитилась Полина, радуясь за подругу. Вот молодец, это ж как точно нужно было все просчитать. План сработал, как часы, и даже гораздо скорее ожидаемого. Кать, а как же султан?
Семынин не без труда оторвался от сладких губ возлюбленной и радостно провозгласил:
А султан напрасно надеялся. И нефтяные скважины ему не помогут, правда, Катька? Жених нашелся. У нас свои есть. Я, может, сам женюсь.
«Может»? удивилась Катерина, с претензией взглянув в его глаза.
Расслабься, не может. Женюсь, так и быть, уговорила. Ладно, братва, у нас тут медовый месяц начинается, не могли бы вы свалить потихоньку?
Вайс подхватился с кровати, налил водки в рюмки:
Султан умер, да здравствует султан!
Больше тостов не было. Кто-то выпил, а кто и просто так ушел по-английски, прекрасно понимая, что молодым нынче не до гостей.
Закусив лаймом и скривившись от его кислоты, Вайс по-хозяйски обхватил Ирочку, сказал почти добродушно:
Пошли, курица. Я тебе сейчас тоже медовый месяц устрою.
В комнате остались только Катя и Андрей.
Глава 3
Макс дулся со вчерашнего вечера. Не высказывал никаких претензий, не изображал из себя обиженного, но Полина видела, что он явно ею недоволен. Следуя собственным принципам, она не собиралась оправдываться, тем более, что совсем не чувствовала себя виноватой. Но даже если допустить, что подозрения Вайса имели под собой основание, разве было у Макса моральное право на обиды, разве мог он предъявлять ей претензии? Уж если говорить о претензиях, то у Полины их, пожалуй, наберется куда больше. Но она ведь, даже зная наверняка, а не всего лишь догадываясь о неверности Журавлева, и не думала его упрекать. Напротив, всеми возможными способами старалась показать, как она рада тому, что они снова вместе. Ну почему мужчины не могут жить только настоящим, кому нужны эти экскурсы в прошлое?
Журавлев появился в их труппе года четыре назад. Вайс правильно подметилМакс был на пять лет моложе Полины, и это обстоятельство ее жутко удручало. Попробуй не обращать внимания на возраст, когда вокруг скачут молоденькие девчушки, только-только выпорхнувшие из стен хореографического училища. В таком окружении, пожалуй, даже Ирочка Бекетова не могла чувствовать себя уверенно, хотя уж Вайс на нее, что называется, «подсел» конкретно, как на наркотик. У Полины же, увы, были самые веские причины для беспокойства.
Они не сразу обратили внимание друг на друга. Да и вообще Полина его в то время за мужика не считалачистой воды мальчишка, у него, кажется, даже растительность на лице в ту пору едва-едва пробивалась. Она уже тогда была созревшей женщинойеще бы, кажется, ей было двадцать шесть с хорошим хвостиком. Кое-что успела познать на своем веку, кое-что посмотреть. Макс же Журавлев (скорее, в то время его вполне можно было назвать Максимкой, или Максиком, как ребенка) выглядел совершеннейшим сопляком. Высокий, не в меру худой, что с трудом удавалось скрывать сценическими костюмами. Вообще-то внешне он не слишком отличался от Макса сегодняшнего, но все-таки это были два разных человека. И главным различием между ними являлся, пожалуй, взгляд. Если раньше его глаза смотрели на окружающих с откровенным вызовом и ничем не оправданной наглостью, в то же время в них частенько сквозило наивное удивление и какой-то глупый юношеский задор, то нынче Журавлев смотрел на мир совершенно иначе.
Сегодняшний Макс умел так посмотреть на женщину, что у той сердце в мгновение ока почему-то начинало стучать в самом низу живота. Нельзя сказать, что он был слишком красивым, вовсе нет, но было в нем что-то такое, что раньше Полина видела один только раз. Несколько лет назад ей довелось побывать свидетельницей на свадьбе лучшей подруги, Ольги Бирюковой. Сама Ольга всю жизнь была полной, отчего безмерно страдала и даже была уверена, что никогда не выйдет замуж. В отличие от нее, Полина с детства была худышкой, занималась танцами и никогда не сомневалась в будущем счастье, в том числе семейном. Судьба же все вывернула наизнанку.