Он еле выпростал себя из кресла и оглядел свое жилищене очень ли свииствовал в ночи? Вроде не очень. Он поставил пустой залапанный стакан на тарелку, на которой лежал одинокий, выгнутый, как парус под ветром, кусок сыра, взял в правую руку почти пустую бутылку «Смирновской», в левуютарелку и направился на кухню, по пути через коридор крикнув двери:
Минуточку!
Чуть легче: умолк вызывавший внутреннюю дрожь звон. Он обстоятельно вымыл стакан и тарелку. Поставил их в сушилку, надел тренировочные штаны и подошел к входной двери. Негостеприимно поинтересовался:
Кто?
Откройте, Георгий. Это я, Светлана!
--«Дмитриевна»,добавил про себя Сырцов и открыл дверь. Она держала сжатые кулаки у подбородка, как бы защищая шею, и смотрела на него лунатическими глазами. Невнятно попросила:
Спасите меня, Георгий.
Морду сполосну, побреюсь и спасу,пообещал он и пошел в ванную. На ходу, не оборачиваясь, добавилПроходите в комнату.
Он брился и мылся, ни о чем не думая. Причесался, надел чистую футболку и вышел к даме. Она смирно сидела в кресле, в котором он недавно спал. Повернула к нему лицо (двигалась только голова, как у куклы Барби) и дважды произнесла:
Маша. Маша.
Что Маша?!заорал он как можно громче, чтобы она не ощутила фальши в его мнимом незнании.
Маша умерла, ее убили,спокойным детским голоском (пролог дамской истерики) сообщила Светлана Дмитриевна.
Когда?стоя требовательно вопрошал Сырцов.
Не знаю. В девять утра нам позвонили из милиции и сообщили. Валентин поехал к ним, а як вам.
Зачем?
Спасите меня,тупо повторила она.
От кого?
Не знаю.
Интересное кино. А что вы знаете?
Ничего, Георгий. Ничего. Я только чувствую, что Машина смерть связана с уходом Ксении.
Тогда надо Ксению спасать, а не вас.
Спасать Ксениюэто и значит спасать меня. Я в безнадежном страхе, Георгий, я в ужасе!
Попроще, а?попросил Сырцов.Чтобы я понял, чего вы от меня хотите.
Он не садился. Он смотрел на нее сверху вниз. Ей давно уже было неудобно, но только сейчас она решилась встать.
И этого точно не знаю. Знаю только одно:вы спокойный, уверенный в себе, надежный и честный человек. Когда вы рядом, страх уходит и кажется, что все будет хорошо.
Я не могу быть рядом с вами все время,сказал Сырцов и, чувствуя опасность, попытался уйти на кухню.Я сейчас чай приготовлю.Но она не пустила, неизвестно, каким образом, но ее тонкие нежные ладони проникли под футболку, задрали ее и, лаская, изучали его торс. Она летуче целовала его волосатую грудь, ключицу, соски и вдруг, подняв лицо, предложила ему губы.
Он забыл, что ей за сорок. Она была трепетна, послушна и непредсказуема. То, что они делали, то, что они собирались делать, было, если подумать (они не думали), отвратительно. Но неотвратимо. Она на мгновение (порвалась от него и, через голову срывая легкое платье, обещала, обещала:
Сейчас, сейчас!
Она не была певуньей с фиоритурами во всех регистрах. Она лишь тихо и грозно рычала, как голодная львица. Едкий, все вытягивающий, стремительный и бесконечный похмельный пистон...
Они молчаливо лежали меж двух простыней, которые ом в последний момент успел кинуть на тахту. Лежали и, боясь разочароваться в партнере, не смотрели друг на круга. Наконец она попросила:
Я бы коньяку выпила, Георгий.
Он без слов подобрал с пола футболку и штанцы, натянул их и отправился на кухню. Когда вернулся со знакомой бутылкой «Метаксы» и стаканами, она, небрежно завернувшись в верхнюю простыню, сидела в кресле. Он разлил по стаканам. Она подняла свой, внимательно рассматривая желто-коричневую жидкость:
Извините меня, Георгий.
Извините?слегка удивился он.
Извини меня, Георгий,поправилась она.
И ты меня извини.
Они выпили, подождали, пока разойдется по жилочкам, и теперь уже без страха взглянули друг на друга. Он увидел гладкую круглую шею, узкие девичьи плечи, маленькие торчащие груди.
Георгий,позвала она... Она умела возбудить партнера. Но когда все начиналось, отделялась от него, перенося процесс только на себя. Она не желала знать, каково ему, в ней не было стремления расширить и продлить его наслаждение. Он был лишь инструментом, включающим ее, только ее страсть. Сырцов ощущал себя искусственным членом из порнолавки.
Все,сказала она после третьего раза.Сил нет.
Но силы нашлись: она вяло и томно сползла с тахты,подобрала свои разбросанные причиндалы и голяком, чтобы он еще раз посмотрел на нее, прошла в ванную. И опять он удивился: живая тонкая талия, высокие крутые бедра, длинные-длинные легкие ноги...
Она вернулась, интеллигентно и виновато улыбаясь. Взяла с кресла сумочку и обернулась к нему:
Наверное, это сейчас бестактно, Георгий, но, честное слово, я не могу не спросить: когда вы разыщете Ксению?
Скоро,нарочито кратко ответил он.
Проводи меня до двери.
Отвернувшись, он влез в штаны. У дверей она спросила:
Но ведь это должно было случиться, да?
Наверное,индифферентно подтвердил он.
Она потянулась к нему, прижалась, правой рукой за затылок притянула его голову, языком раздвинула его губы. Желание опять зарождалось в ней. Затрясла головой, отряхнулась:
Хватит, хватит!и призналась:Ты мне стал очень дорог, Георгий.
И уехала на лифте. Он закрыл дверь и прошел в лоджию. Она вскоре вышла из подъезда, села в «мерседес» и поехала неизвестно куда. На этот раз хвоста вслед за ней не было: смена декораций. Он вернулся в комнату, сел в кресло, судорожно зевнул и вдруг увидел на журнальном столике упитанный конверт. Усмехнулся, вытащил из конверта пачку стодолларовых бумажек и неизвестно зачем пересчитал их. Бумажек было двадцать. Две тысячи баксов, следовательно. Он усмехнулся еще раз, вслух вспомнив:
«Ты мне стал очень дорог, Георгий».
Глава 13
...На редкость легко все получилось. Вложенная в Библию записка отца Афанасия была не первой свежести, и, вероятнее всего, отец Афанасий не служил у Николы в Хамовниках. Следовательно, две церкви в арбатско-пречистенских переулках. Почему-то больше нравилась та, что на взгорье, на перепаде высот. Туда он и поехал. «Девятка» по крутизне взобралась от набережной. Сырцов оставил ее у отремонтированного дома модерн и на своих двоих отправился в храм.
Тихо разбредались бабки и строгие женщины с грустными и взыскующими лицами: только что закончилась служба. Сырцов степенно ступил в церковь. Интимно душный полумрак обступил его. Он тихо стоял, привыкая к темно-золотистому от убранства и оранжевому от бесчисленных огоньков-лепестков свечей пристанищу Божьему на земле. Привык, стал различать людей, творящих свои дела в храме. Спросил у женщины, стоявшей у кафедры-прилавка со свечами различной длины и толщины:
Я хотел бы повидать отца Афанасия. Как мне это сделать?
--Он только что закончил службу и прошел за алтарь.
А вы не могли бы позвать его?
Интеллигентная женщина снисходительно и добро улыбнулась:
--Женщинам туда нельзя,и успокоила:Он скоро выйдет. Разоблачится и выйдет.
Саморазоблачится,пробормотал он про себя, с грустью сознавая, что словоблудие смирновской компашки навсегда поселилось в нем.
Что вы сказали?вежливо поинтересовалась женщина, естественно, не расслышав.
Так... Глупость,почему-то застеснявшись, признался он.
И тут же из-за алтаря появился священник. Когда он подошел ближе, женщина предупреждающе известила его:
Батюшка, вас ждут.
Вы, сын мой?Отец Афанасий обернулся и внимательно посмотрел на Сырцова.
В сыны-то Сырцов ему не подходил: отцу Афанасию было лет сорок, не более.
Мне необходимо поговорить с вами, отец Афанасий.
Если это необходимо, поговорим. Обязательно поговорим.
Они обошли церковь и через калитку вошли в старо-московский дворик. Не верилось уже, что они в Москве последнего десятилетия двадцатого века: наполовину деревянный дом священника с золотыми шарами под окнами, сараюшка из толстых черно-серых досок, маленькая клумба с анютиными глазками, высокая, аккуратная поленница из мелко-мелко порубленных дровишек. Они уселись на широкую скамью, врытую в землю в незапамятные времена.
Я обращаюсь к вам по делу абсолютно мирскому, отец Афанасий,строго подбирая слова, начал Сырцов.Я, Георгий Сырцов, по поручению матери разыскиваю ушедшую из дома Ксению Логунову.
Он замолк, незаметно поглядывая на отца Афанасия в ожидании реакции. Не дождался, не было никакой реакции.
А почему вы обращаетесь именно ко мне?спросил священник.
Врать не следует, вилять не стоит. Прямо надо говорить.
В Библии Ксении я нашел вашу дарственную записку. Вы знаете Ксению Логунову, отец Афанасий?
-Да.
Она обращалась в последнее время к вам за советом?
־ - Да.
Вы знаете, где она сейчас находится?
Думаю, что знаю.
Уже не твердое «да»,отметил Сырцов, почтительно улыбаясь.
«Да», твердое «да» возможно только в подтверждение собственных деяний и поступков. О другом человеке можно говорить лишь предположительно.
Где же предположительно находится Ксения?
Это не мой секрет, сын мой.
Ксении грозит серьезная опасность, отец Афанасий. А она ушла из дома.
Самая серьезная опасность для Ксении исходит из ее дома.
Вероятно, вы говорите об опасности нравственной. Вам лучше знать. Но я говорю об опасности, которой может подвергнуться ее жизнь.
Отец Афанасий повернул к Сырцову свое внимательное и настороженное лицо. Борода его оказалась на солнце и стала медно-рыжей. Прозрачные бледно-серые глаза были непонятны. Говорил же понятно и откровенно.
Я вас пока не могу понять, Георгий. Вы верите в Бога?
Совершенно некстати вспыхнула в мозгу яркая картинка сегодняшнего утра: скомканная постель, нечеловеческие усилия двух тел в диком стремлении к наслаждению, бессмысленные звериные стоны.
Не знаю,сказал Сырцов, подумав. И повторил нервно:Не знаю.
Достойный ответ,одобрил отец Афанасий.
Мы говорим о Ксении,настойчиво напомнил Сырцов.
И о вас,добавил отец Афанасий.Я пытаюсь представить вас рядом с Ксенией, Георгий.
Какова же картина?
Не картина пока. Эскиз, подмалевка.
Вы были художником?неожиданно для себя спросил Сырцов.
Ну, художникслишком громко. Но почемубыл? Я и сейчас продолжаю эти приносящие мне тихую радость занятия.
А вам разрешают?брякнул Сырцов.
Отец Афанасий почти неслышно посмеялся и ответил риторически:
Кто же мне может запретить?
Теперь посмеялись вдвоем.
Какая она, Ксения, отец Афанасий?
Вы, следовательно, с ней незнакомы. Вас пригласила искать Ксению ее мать?
Не пригласила. Наняла. За деньги.
Вы будто стесняетесь этого, Георгий. Но ведь все очень просто: всякий добросовестный труд должен быть достойно вознагражден.
Умыли его, Сырцова, как мальчишку. Ненавязчиво и с участием умыли закомплексованного паренька с гипертрофированным самолюбием. Учиться, учиться и учиться, как говорил Владимир Ильич. Урок на будущее. Он рассмеялся:
Это вы называете гордыней, да?
Или обидой. На мир, на людей, на себя.Отец Афанасий смотрел на анютины глазки.Вы спросили о Ксении, уже имея, вероятно, свое мнение о ней, составленное вами из рассказов о ее жизни, увиденных реалий ее жизни, из ощущений ее человеческого окружения. Я бы хотел сначала узнать это ваше мнение.
Оно важно для вас?
Да. Очень.
Сырцов слегка призадумался: какая она, Ксения?
И ответил коротко:
Девица умная, жесткая и добрая. Гордая и одинокая душа.
Вы понимаете людей, Георгий,одобрил отец Афанасий.Я бы добавил только: гордая, одинокая и простая душа.
Это так важно?
Очень. Простодушие есть главная черта истинного человека.
Ни с того ни с сего Сырцов вдруг вспомнил Деда. Умного, злого, изобретательного, язвительного и простодушного Деда. Простодушие есть главная черта истинного человека. И то правда.
Почему она ушла из дома, отец Афанасий?
Я не имею права рассказывать вам то, о чем говорила она. Но неглупому человеку разобраться в этом весьма несложно. А вы, как мне стало известно в последние полчаса, неглупый человек.
Вы переоцениваете мои умственные способности. Но все-таки: богатство?-
Точнеенеправедность богатства. И люди, не желающие замечать это.
Как всегда, существуют «про» и «контра». «Контра» понятна, отец Афанасий. Но человеком движет «про». Ее «про»?
Вы ошибаетесь, Георгий. «Контра»двигатель очень мощный. Но, к счастью, не очень надежный. Понятия Ксении о добре, к сожалению, весьма туманны и отчасти умозрительны и книжны, а человек, которого она считает образцом, взят ею из прошлого и во многом ею же и выдуман.
Олег Торопов?догадался Сырцов.
Все-то вы знаете, Георгий!
За исключением одного: где Ксения Логунова.
У вас есть наставник, Георгий?
Я не знаю,растерялся Сырцов.
Отец Афанасий попытался популярно объяснить ему, что такое наставник:
Человек, к которому вы придете в трудную минуту. Человек, к советам которого вы прислушиваетесь. Человек, который, блюдя ваше достоинство и вашу честь, ненасильственно ведет вас по жизненной стезе. Есть такой человек?
Есть,без раздумий твердо ответил Сырцов.
Вам очень повезло, Георгий. Я пытался стать наставником Ксении. Не знаю, насколько мне это удалось. Но на секунду представьте такое: ваш наставник без вашего согласия сообщает тайну, доверенную вами только ему, третьему, неизвестному вам человеку.
Такого представить не могу, потому что такого не может быть,честно признался Сырцов.
Вот сами и ответили на свой вопрос.
Сырцов рывком поднялся со скамейки.
Что ж, спасибо за интересную и поучительную беседу, отец Афанасий.
Не обижайтесь на меня, Георгий.Священник тоже встал.
Не хотел, но придется вам кое-что сообщить. И тогда вы возьмете всю ответственность за безопасность Ксении на себя. Сегодня ночью была убита Мария Елагина, хорошая знакомая Ксении. У меня есть основания полагать, что это убийство каким-то образом снизано с делом, касающимся Ксении.
Вы говорите правду, Георгий?
Провокацияне мое ремесло.
Сильненько вы меня ударили, сильненько. Про эту Марию я кое-что знал от Ксении.Священник в растерянной задумчивости погладил бороду, теперь темную, почти черную в тени.Но я уверен, уверен, что Ксения в безопасности!
Не очень-то вы уверены,без всяких церемоний отметил Сырцов.
Вы ошеломили меня,признался отец Афанасий.Я старался помочь ей. Ксения нуждалась в умиротворении. Я постарался сделать так, чтобы она хоть на время обрела покой, душевное равновесие и целительное бездумье, достигаемое тяжелым и простым трудом.
Еще раз спасибо вам, батюшка,вдруг подобрел Сырцов.Может статься, что к вам явятся некие граждане с теми же вопросами, что и у меня, и, скорее всего, не такие уступчивые, как я. Будьте с ними построже.
Совет с благодарностью принимаю,совершенно серьезно сказал священник.Теперь моя маленькая просьба: вы бы не могли оставить мне ваш телефон.Сырцов невольно улыбнулся. Отец Афанасий поймал эту улыбку и догадался:Вам, вероятно, смешным и нелепым представился вид священника с телефонной трубкой у уха. Все-то у нас как у всех, Георгий: и по телефону звоним, и телеграммы шлем, и на компьютере работаем.
Он спрятал визитную карточку в карман, задрав для этого рясу, и проводил Сырцова. У ступеней храма остановились.
Простите меня, батюшка, что нарушил ваш душевный покой,покаялся на прощание Сырцов.
Душа не должна быть в самодостаточном покое. Душа должна болеть.
Ну, это я вам устроил.
Безусловно,с улыбкой согласился отец Афанасий и добавил абсолютно искренне:Вы мне очень понравились, Георгий.
И вы мне,признался Сырцов и вдруг спохватился:А можно прямо вот так священнику говорить: вы мне понравились?
Священнику можно и должно говорить все.
Глава 14
У подъезда его дома, намеренно не таясь, стояла оперативная «Волга». Шофер в полудреме привычно скучал за баранкой, а небрежно элегантный пассажир, засунув руки в карманы брюк (не страшился ломать силуэт летнего ловкого пиджака), измерял, ставя поочередно ступни ног в нарядных башмаках впритык друг за другом, расстояние от его, Сырцова, подъезда до угла дома. Услышав щелканье дверцы сырцовской «девятки», пассажир прервал свое увлекательное занятие, поднял голову и, прищурясь, стал выжидательно смотреть на приближающегося Сырцова.