Джексон, по-видимому, не услышал вопроса. Он устремил свой взгляд на огромный сводчатый потолок и на барельефы из ангелочков Или, возможно, его совсем не интересовало происходящее. Прокурор повторил свой вопрос.
Как был вовлечен? переспросил Джексон. Главным образом через дискуссионные группы.
Дискуссионные группы? В армии?
Да, это обычная практика. Офицеры часто беседуют с солдатами, проводят с ними свободное время.
Офицеры или солдаты?
И те и другие, если хотите.
И какие же вопросы обсуждаются в таких беседах?
История полка. Собственно говоря, по этому предмету нам читали лекции Древняя и современная стратегия и тому подобное.
Политические вопросы тоже обсуждали?
Естественно.
Надо полагать, дискуссии на эту тему организовывал Вайатт?
Да, капитан Вайатт.
Подрывной характер проповедей, по-видимому, требовал от Вайатта известной осторожности в этих беседах, не так ли?
Он не скрывал своих убеждений.
А не рискованно ли это было?
Может быть, и рискованно, но это уж его дело. Капитан знал, что делал.
Итак, Вайатт избрал своим предметом политику и рассказывал о своих взглядах всем без исключения?
Капитан говорил о текущих событиях, а обсуждая их, невозможно не говорить о политике, так ведь? Я хочу сказать, что они охватывают многое.
Прокурор усмехнулся вслед за судьями, чтобы показать, что он тоже человек. Допрашиваемый солдат обнаруживал признаки образованности, явно не соответствующие его званию и бывшей профессии.
Итак, Джексон, продолжал прокурор, поговорим об этих дискуссиях
Это было неплохое время. Они собирались один или два раза в неделю, во второй половине дня, в комнате отдыха военно-торговой службы ВМС, сухопутных войск и ВВС. Большей частью беседы носили общий характер. Беседовали на такие темы, как «Прорыв наших войск под Эль-Аламейном», «Война в джунглях Бирмы» и тому подобное. Типичные военные темы. Большинство солдат, по крайней мере внешне, проявляли интерес к беседам, некоторые из них даже делали заметки в своих тетрадях, но часто их записи почему-то напоминали скорее обнаженных женщин, чем тактические схемы, которые рисовали на доске.
Вайатт проводил эти беседы с явным удовольствием. Он решительно входил в комнату, сопровождаемый Дженнингсом, который щеголевато становился по стойке «смирно» и оставался в таком положении в течение всего собеседования. Свои речи капитан произносил, находясь в постоянном движении. Он размеренными шагами ходил по комнате, не останавливая ни на ком своего взгляда, но в то же время внимательно наблюдая за каждым слушателем и оставаясь отделенным от них какой-то невидимой преградой. Солдаты невольно вынуждены были смотреть, как он без устали расхаживал по комнате, словно рисуя на полу невидимый узор из следов. А из его уст тем временем лились слова, слова, идеижестокие, новые, революционные. Солдаты вынуждены были слушать его, потому что они следили за его движениями, а слушая, вынуждены были и думать.
Я полагаю, сегодня было бы полезно, начинал Вайатт, остановиться на той роли, которую играет классовое различие в обществе, претендующем на изжитие этого понятия, в то время как на самом деле такое различие существует и частные лица извлекают из него пользу с таким же чувством стыдливого удовлетворения, с каким юноши получают удовлетворение, занимаясь онанизмом.
Один или два новобранца заметно краснели, но зато Вайатт уже завоевывал стопроцентное внимание аудитории.
Итак, продолжал он, я заявляю, что классовое различие никогда еще не было столь большим, как в настоящее время. Есть ли желающие возразить мне?
Несколько солдат улыбались и смотрели на капрала Данвуда«казарменного адвоката», ветерана Нормандии, Кореи, участника многих соревнований по боксу в казарме и в округе. Он был давнишним партнером Вайатта по тренировке в спортивном зале. Капрал выдвинул свою большую челюсть вперед, и слушатели, предвкушая удовольствие, откинулись на спинки стульев. Как и всегда, Данвуд заговорил с поразительной уверенностью в себе:
Да, сэр. Это различие, как и птица дронт, не существует. У нас есть правительство, которое намерено решительно покончить с такого рода вещами. К тому же и общественное мнение в нашей стране категорически против классового различия. Сейчас у нас куда больше равных возможностей, чем тогда, когда я был мальчишкой.
Данвуд осмотрелся: ни один человек не возражал. Наоборот, слабые возгласы одобрения. Самодовольно улыбнувшись, с еще большей уверенностью, но в очень сдержанных тонах он продолжал:
Вам нелегко, сэр, будет доказать обратное. Вайатт, казалось, обдумывал свой ответ. На самом же деле он думал, о том, как легко солдаты воспринимали консервированные идеи, не пытаясь даже заглянуть в консервные банки.
Сколько у вас детей, капрал? спросил он наконец.
Я полагаю, вы знаете, сэр. Два мальчика.
Способные?
Оба получают высшие оценки.
Хорошо. Возможно, даже пойдут учиться в университет?
Надеюсь, что пойдут.
А почему вы не послали их в Итонский колледж?
Мне это было не по средствам.
А где же тогда равные возможности?
Да, но
А почему, по-вашему, обучение в Итонском колледже и в подобных ему учебных заведениях стоит так дорого?
Потому что это хорошие учебные заведения.
То есть, вы хотите сказать, что они дают лучшее образование, чем средняя школа без преподавания классических языков или средняя классическая школа?
Нет!
Как же нет! Богатые родители не так уж глупы, чтобы выбрасывать огромные деньги на образование своих детей, если то же самое образование можно получить бесплатно.
Данвуд начал бормотать что-то несвязное, но Вайатт продолжил атаку:
Дороговизна, капрал, влечет за собой исключительность. В конечном итоге при отсутствии денег ваши способности остаются только способностями, а при наличии таковых вы получаете возможности. Сегодня это так же справедливо, как было справедливо вчера. Выдающиеся способности не помогут вашим сыновьям занять высокое положение в жизни, потому что при существующей системе происходит беспощадный отбор. Иначе и не может быть, потому что тогда не будет и самой системы, являющейся тайной камерой бессмертия во всей пирамиде.
Пирамиде? удивился сбитый с толку капрал. Вайатт не обратил внимания на его вопрос и продолжал:
Если бы вас представили королеве, что бы вы стали делать, капрал?
Встал бы по стойке «смирно» и взял под козырек, не колеблясь, ответил Данвуд.
Почему вы поступили бы именно так?
Почему? Гм потому что она женщина
А вы что, всегда встаете по стойке «смирно» и берете под козырек, когда к вам обращается, например, ваша жена?
Взрыв смеха заглушил ответ Данвуда. Даже Дженнингс нарушил стойку «смирно» и позволил себе улыбнуться.
Но здесь простое уважение, сэр, попробовал вмешаться рядовой Джонс.
Уважениеэто нечто такое, что следует заслужить, возразил Вайатт. Вы же не оказываете уважение каждому Тому, Дику и Гарри, которых вам случается встречать. Почему же вдруг необходимо оказывать уважение тому, кого вы не знаете, и не оказывать его тому, кого вы знаете?
Потому что она королева, снова вмешался Данвуд.
Ну и что же что она королева? Данвуд снова не знал, что сказать.
Видите, как трудно это объяснить, продолжал Вайатт. Мы многое считаем само собой разумеющимся и не требующим доказательств, никогда не задаемся вопросом, почему те или иные вещи должны быть такими, какие они есть. А разве не интересно было бы установить, почему, собственно, они остаются такими? Или: будет ли это иметь значение в другое время?
Вайатт задержался у окна ровно столько, сколько было необходимо, чтобы дать слушателям поразмыслить над вопросами. Затем повернулся и продолжал:
Я упомянул о королеве потому, что она является вершиной пирамидального сооружения. Демократическая монархия так же невозможна, как невозможно, чтобы пирамида стояла на собственной вершине.
Но почему же тогда она все же существует, сэр? спросил рядовой Кемп.
Почему? Да лишь потому, что, как выразился один человек, никто как следует не знает, что с ней делать. Я полагаю, этот человек имел в виду этажерку, завещанную нам древней пратетушкой. Вы спиливаете с нее шишечки, соскабливаете лак, перекрашиваете в другой цвет, пытаетесь переделать в клетку для птиц, но выдумки не помогают. Она остается прежней пратетушкиной этажеркой Да, мы начали говорить о классовом различии, а перешли к монархии. Означает ли это, что между всем этим существует какая-то связь, капрал?
Нет, сэр, ответил Данвуд, довольный тем, что спросили именно его, во всяком случае, при лейбористском правительстве.
Возможно, вы и правы. Давайте разберемся в этом. Кто является источником всех так называемых их сиятельств?
Королева.
А что думает настоящий социалист об этой системе их сиятельств?
Данвуд задумался, а Вайатт тем временем продолжал:
Вы утверждаете, что лейбористское правительство против классового различия. Давайте забудем на минутку, что премьер-министр, оставаясь верным своему среднему классу, благоговеет перед королевской семьей вообще и перед Ее Величеством, в частности. Упраздняет ли он, как социалист, список титулованных или пытается с его помощью как-то умиротворить левое крыло? Останавливается ли он перед возведением в звание новых пэров и лордов? Короче ли список титулованных при нем, чем при премьер-министре консерваторов? Носит ли он коронационную медаль по всякому поводу или держит ее запертой в шкатулке? Мы подходим теперь к самой сути: положа руку на сердце, считаете ли вы, капрал, что вновь возведенный в титул лейбористский лорд относит себя к рабочим?
Но о классах теперь никто уже не говорит, возразил Данвуд.
Капрал, с ударением произнес Вайатт, угрюмо уставившись на растерявшегося Данвуда, было время, когда никто не осмеливался произносить известное вам слово, означающее определенный естественный акт, однако это не останавливало людей от совершения самого акта. Несколько секунд помолчав, Вайатт продолжал:Слова по-прежнему употребляются и идея по-прежнему существует. Почитайте любую газету или журнал, послушайте любого ученого мужа, затрагивающего социальные вопросы, откройте наугад любой официальный отчет о заседаниях английского парламента: в девяти случаях из десяти вы наткнетесь на лейбориста, который прямо или косвенно ссылается на классовое различие, антагонизм, конфликт. Сам премьер-министр говорит о среднем классе
Но попытался было возразить рядовой Кемп. Никаких «но»! перебил его Вайатт. Неужели вы действительно верите, что Ригли мог бы осудить происходящую сейчас забастовку, если бы он был в своих мыслях полностью на стороне среднего класса? Любое его действие и любое его публичное заявление говорит о том, что он сторонник разделенного общества. Разделение в обществе существует. Если бы его не было, не было бы и системы старых друзей, не было бы упрочившихся учреждений и заведений, не было бы сверхнациональной системы. Почему же тогда, по-вашему, жалуется отставной полковник, если выдвигаются планы постройки комплекса жилых домов рядом с его псевдотудорским имением в Кемберли? Почему собственники домов протестуют против строительства общежитий для незамужних матерей? Классовое разделение?
Трудно сказать что-либо по этому поводу, сэр. В наши дни все крайне запутано.
Рядовой Джексон говорил мало. Из всех участников беседы он был политически наиболее сознательным. Его отец несколько лет назад поддерживал коммунистов и гордился этим.
Да, запутано и все из-за ошибочных убеждений. Для среднего класса модно быть социалистом, поэтому, если вы принадлежите к тем из низшего класса, которые говорят «у меня все в порядке», смело можете стать тори. Если вы имеете все, что хотели бы иметь: автомобиль, телевизор в ванной, лакированный торшер-бар и пять акций какой-нибудь компании, то вполне подходите для партии, представляющей благородную торийскую жизнь, особенно если это не стоит вам ни одного пенса.
Короче говоря, Джексон, вам и вашим товарищам умышленно прививали подрывные идеи против нашего монархического строя.
Вы спрашиваете меня, о чем он говорил. Я отвечаю на ваш вопрос
Но так или иначе на вас оказывали влияние?
Я понимал суть его мыслей.
В чем же состояла эта суть?
В том, что известная нам комбинация установившегося порядка, монархии и правительства, действующая по принципу «разделяй и властвуй» путем искусного манипулирования классовыми предрассудками, не является больше эффективной политической системой для пятидесятимиллионного комплекса, называемого Великобританией, если она вообще когда-нибудь являлась таковой.
Прокурор тяжело вздохнул, и ему невольно пришла в голову мысль, что он недооценил невзрачно выглядевшего бывшего солдата.
Таким образом, спросил он наконец, вы действовали, исходя из предположения, что Вайатт и группа недовольных смогут сделать что-то в сторону улучшения?
Результаты говорят сами за себя.
Господин Федерстоун поблагодарил в душе его светлость судью, когда тот заметил, что, пожалуй, наступило время второго завтрака.
2
Однако в спокойной и уютной обстановке своего кабинета в палате лордов, сбросив красную мантию и личину Радэмантэса, верховный судья Англии меньше всего чувствовал себя расположенным к завтраку. Его сознание назойливо сверлила мысль, что он постарел, устал и испытывает глубокое разочарование оттого, что ему суждено быть судьей в мире, который он перестал понимать. Легкий сухой херес не оказал никакого воздействия на его аппетит и не успокоил нервов. Отпив несколько глотков, он вздохнул и откинулся на спинку кресла, стараясь не смотреть на возвышавшуюся перед ним кипу протоколов свидетельских показаний на огромном письменном столе. Ужасная головная боль. Все эти проклятые плывущие огни живо напоминают о пронизывающих до костей, пахнущих Темзой сквозняках. Надо же было выбрать такое место для суда, черт бы побрал эти традиции Огромный средневековый сарай И опять этот Хартфиш. Этот стряпчий по темным делам инспектор судебного правопорядка И даже он, верховный судья Англии, никак не мог воспрепятствовать этому. Хартфиш неожиданно стал весьма влиятельной персоной. Ему нет еще и сорока пяти, а он уже генеральный прокурор. Его светлость оказался свидетелем того, как из ничтожества он превратился в высокопоставленную персону. О каких бы чрезвычайных полномочиях ни запрашивал он правительство, они всегда предоставлялись ему. И его светлость оказался бессильным воспрепятствовать этому от имени правосудия или как-нибудь еще. Ему самому повезло, и он вышел из этого дела невредимым. Конечно, они и не могли тронуть его, но критика в его адрес была Юристы сомкнули свои ряды, и им оставалось только бормотать слово «реформа». В конечном счете лорд-канцлер, старый друг по Итонскому колледжу, публично заявил, что «верховный судья превосходно выполнил свою деликатную миссию, оставаясь на посту в течение всего смутного периода. Какова бы ни была система и к чему бы она ни стремиласьк законному или незаконному, закон и порядок следует поддерживать. Это важно и необходимо настолько же, насколько важно и необходимо непрерывно снабжать население газом, электроэнергией и водой».
Его светлость почувствовал себя немного лучше. Он даже готов был снова столкнуться лицом к лицу с непонятным миром, с завтраком и с тем, что в дверь его кабинета кто-то постучал.
Как выяснилось, стучал Хартфиш. Его появление во всех отношениях могло быть только неприятной неожиданностью. Весьма странные очки, студенческая бледность, безукоризненный адвокатский черный костюм придавали генеральному прокурору зловещий облик. Он прошел свой профессиональный путь как предприниматель, намеревающийся отомстить своему противнику. Его манера держаться была обманчиво-почтительной.
Ну как, Джон?
Его светлость из деликатности сдержался.
Я хочу попросить вас не начинать каждый разговор со мной словами «ну как, Джон».
Эдвард Хартфиш улыбнулся, сел на стул и, наливая себе из графина почти полный стакан хереса, мысленно согласился помнить об этой просьбе.
Вы выглядите рассеянным.
Его светлость раздраженно махнул рукой.
Вы же были в суде сегодня утром.
Ну и что?
Тогда вы слышали, как этот дурак Федерстоун окончательно запутал перекрестный допрос Джексона.
Хартфиш задержал стакан с хересом на полпути ко рту. Лицо его выражало крайнее удивление, брови изогнулись дугой.
Вы так озабочены судьбой этого мальчишки?
Джексон не мальчишка. Он играл важную роль в! восстании.
Много людей играло ту или иную роль в том, что вы называете «восстанием».