Ты ведь, надеюсь, понимаешь, как теперь тебя вздрючат?
Он недоговорил, но теперь, после этой беседы Полковник прекрасно понял: неприятности начались у него не изза идиотапрапорщика, утерявшего свой «Scorpion»; пистолет был только зацепкой, зацепкой Полковник давно уже ходил в немилости у начальства, потому что слишком много знал
Ну, так что?
Хорошо, я согласен, произнес Полковник и почемуто побледнел. Но я могу тебе верить?
В чем?
В том, что все будет именно так, как ты мне сейчас рассказал? В том, что меня не расстреляют, чтобы удовлетворить жажду крови? Равно как и во всем остальном
А я тебя когданибудь обманывал? в свою очередь весело поинтересовался Телохранитель, весело, потому что вое так удачно закончилось, для него, конечно, честное слово коммуниста!..
* * *
В городе сумерки наступают незаметно: «серый час», «время волка». Небо над Москвой становится мертвеннобледным, а потом сразу же начинает темнетьбыстро, буквально на глазах. Кремлевские стены сочатся сукровицей, и только телефонные плоскости привычно поблескивают, как хирургические инструменты в абортарии. В такое время лучше всего думается, такое время мысли скорей, чем в какоенибудь иное время, склоняются к аллегориям и ассоциациям.
Да, любое сравнение хромает, но «врачгинеколог»лучше и не придумаешь. Потому что опытный врач должен не только грамотно избавить от нежелательного шюда, не только уметь быть интеллигентным и предельно обходительным но, как и всякий врач, уметь сокрыть от больного его участь, знать, какое слово тот хочет услышатьособенно, если такой больной приговорен и ему уже ничего не поможет
«Суперигра!.. На барабан выставляются: информационное пространство, деньги, акции политическая власть в стране!..»
неприметная в московской автомобильной толпе желтая «волга», покружив по центру Города, пересекла сперва Бульварное, затем Садовое и выехала на Ленинградский проспект.
Сырой весенний ветер надул на ртутное небо рваные комки облаков, лужи и грязь немного подсохли; было только слышно, как в салоне ровно и зловеще гудит отопитель, да в днище машины иногда попадают мелкие камешки.
По соседним рядам проспекта проносились автомобили, сигналили, толкались перед перекрестками, суетливо перестраиваясь из ряда в ряд; по грязным, мокрым обочинам муравьинно бежали чемто перепуганные, озабоченные прохожиетоже, наверное, боялись опоздать
Скоро и тут, в Russia, будет точно также, как и в New York; все эти злые хмурые people, сломя голову, кудато спешат, торопятся, всем надо было успеть, угнаться, никто не хочет оставаться последним
Быть последним в очереди, в жизни, быть аутсайдеромнет ничего хуже. Писатель понял эту прописную истину в United States of America. Можно быть предпоследним, предпредпоследним, ноне в самом хвосте. Остаться последним, признать себя неудачником, нет ничего страшней, позорней, ужасней, безобразней, бездарней. кошмарней, чем это. Наверное, еще хуже, чем быть импотентом
Hавернoe, самое страшное ощущениеэто когда никто не подталкивает тебя в спину, когда ты не ощущаешь чьегото горячего дыхания в затылок
Но теперь ему дышали в затылок, но это была уже не очередь; это было чтото страшное, ужасное, непонятное, совершенно необъяснимоене только рационально, конкретно, но и абстрактноумозрительно.
Кто они, эти страшные люди с зелеными туберкулезными клевками глаз, с жуткими электронными голосамиавтоответчиками, так нагло и бесцеремонно затолкавшие его в машину, будто бы гнусные black наркоманы a New York, но не гденибудь в South Bronks, а в центре столицы мировой державы?
Конкуренты из другого издательства?
Страшное и до сих пор вездесущее КГБ?
Люди Телохранителя, куда более страшные, чем все спецслужбы мира, вместе взятые?
Профсоюз киллеровктото из тех самых, которые отравили на тот свет его героя?
Бандиты, которые теперь будут вымогать мзду, выкуп с Издателя?
Может быть может быть это просто какаянибудь ошибка, досадное, как говорится, недоразумение, и он, Писатель, когда выйдет из этой желтой «волги» целым и невредимым, обязательно опишет забавное приключение в последней главе будущего бестселлера?
Если, конечно, выйдет
Вряд ли недоразумение: голостобудто бы электронный, аэмоциональный такой голостот самый, из трубки
Автоответчик: «не. надо. тебе. этим. заниматься.»
А чем таким он занимался?..
Просто выполнял свой гражданский, понимаете ли долграспутывал хитросплетения жизни и смерти известного и любимого всеми журналиста, замечательного человека, профессионала высшей пробы, доброго гения Останкино Влада Листьева Которого любили все. Гражданский и, если на то пошлокоммерческий долг перед Издателем, который вложил в него деньги
Что тут такого?
Писатель, немного осмелев, повертел головойи куда это его везут?
В Шереметьево, что ли? Что, сейчас на самолет посадят ииз страны?
Насилуя мышцы лица, чтобы изобразить хоть какое то подобие улыбки, он со скрытым, почти безотчетным подобострастием спросил:
А куда мы едем?
Спутники промолчали будто бы не расслышав вопроса. А может быть, и действительно не расслышали, может быть, они глухие, может быть, запрограммированные роботы с немигающими лампочками блевотного цвета?
Писатель попытался высвободить рукуона по прежнему была заломана, но тут же ойкнул от боли.
Не делай лишних движений, ледяным голосом посоветовал тот, что сидел слева.
Ой, как больнозачем же они ему рукито ломают?
Не знают, что ли, что онписатель, который тут, в Russia, больше чем писатель, и что ему над руками работатьписать, писать, писать, писать, издавать свои детективымелодрамытриллеры как минимум стотысячными тиражами и писать, писать, писать, чтобы вновь издавать и
И на хрена он в эту литературу полез?
Сидел бы лучше на Брайтоне, среди таких же, как и он, работал бы таксистом спокойненько Ведь таксист в New Yorkне больше, чем таксист
* * *
Уже темно, и улицы, которыми катит желтая «волга», совершенно незнакомы Писателю. Какието плавающие в черночернильной, как гематома, темноте окраинные микрорайоны, заводские трубы, бетонные коробки
Боковые стекла запотели ничего не видно. И дождь начался, как назло.
Желтая «волга» движется плавно, с трудом преодолевая сопротивление заводненного пространства; точно подводная лодка среди донных ущелий, подсвечивая себе путь фарамипрожекторами, иногда освещая ближним светом встречно проплывающие субмарины с красными и оранжевыми хвостовыми огнями. Коралловые безлистные деревца, робко тычащие вверх, на поверхность поломанными пальцами, фосфоресцирующие прямоугольники в стенах ущелий, дождь только угадываетсяпо шуму над головой
Еще минут десятьи автомобиль подъезжает к металлическим воротам; они тут же отодвигаются.
А впереди уже маячит какоето зданието ли ангар, то ли пакгауз, то ли небольшой завод. Еще одни воротапрямо в стене, и тоже открываются сразу же, как по незримой команде
* * *
Писателя вывели из машины и повели какимито темными коридорами, бесчисленными переходами, лестницами.
Никак нельзя понять направление: вправо, влево, наверх, вниз? Коридор, налево, направо, лестница, два пролета вверх, тривниз, еще один коридор, налево, прямо, еще одна лестница, переход на другую площадку, вверх на четыре пролета, вниз
Все, судя по тому, что сопровождающие остановились как вкопанныепришли.
Небольшая комната, похожая скорей, на камеруокон нет, и синий, как в операционной люминисцентный свет безжалостно высвечивает каждый угол. Две табуретки, письменный столи все.
Садись
Писатель, робко взглянув на спутников, уселся за стол.
Не сюда
К стене?
Да.
Ну, спорить не приходится: Куда бедному аиду спорить с такими
Лицом к стене
Ой, мамочка
Ты знаешь, кто мы?
Писатель заискивающе улыбнулся:
Федеральная Служба Контрразведки?
Нет.
Охрана издательства он назвал конкурирующее издательство, в которой, по слухам, создавался аналогичный товарецтоже книга про павшего смертью храбрых.
Нет.
Охрана Президента?
Нет.
Банд извините, бизнесмены?
Нет.
Кто вы?
Молчание.
Скрипнула металлическая дверь, тонкий и зловещий скрип, будто писк попавшей в капкан канализационной крысы. Водятся такие крысы под Москвой, в бесконечных подземных коммуникацияхогромные, бурорыжие, с голыми, тошнотворными хвостами, с острыми умными мордами
Писатель оглянулсяникого.
Ушли.
Поднялся, сделал несколько робких шагов к выходу. Потрогал дверьжелезная, толстенная, непроницаемая, будто бы в хранилище американского золотого запаса ФортНокс, тонну динамита заложиничего не случится Сколупнул сухую краску, растер между пальцами
Ну, и что теперь?
Долго его будут тут держать?
Очень хотелось курить, но сигарет как назло не было. Наверное, в кабинете Издателя забыл. Похлопал себя по карманам, зачемто поставил ногу на табуретку, подтянул носок, послюнявил ладонь, стер с туфель комочки засохшей грязи
Что делать?
Непонятно
Сел на прежнее место, опасливо озирнувшись по сторонам: а вдруг его сейчас изучают, рассматривают через какиенибудь подглядывающие устройства, сортируют, анализируют информацию
Надо выглядеть на все сточтобы спокойствие на лице было, чтобы носки были подтянуты, чтобы обувь блестела, чтобы
Ведь онПисатель, а писатель in Russia больше, чем writer in USA
Вновь скрипнула дверь, и тут же команда бесстрастноэлектронным голосом:
Не оборачиваться.
Да, вот и все.
Пришли.
Они.
Кто они?
Какая разница: ониэто просто Они. Онипонятие неперсонифицированное, только во множественном числе. Те, кто надо всеми, те, кто на самом верху.
Они, короче.
И всетаки:
Кто вы?
Теперь вопросы будем задавать мы.
Ну, хорошо Неужели вы схватали меня на улице и привезли сюда только для того, чтобы задавать вопросы?
Задавайте
Голоса вошедших были спокойны и бесстрастны, настолько бесстрастны и так удивительно спокойны, аэмоциональны, что вопросы и ответы невольно выстраивались в сознании с книжнографической точностью, как на заправленном в печатную машинку листе бумаги; у любого Писателя этоподсознательное, профессиональное.
Оним:
Кто вы?
Ониему:
А разве ты не знаешь? Пауза. Мы храним истину в последней инстанции, мы наказываем графоманов и суесловов. Нам известно всечто было, что есть и что будет Ты хочешь узнать главное?
Оним:
Да.
Ониему:
Что?
Он им:
Кто его убил.
Пауза.
Ты неправильно ставишь вопрос: тут, в России принято сперва спрашивать «кто виноват?», а затемчто делать?», хотя если бы эти вопросы догадались поменять местами, второй бы отпал за ненадобностью.
Оним:
А как?
Ониему:
При такой последовательности логичны третий и четвертый вопросы: «кто?» и «почему?» Если поменять местами и их, «кто?» отпадает. Зная «почему?», всегда можно узнать «кто?».
Но кто?
Ты уже написал об этом.
Я не верю в написанноени в Аналитика, ни в Маньяка, ни в Нее, ни в Бандита, ни в Банкира ни, тем более, в Телохранителя
Тогдазачем писал?
Потому что Потому что Вы сами знаете, почему
Пауза.
Ониему:
Ты десять раз крутил барабан, ты набрал много очков, и теперь можешь сыграть в суперигру. Как он.
Оним:
Он выиграл?
Ониему:
Проиграл. Иначе бы ты тут не сидел. Но его суперпризы были иныеинформационное пространство, деньги, акции и главный суперприз: политическая власть. Ему надо было угадать слово, но он не угадал его. У тебя иные призы, ты сам знаешь, какие Если ты угадаешь, «почему?», будешь знать ответы на все остальные вопросы«кто?», «что делать?» и даже «кто виноват?». В случае неправильного ответа ты лишаешься уже выигранных призов, и никогда уже не выйдешь отсюда. Ты согласен?..
Да. ответил Писатель, да, я согласен
* * *
Отложив рукопись, Издатель закурил и, протянув сигареты Писателю, поинтересовался:
Так ты чтодействительно знаешь, «почему?» и «кто?» его убил?
Я даже знаю «кто виноват?» и «что делать?», скромно улыбнулся Писатель.
Не зря же он сразу после того разговора отправился пить кофе, долго думал, что будет говорить в неприметном одноэтажном доме где и получил не только «закрытые источники информации», но и больше, чем даже мог рассчитывать, а потом уселся за машинку и, как Владимир Ильич Ленин в эмиграцииработать, работать, работать
Издатель недоверчиво посмотрел на него.
Ты чтоугадал слово в суперигре? Ну, с этими, на желтой «волге» Которую они тебе предложили?
Закурив и с наслажденением затянувшись, будто бы действительно долго не курил, Писатель ответил:
Не было никаких их
Как это?
Мы ведь договорились, что факты я возьму из открытых, полуоткрытополузакрытых и вовсе закрытых источников. И облеку их в художественную форму.
Так ты чтои эту желтую «волгу», и ихтех самых, и суперигрупридумал?
Равно как и все остальное.
Хммм Но ведь ты знаешь, «кто?» и «почему?»спросил Издатель.
Да, ответил тот, знаю, знаю, я теперь много что знаю Но писать об этом не буду.
Как?
Потому что мне моя жизнь дорога как память, улыбнулся Писатель. Да и вашу, кстати говоря, я тоже ценю
Докурив сигарету почти до фильтра, Издатель печально вздохнул.
Читатель не поймет.
Как?
Ну, возмутится: как эточитал, читал, и на самой последней странице убедился, что Так и не узнал главного. Может бытьвообще выбросим эту суперигру с суперпризамиа?
А чтоон это с первой страницы должен был понять?
Издатель неопределенно повертел пальцами.
Ну, всетаки
А почему игру выбросим?
Ну, случается же и такое: набрал человек призы, а в суперигру не захотел И так вроде все нормально: десять новеллок, каждый увидит то, что захочет увидеть А потом, он вновь потянулся к сигаретной пачке, потом не нравится мне все это Знаешь, наверное правильно по «ящику» говорят: «Мир будет таким, каким мы его создаем»
Конечно правильно, улыбнулся Писатель. А к чему это?
Ну, представь: помнишь какая очередь к Останкино стоялажелающих попрощаться? Допустим, что каждый второй купит по твоей книжечке, в Издателе заговорил профессиональный издатель, и каждый второй из тех, что купитповерит
Писатель отмахнулся.
В них и так каждый первый вериг.
Вот и создастся «новая реальность», довольно мрачно подытожил Издатель, такая вот новая русская реальность Неутешительная такая, короче говоря, реальность.
Хотите сказать, что она ну, материализуется? уточнил Писатель. Это только в дебильных голливудских фильмах материализуется. Тутне United States of America. Тут Russia.
Издатель ничего не сказалаккуратно сложив листки рукописи, он запер её в сейф и вздохнул
* * *
неприметная в московской автомобильной толпе «волга», точно такая же, как в его романе, остановившись у выщербленного бордюра, скрипнула тормозами. Взгляд Писателя лишь на секунду задержался на её грязной дверце и скользнул дальшев сторону уже видневшегося кафетерия. Да и смотретьто на чтоэто тебе не огромный «chrisler» цвета яичного желтка, на котором он ездил по бесконечным и унылым нью йоркских street, высматривая, не поднимет ли кто hand, не проголосует ли?..
Слава Богу, что те времена уже позадион Писатель, почти что автор почти что бестселлера, а писатель in Russia больше, чем писатель, а такжеиздатель и читатель одновременно.
Любят тут, in Russia книжки, знают и его, замечательного writer'а. Если по буквам читать, как маленькие дети, толькотолько овладевшие латинским алфавитом, «вритер» получается. От слова «врать», наверное. А вы покажите мне честного писателя или журналистатут, в Russia. И вообщечестного человека.
Нет тут таких людей: разве Лёня Голубков или Марина Сергеевназа что их народ любит и до сих пор очень так тепло вспоминает
Ну, «вритер» так «вритер».
Надо бы тут, в Москве престижрекламу гденибудь повеситьхотя бы тут, вместо глупого плаката вон тех шоколадок. Чтоего товар хуже? Чем была бы жизнь без любви к литературе? Чем была бы любовь к литературе без него, writera»