Кайзер прошептал:
Остерегайся зубов этого сукиного сына.
Лайм увидел Саттертвайта в коридоре, отпирающим дверь одного из кабинетов с надписью «Вход воспрещен». Они прошли внутрь. Это была небольшая комната для конфиденциальных бесед, без окон, просто обставленная, воздух поступал через вентиляционные отверстия. Тяжелые деревянные кресла для восьми человек, стол из орехового дерева, место стенографиста в углу. Лайм закрыл за собой дверь, нашел пепельницу и направился к ней.
Как я понимаю, у вас есть версия, с ледяной вежливостью произнес Саттертвайт.
У меня наготове дюжина версий, но они и гроша ломаного не стоят.
Расскажите мне о них.
Я не думаю, что мы можем терять время, щеголяя дикими домыслами, которые взбрели в голову.
Дэвид, когда я прошу вас сообщить мне подробности, я полагаю, можно считать, что мы не тратим чье-либо время.
Лайм сердито нахмурился:
Какие любопытные рассуждения привели вас к выводу, что я могу сообщить что-то полезное?
Это не рассуждения, а догадка. И не моя, а Эккерта. Он видел, как вы пристально изучаете карту, как будто обнаружили там сообщение, написанное скрытыми чернилами. Живей, Дэвид, у меня нет времени вытягивать из вас слово за словом.
Если бы у меня было что-то серьезное, неужели вы думаете, что я хранил бы это в себе? За кого вы меня принимаете?
Я уверен, в действительности вам не хочется получить ответ на этот вопрос. Оставим беспредметный разговор.
Послушайте, допустим, у меня есть идея. Я обдумывал ее со всех сторон, но оказалось, что в ней много дыр. Чтобы принять ее, надо сделать слишком много допущений. Это даже не версия, а карточный домикзанимаясь ею, мы отвлечемся от того, что нам следует делать. Гораздо важнеепродолжать уже начатое.
Саттертвайт поскреб рукой подбородок, стянув кожу складками, показывая свое недовольство и намерение продолжать дальше.
Мне кажется, я знаю, какой оборот приняла ваша версия. По-моему, вы боитесь риска оказаться выброшенным на арену действия лично. Дэвид, мы говорим об одном из самых циничных преступлений века. Они захватили в заложники невинную жертвучеловека, который жизненно необходим всему миру. Это то, мимо чего вы не можете просто пройти.
Лайм хмыкнул.
Дэвид, мы говорим об обязанностях. Реально существующих.
Лайм посмотрел вниз, на свои ботинки так, будто он, стоя у высокого окна, разглядывал сквозь дым спасательную пожарную сеть.
Я полагаю, что это таксказал он. Я не терплю дилетантов, которые пытаются объяснять профессионалу, как выполнять его работу.
Брось. Ты думаешь, я попечительствующий чужак? Я знаю себе цену, Дэвид, и не гонюсь здесь за славой. Я делаю свою работу лучше, чем кто-либо еще, кому ее можно поручить.
Скромность, вздохнул Лайм, добродетель, которую часто переоценивают.
Саттертвайт холодно взглянул на него.
В тебе от рождения была заложена способность к такой остроте восприятия, которой большинство людей никогда не научатся за годы тренировки. И когда дело касается операций в Средиземноморье, тыединственный эксперт, достойный этого названия. И тут Саттертвайт вонзил нож и повернул его:
А когда дело касается Западной пустыни, на кого еще вы сможете свалить ответственность, Дэвид?
Я не был там со времен Бен Беллы.
Но я попал в цель, не так ли?
То есть?
Вам кажется, что Стурка тоже замешан в этом. Почему? Интуиция?
Я просто не верю в совпадения, ответил Лайм. Две отлично организованные операции, обе такого масштаба, обе направленные в одну цель Но у нас нет фактов. Это была просто идея. Ее нельзя положить в банк.
Саттертвайт ткнул пальцем в сторону стула.
Возвращайся туда и садись. Ты готов начать работать?
Это не мое ведомство.
Чью должность вы хотите? Хойта? Так или иначе его голова полетит с плеч.
Нельзя ни с того ни с сего увольнять гражданских служащих.
Для них можно найти спокойное место, где они не смогут причинять неприятности. Место Эккерта? Это вас устроит? Назовите вашу цену.
Не имеет смысла назначать цену за бесплодную идею. Лайм не сделал ни малейшего движения в сторону кресла. В углу его рта торчала сигарета, и дым от нее попадал ему в правый глаз.
Продолжайте, выясним этот вопрос окончательно. Вы знаете, что я застал вас врасплох.
У меня нет фактов, чтобы продолжать. Неужели вы не понимаете? Никаких фактов! Он шагнул вперед, полный негодования. Я не назначаю ценуя не могу выслушивать то, что вы или кто-либо другой считает подходом ко мне. Во мне достаточно совестиесли бы я знал, что у меня больше возможностей, чем у кого-либо, чтобы выполнить задание в полевых условиях, я бы взял это на себя, и вам не нужно было бы унижать нас обоих идиотскими разговорами о взятке.
Саттертвайт поднял очки к бровям.
Вы не супермен, Дэвид, вы лишь наилучший наш шанс среди множества плохих шансов. Вы провели в этой части света десять лет жизни. Вы сделали карьеру в АНБ до того, как оно стагнировало в бюрократическую организацию, способную засть дело Пуэблов ваше время воображение еще что-то значило. Вы думаете, я нё знаю ваших секретов? Я уделил вам пристальное внимание: я знаю, какие у вас способности, каких друзей и какие развлечения вы себе выбираете, ваше досье, сколько и когда вы пьете. Вы были тем человеком, который открыл канал между Бен Беллой и Де Голлем. Боже, если бы у них хватило ума послать вас в Индокитай!
Это не имеет значения, и вы знаете, покачал головой Лайм.
Нельзя было определенно сказать, что он не хотел вплотную заняться этим делом. Раньше он мечтал о такой жизни, заполненной скукой; теперь он жаждал жить по-другому. «Старый боевой конь», подумал он, но вовремя повернул обратно, не сделав решающего шага.
Видите ли, все изменилось, это не тот мир, в котором я работал раньше. Уровень твоего интеллекта не имеет значениятолько меткость твоей стрельбы. Я никудышный стрелок.
Ваши доводы ничего не значат, и вам это известно.
Нет. Чтобы принимать решения, уже не нужна голова, вместо этого думают, где поставить танк. Вы знаете, шахматные мастера уже неуместны; все решается в категориях «как организовать покушениекак предотвратить покушение».
Хорошо, организуйте покушение на них. Но сначала найдите их. Найдите Фэрли и выручите его.
Лайм рассмеялся неестественно высоким голосом:
Используйте местных ребят. Испанских сыщиков, бедуинов, крыс в пустынечерт побери, это их территория.
Я думаю, существенно, чтобы это дело возглавлял американец.
Это не варвары-пираты, вы же знаетевремена канонерок прошли.
Послушайте, американец был похищен, и я подозреваю, что сами похитители являются американцами. Как вам понравится, если на них выйдет испанский сыщик и затем все испортит? Вы представляете себе, во что превратятся после этого отношения между Вашингтоном и Мадридом? Небольшая глупость, подобная этой, сразу приведет Перец-Бласко в лагерь Москвы. Во всяком случае, если игра будет разыграна американцами, это будет наш успех или наша неудача. Если дело будет успешным, я думаю, мы значительно вырастем в глазах всего мира, и мы могли бы воспользоваться этим правом сейчас, да поможет нам Бог.
А если неудача?
Такое у нас было и раньше, не так ли? Слова Саттертвайта звучали ужасно. Это не окажется в новинку. Разве вы не понимаете, что именно поэтому я не хочу, чтобы ЦРУ на весь мир выстукивало там шаг своими сапожищами? Они такие дуболомывсех их ненавидят там, и они никогда не добьются того сотрудничества, которое получите вы.
Саттертвайт встал. Он был слишком малого роста, чтобы производить впечатление, как он ни старался. Лайм потряс головойвежливый, но упрямый отказ. Саттертвайт сказал:
Мне наплевать, каковы ваши мотивы, но вы совершенно неправы. Вылучшее, что у нас есть для данной конкретной работы. Я понимаю: вы не на шутку боитесь ответственностичто вы займетесь этим делом, потерпите неудачу, и они убьют Фэрли. Вы не хотите иметь это на своей совести, да? Но как вы думаете, что я буду чувствовать? Как насчет всех остальных? Вы считаете, что вы будете единственным, кто наденет власяницу и посыплет голову пеплом?
Молчание Лайма было продолжением его отказа. Тогда Саттертвайт нанес укол:
Если мы потеряем Фэрли из-за того, что вы отказались попытаться его спасти, на вас будет лежать гораздо большая вина.
В этом была безумная, сатанинская красота. Саттертвайт все это время насаживал приманку, причем прямо на глазах у Лайма.
Если вы возьметесь за это, выдохнул этот маленький человек, вы по крайней мере не потеряете Фэрли из-за собственного бездействия.
Изящно загнанный в угол, Лайм сверлил его взглядом, в котором была только ненависть. Саттертвайт приблизился к нему; через очки было видно, как он слегка нахмурился. Он поднял рукуэтот неопределенный жест означал призыв к перемирию.
За что вы так меня ненавидите?
Почему я должен вас ненавидеть?
Я не хотел бы, чтобы вы испортили все дело, только чтобы насолить мне.
Лайм понимал, как это все обстояло. Маленький человек снова был прав. Это был настоящий дьявол.
Итак, вы отправитесь в Барселону, сказал Саттертвайт голосом человека, вернувшегося к деловому разговору. Вы отбываете с базы ВВС в Эндрюс в четверть шестого. Я приказал подготовить С-141. Отдернув рукав и посмотрев на часы, он продолжал:Чуть более четырех часов на то, чтобы уложить вещи и попрощаться. Вам лучше начать приготовления.
Лайм молча смотрел на него, напоминая игрока, перешедшего в глухую защиту. Саттертвайт продолжал:
Я пока не буду сообщать об этом прессе. Вам понадобится свобода рук. Что вам нужно?
Длинный неровный вздох, за которым последовала капитуляция:
Дайте мне Шеда Хилла из моего офисаон еще совсем зеленый, но он делает то, что ему говорят.
Ладно, что еще?
Карт-бланш.
Это само собой разумеется.
Лайм прошел вперед мимо Саттертвайта, но тот остановил его:
Ваша версия.
Я сказал вамв ней слишком много «если».
Но я был прав: она существует?
Я уже сказал вамда.
Значит, в конце концов я не так уж плохо разбираюсь в людях. Вы согласны?
Слабая улыбка не нашла у Лайма подобного же ответа. Саттертвайт угрем проскользнул мимо него в дверь, затем вышел Лайм, обернувшись и с интересом посмотрев на эту комнатуместо сурового испытания, но она имела достаточно обычный вид, чтобы поверить в это. Дверь захлопнулась. «Вход воспрещен».
Саттертвайт направился в сторону штаба. Когда он дошел до него, остановился и бросил через плечо:
Удачной охотымне кажется, я должен сказать что-то в этом роде. Мрачная сдержанная улыбка была словно приклеенная. Достань сукиного сына живьем, Дэвид.
Сделав реплику «под занавес», Саттертвайт исчез в комнате штаба. Чувствуя презрение к этому человеку за его дешевую театральность, Лайм какое-то мгновение стоял, уставившись горящим взглядом в закрытую дверь, потом поплелся к выходу, наклонив голову и зажигая сигарету.
СРЕДА, 12 ЯНВАРЯ
22:40, континентальное европейское время.
Воспитание Марио внушило ему ненависть к вонючим моторным катерам. Он изучал морское искусство летом на борту кеча Мезеттинебольшого двухмачтового судна, грациозного, как чемпион скоростной регаты. Он совершенно не разбирался в двигателеэто было заботой Алвина, но он стоял у руля, и на нем лежала ответственность за выбор курса по судовому компасу и морским картам. Тридцатидевятифутовое судно было построена в Америке и оснащено одним дизельным двигателем. Ему было не меньше двадцати пяти лет, хотя дизель, вероятно французского производства, казался новее. Это был грубый деревянный корабль, построенный с экономичностью, присущей верфи «Мэтьюз»: с каютами на носу и корме нижней палубы и крошечной палубой для ловли рыбы между транцем и трапом у задней каюты. Потолок рубки был слишком низок для человека ростом в шесть футов. Марио был достаточно приземист, чтобы не испытывать неудобства, а вот Алвину и Стурке приходилось нагибаться, когда они входили внутрь.
Здесь вовсе отсутствовал штурманский стол: карта, изображающая западное Средиземноморье, была растянута по деревянной перегородке к нактоузу, где Марио мог сверяться с ней, держа одну руку на штурвале. С помощью компаса и карты он рассчитывал курс от одного маяка к другому. За час до заката на море поднялись четырехметровые волны, и за несколько последующих часов оно не стало спокойнее. Толстый, с округлым дном корпус судна затруднял ход, и Марио был вынужден через каждые пять минут менять галс против моря, несущего их на четверть румба правее курсана юго-запад к Кабо-де-Гато, а затем на запад вокруг мыса по направлению к Альмерии. Шторм загонял их в пролив, прижимая к берегу. Суровая ночь для морских прогулокочень немногие суда отважились выйти в море. Были видны только огни буйков.
Самым плохим моряком оказался Сезар, и Марио чувствовал себя отчасти отомщенным этим фактом: он знал, что все они в глубине души презирали его, но Сезар вел себя особенно вызывающе, и было приятно видеть его зеленым от морской болезни. Эта же участь, хотя и в меньшей степени, постигла Пегги; она и Сезар прилипли к своим койкам в кормовой каюте. Алвин и Стурка находились впереди, внизу, с Клиффордом Фэрли, возможно пытаясь перевоспитать его с помощью диалектического обмена мнениями. Бестолковое занятиеоднажды попав на Холм, они уже не могли изменить свой образ мыслей. Марио понял это дома. «Мезетти Индастриз» с упрямой злобой день ото дня разрушала окружающую среду, и когда он указал на это своему отцу, тот ухватился за мнимые инженерные увертки, чтобы доказать, что все это коммунистическая пропаганда.
Марио знал, что остальные не особенно уважали его, потому что он не был отчаянно ловким и его маоизм был скорее доктринерским, чем практическим. Никто из них не любил его, особенно Стурка, но это не имело значения. Марио был полезен, это оказалось важнымбыть полезным. Он мог предоставить им не только деньгинапример, сейчас им потребовалось его умение управлять судном. Невежественный моряк уже десять раз успел бы потопить его или выбросить на прибрежные рифы.
Освобождение человечествавот что имело значение, и если ты хоть как-то способствовал этому, независимо от того, каким малым был твой вклад, твое существование было оправдано. Одно крошечное звено в бесконечном сражении, которое разрушит стены Америки. Одно усилие, чтобы уничтожить грабителей-магнатов, чей институт насилия увековечил власть меньшинства.
Он увидел маяк по правому борту и определил интервалы между его вспышками. «Право руля», громко сказал он, удовлетворенный тем, как ведет лодку. Он оценивающе посмотрел на море и нашел его достаточно спокойным, чтобы накинуть на штурвал удерживающую петлю; закрепив руль, он надел маску Святого Духа, спустился по пяти ступенькам трапа к двери носовой каюты и постучал костяшками пальцев.
Стурка толчком открыл узкую дверь, наклонив худое лицо под низким потолком каюты. Свет был тусклым, где-то сзади Стурки горела единственная маломощная лампочка.
Марио сообщил:
Альмерия.
Стурка посмотрел на часы.
Мы опаздываем.
При такой погоде невозможно выдержать расписание.
Мы хотели попасть в Малагу до рассвета.
Ничего не получится. До нее еще сотня миль.
Стурка остался невозмутимым.
Тогда хватит тянуть время.
За Стуркой он мельком увидел Алвинанового Алвина, в пышном парике, с животом и округленными прокладками щеками; грим ничего не оставил от прежнего Алвина, челюсти непрерывно жевали резинку, которую он никогда раньше не брал в рот. Фэрли не смог бы узнать никого из них. Стурка говорил, что это мера предосторожностина тот случай, если Фэрли удастся освободиться? хотя, возможно, Стурка действительно собирался его отпустить, и Марио была ненавистна сама эта мысль.
Стурка замотался в бурнус, почти полностью скрывший его лицо. Позади него, сжимая край подпрыгивающей койки, сидел Фэрли. Он был бледен и выглядел испуганным, это доставило Марио жестокую радость.
Вспотев под глупой маской, Марио поднялся в рубку и сбросил ее; освободил штурвал и повернул его на несколько румбов к гавани. Легкое изменение курса усилило бортовую качку под ногами, и он вцепился в красные толстые спицы трехфутового колеса из орехового дерева.