Почему?
Слишком уединенно. Они там с ума сходили, слушая дни напролет, как коровы пускают ветры. Он вынул оловянную пивную кружку, повертел ее в руках. А вы куда едете?
В Сигтуну.
Майер застыл как вкопанный и молча воззрился на нее.
Да, там тоже очень уединенно, добавила Лунд.
Он сделал длинную затяжку и достал из коробки детский футбольный мячик. Потом поставил на стол полицейскую машинку и стал катать ее вперед-назад. Когда колеса двигались, вспыхивал синий маячок и включалась тоненькая сирена.
Он все играл с машинкой, когда вошел Букард с листком бумаги в руках.
Познакомились, произнес шеф.
Это не было вопросом. Милый дядюшка в очках, рядом с которым она сидела за завтраком, исчез.
Да, имели удовольствие начала Лунд.
Только что получили. Букард протянул ей оперативную сводку. Взгляни. Но если ты занята сборами
У меня есть время, сказала ему Лунд. Еще целый день
Хорошо, ответил Букард. Может, возьмешь с собой Майера?
Тот затушил сигарету и пожал плечами.
Он обживается на новом месте, сказала Лунд.
Майер тем временем отставил машинку, взял мячик и стал подбрасывать его на ладони. При словах Лунд он улыбнулся. От этого лицо его смягчилось, стало более живым.
Это я всегда успею. Пошли ловить злодеев!
Хорошее начало, произнес Букард с ноткой неприязни. Продолжайте в том же духе, Майер, и мы сработаемся.
Выглядывая в опущенное окно на пассажирском сиденье, Лунд изучала Кальвебод-Фэллед. Тринадцать километров к югу от города, недалеко от воды. Утро выдалось ясное после полутора суток непрерывного дождя. Вряд ли хорошая погода простоит долго. Плоская болотистая пустошь, желтая трава, промоинытянется до горизонта, справа темный голый лес. Едва уловимо пахнет морем, более ощутим сырой запах прелой растительности. Воздух влажный, температура близка к нулю. Зимние холода не за горами.
А вам разрешат носить оружие? А задержание проводить? Или только штрафы будете выписывать за неправильную парковку?
Кто-то из местных жителей, выгуливая ранним утром собаку, нашел девичью одежду на пустоши возле березовой рощи, известной как лес Пинсесковен.
Нужно быть шведом, чтобы арестовывать шведов. Это Лунд пожалела, что начала отвечать на его вопросы. Такие правила.
Майер закинул в рот горсть картофельных чипсов и бросил пустой пакет под ноги. Машину он вел как подростокслишком быстро, едва замечая окружающих.
А что сын ваш говорит?
Она вышла, не поглядев, идет ли он за ней.
Находку караулил оперативник в штатском, а сотрудник в форме ворошил поблизости пожухлую траву, пинал кочки. Это все, что у них было: легкая хлопчатобумажная блузка в цветочек, какие носят молодые девушки, и карточка клиента видеопроката. И то и другое запечатано в прозрачные пакеты для вещественных доказательств. На блузке следы крови.
Лунд поворачивалась на триста шестьдесят градусов. Ее большие лучистые глаза выискивали что-то, как всегда.
Кто здесь бывает? спросила она полицейского в форме.
Днем сюда водят детей младших классов на уроки природоведения. Ночами приезжают проститутки из города.
То еще местечко, чтобы обслуживать клиентов, сказал Майер. Куда подевалась романтика, спрашиваю я вас.
Лунд продолжала медленно поворачиваться вокруг своей оси.
Когда здесь появились эти вещи?
Вчера. Не в пятницу. В пятницу приходили школьники. Они бы заметили.
Никаких звонков? Из больниц ничего?
Ничего.
Есть соображения, кто она такая?
Оперативник показал ей пакет с блузкой.
Размер восемь, сказал он. Все, что нам известно.
На вид дешевая, пестрая, рисунок аляповатый, даже наивный. Такие вещи нравятся тинейджерам: и детское, и в то же время сексуальное. Лунд взяла второй пакет и изучила карточку из видеопроката.
На ней стояло имя: Тайс Бирк-Ларсен.
Карточку мы нашли возле колеи, добавил полицейский. Блузкувон там. Может, они поссорились и он выбросил девицу из машины. А потом
А потом, закончил за него Майер, она нашла свои туфли, пальто, сумочку и пачку презервативов и пошла домой телик смотреть.
Лунд поймала себя на том, что никак не может оторвать взгляд от леса вдали.
Хотите, я поговорю с этим Бирк-Ларсеном? спросил сотрудник в форме.
Да, поговорите, ответила она и посмотрела на часы.
Еще восемь часов, и все это закончится. И Копенгаген тоже уйдет в прошлое, как и вся прежняя жизнь.
Подошел Майер, и Лунд очутилась в облаке дыма.
Мы сами могли бы поговорить с ним, Лунд. Бросил здесь проституткукаков молодец. Еще и избил. Мой клиент.
Это не наша работа.
Сигарета полетела в ближайшую промоину.
Я знаю. Просто Из его кармана появился пакетик конфет. Казалось, этот человек живет на чипсах, сладостях и сигаретах. Просто хотел немного потолковать с ним.
О чем? У нас нет дела. Проститутка не обращалась в полицию.
Майер склонился к ней и сказал так, как мог бы сказать учитель, обращаясь к ребенку:
Я умею разговаривать с людьми.
У него были оттопыренные, почти клоунские уши и суточная щетина. Он будет неплох, работая под прикрытием, подумала она. А может, он так уже работал. Она вспомнила, как говорил с ним Букард. Уличная шпана. Коп. Майер сойдет и за того, и за другого.
Я сказала
Вы должны увидеть меня в деле, Лунд. Правда. До отъезда. Это будет мой подарок шведам.
Он взял у нее карточку. Прочитал:
Тайс Бирк-Ларсен.
Сара Лунд сделала еще один оборот и запечатлела в памяти желтую траву, канавы и лес.
Я поведу, сказала она.
Пернилле упиралась ладонями в его большую грудь и смеялась, как девочка.
Полуодетые на полу кухни в разгар рабочего утра. Это была идея Тайса, как и большинство других идей.
Одевайся, велела она и скатилась с него, встала на ноги. Иди работай, ты, животное.
Он ухмыльнулся, словно юноша, каким она его до сих пор помнила. Потом снова влез в свой ярко-красный комбинезон. Сорок четыре года, рыжеватые волосы, тронутые сединой, фигурные бакенбарды до широкого подбородка, грубое лицо, которое могло вмиг озариться улыбкой и снова скрыться за маской невозмутимости.
Пернилле была на год моложе, вся в заботах, в неплохой форме, несмотря на троих детей, и все так же привлекательна для него, как и двадцать лет назад, в момент их первой встречи.
Когда муж облачился в рабочую форму, она переключила внимание с него на их маленькую квартирку.
Она носила Нанну, когда они переехали в Вестербро. Носила Нанну, когда они поженились. Здесь, в этой яркой, уютной комнате с цветочными горшками на окнах и фотографиями на стенах, посреди веселого беспорядка счастливой семейной жизни они и вырастили ее. Из щекастого младенца она превратилась в красивую девушку. После долгого, слишком долгого перерыва к ней присоединились Эмиль и Антон, которым теперь семь и шесть.
Их квартира располагалась над помещениями транспортной компании «Перевозки Бирк-Ларсена». Несмотря на бурную деятельность, на первом этаже было больше порядка, чем в тесных комнатах наверху, в которых они жиливпятером, постоянно натыкаясь друг на друга, в калейдоскопе записок, рисунков, игрушек и прочего скарба.
Пернилле посмотрела на растения на подоконнике, на то, как струится сквозь листья зеленый свет.
Полный жизни свет.
Нанне скоро понадобится свое жилье, сказала она, приглаживая длинные каштановые волосы. Наверное, нам стоит поискать квартиру, сделать первый взнос, как думаешь?
Он фыркнул насмешливо:
Умеешь ты выбрать момент для разговора. Пусть сначала школу закончит.
Тайс
Она забралась обратно в кольцо его крепких рук, посмотрела в глаза. Некоторые люди боялись Тайса Бирк-Ларсена. Но не она.
А может, квартира еще и не понадобится, сказал он. Его грубое лицо сморщилось в хитрой, дразнящей ухмылке.
Почему?
Это секрет.
Расскажи мне! воскликнула Пернилле и стукнула его кулаком в грудь.
Я же говорю, пока это секрет.
Он спустился вниз. Она пошла за ним.
Грузовики и мужчины, поддоны и затянутые пленкой тюки, накладные и графики.
Эти половые доски такие скрипучие. Или она не удержалась и вскрикнула. В общем, они слышали. Она видела это по их ухмыляющимся лицам. Вагн Скербек, который знал Тайса дольше, чем сама Пернилле, и был его ближайшим другом, приподнял воображаемую шляпу.
Расскажи! потребовала она, снимая с крючка его старую черную кожаную куртку.
Бирк-Ларсен надел куртку, вытащил из кармана любимую черную шерстяную шапку, натянул на голову. Красный внутри, черный снаружи. Эта форма была его вторым «я», в ней он становился похожим на воинственного красногрудого самца-тюленя, гордого хозяина своей территории, готового защищать ее от любых поползновений.
Кинул взгляд на подшивку путевок, поставил пару галочек, потом подозвал Вагна Скербека к ближайшему фургонутоже алому, как фирменные комбинезоны, и с логотипом фирмы на борту. Алым был и трехколесный велосипед «Христиания» с коробом-тележкой спереди, который они купили восемнадцать лет назад, чтобы возить по городу Нанну, и который до сих пор был на ходу благодаря стараниям Скербека.
Бирк-Ларсен. Глава скромной, счастливой династии. Король в своем маленьком квартале округа Вестербро.
Один хлопок огромных ладоней, несколько отрывистых распоряжений. Потом он уехал.
Пернилле Бирк-Ларсен стояла там, пока мужчины не разошлись работать. Ей еще нужно было заполнить налоговые формы. Разобраться, сколько денег придется оторвать от бюджета. Подумать, что можно утаить. Никто не отдавал правительству все, если только была такая возможность.
«Нам больше не нужно секретов, Тайс», подумала она.
Золотая фигура епископа Абсалона, вертикаль часовой башни, зубчатая линия крыши, а ниже, на фоне замка из красного кирпича, носящего звание ратуши Копенгагена, три плаката.
Кирстен Эллер, Троэльс Хартманн, Поуль Бремер. Все трое улыбаются, как умеют улыбаться только политики.
Эллер, единственная дама из трех, сжала тонкие губы в нечто близкое к натянутой усмешке. Центральная партия, навечно застрявшая на ничейной земле в надежде примкнуть к той или другой стороне, чтобы потом подбирать крошки с хозяйского стола.
Улыбка Поуля Бремера солнцем сияла над городом, которым он владел. Мэр Копенгагена на протяжении двенадцати лет, пухлый и благодушный политик, близкий к финансовым кругам парламента, тонко чувствующий любую перемену в настроениях непостоянных партийных масс, привычно лавирующий в разветвленной сети сторонников и последователей, ловящих каждое его слово. Черный пиджак, белая рубашка, сдержанный серый галстук, очки в деловой оправеБремер в шестьдесят пять выглядел как всеми любимый дядюшка, щедрый источник даров, умудренный родственник, владеющий всеми секретами.
И Троэльс Хартманн.
Самый молодой. Самый красивый. Женщины-политики втайне обожали его.
Одет в цвета либералов: синий костюм, синяя рубашка, расстегнутая на шее. Хартманну сорок два, он моложав, с приятными нордическими чертами, хотя в ясных кобальтовых глазах угадывается намек на страдание, не ускользнувший от ока фотокамеры. Хороший человек, говорил снимок. Это новое поколение, рьяно изгоняющее старое и несущее с собой свежие идеи, обещание перемен. И полпути уже пройдено, так как благодаря избирательной системе Хартманн уже стоял во главе городского департамента образования, уже был высоким начальником, энергично и разумно руководил, пусть пока лишь школами и колледжами.
Три политика, готовых сойтись в бою за корону Копенгагена, столичного города, расползающегося мегаполиса, где более одной пятой от пяти с половиной миллионов граждан Дании жили, работали, знакомились и расставались. Молодые и старые, рожденные в Дании и недавно прибывшие не очень-то желанные гости-иммигранты, честные и трудолюбивые, бездельники и обманщики. Город, как любой другой.
Эллераутсайдер гонки. Ее единственный шансзаключить сделку повыгоднее. Хартманн молод, склонен к идеализму. Наивен, сказали бы его враги, посмел надеяться, что сможет сбросить Поуля Бремера, гранда городской политики, с трона, который тот считал своим собственным.
В холодном ноябрьском воздухе их лица сияли для объективов фотокамер, журналистов, прохожих на улицах. Но скрытая за нарядными окнами ратуши, в глубине коридоров-галерей и в тесных кабинетах, больше напоминающих кельи, где плелись интриги и рождались стратегии борьбы за власть, жизнь была иной.
За глянцем неподвижных искусственных улыбок шла война.
Блестящий лак. Высокие изящные окна. Кожаная мебель. Позолота, мозаика, живопись. Запах полированного красного дерева.
Вдоль стен стоят плакаты с лицом Хартманна в ожидании, когда их вынесут в город. На столе, в деревянной рамке, портрет его жены на больничной койкебледной, мужественной и красивой, за месяц до ее смерти. Рядом фотография Джона Кеннеди и Джеки с глазами голубки. На заднем плане музыканты с восхищением смотрят на президентскую чету. Джеки в вечернем шелковом платье, улыбается. Кеннеди что-то шепчет ей на ухо.
Белый дом, за несколько дней до Далласа.
Сидя в своем личном кабинете, Троэльс Хартманн посмотрел на фотографии, потом перевел взгляд на календарь.
Было утро понедельника. Впереди три самые длинные недели его политической жизни. Шло первое из бесконечной череды совещание.
Два ближайших соратника Хартманна сидели по другую сторону стола, перед каждым ноутбук, обсуждались планы на день. Мортен Веберруководитель предвыборного штаба, друг со времен колледжа. Преданный, скромный, одинокий, очень чувствительный. Сорок четыре года, непослушные кудри вокруг растущего пятна лысины, доброе, напряженное и неухоженное лицо, пытливые глаза за стеклами очков в дешевой оправе из желтого металла. Во что одет, как выглядитего не заботит. Последнюю неделю он не вылезал из затертого мятого пиджака, который не подходил к брюкам. Лучше всего себя чувствовал, составляя заковыристый документ для комитета или на сложнейших переговорах в прокуренных кабинетах.
Время от времени он отодвигал свое кресло от стола, находил тихий угол, доставал шприц и инсулин, вытягивал рубашку из брюк и колол себя в складку белого живота. А затем нырял обратно в дискуссию, не забыв ни слова, словно не отвлекался ни на миг.
Риэ Скоугорполитический советниквсегда делала вид, будто ничего не заметила.
Хартманн отвлекся от перечня встреч, зачитываемого Вебером. На мгновение он оторвался от мира политики. Скоугор тридцать два года, у нее угловатое выразительное лицо, скорее привлекательное, чем красивое. Бойцовский характер, резкая, всегда элегантная. Сегодня она надела обтягивающий зеленый костюм. Дорогой. Прическа словно взята с фотографии у Хартманна на столе. Такая же, как у Джеки Кеннеди в тысяча девятьсот шестьдесят третьем году, темные волосы падают длинной волной на шею. Кажется небрежной, но каждая прядь строго на своем месте.
«Президентско-похоронная»так называл ее прическу Вебер, но только за глаза. Когда Риэ Скоугор только присоединилась к их команде, она выглядела по-другому.
Мортен Вебер был сыном школьного учителя из Орхуса. У Скоугор связи были посерьезней. Она была дочерью влиятельного члена парламента. До того как прийти к либералам, работала директором по продажам в копенгагенском филиале нью-йоркской рекламной фирмы. Теперь она продвигала его, Хартманна, его имидж, его идеипримерно так же, как когда-то продвигала страховые полисы и сетевые гипермар кеты.
Разношерстная команда, не всегда слаженная. Завидовала ли Риэ Веберу? Тому факту, что тот пришел на двадцать лет раньше ее, проложил себе путь в секретариат Либеральной партии, проник в кулуары, пока ослепительная улыбка и обаяние Хартманна приносили популярность и голоса? Риэ Скоугор была новичком, она пришла за успехом, идеология ее не интересовала.
Дебаты в двенадцать тридцать. Нам в гимназии понадобятся плакаты, сказала она спокойным, четким голосом профессионала. Нужно
Уже сделано, ответил Вебер, показывая на экран своего компьютера.
После ясного утра настал серый день. Дождь и сплошная облачность. Окна кабинета выходили на «Палас-отель». По ночам неоновая вывеска озаряла комнату голубоватым сиянием.
Я послал туда машину сегодня первым делом.
Риэ сложила на коленях тонкие руки:
Ты ничего не забываешь, Мортен.
Приходится.
Что ты хочешь этим сказать?
Бремер. Вебер произнес фамилию так, будто она была ругательством. Он ведь не случайно завладел этим городом.