Послушайте, Дов!.. Я даже не думала, как выглядят со стороны мои неимоверные усилия держаться в рамках приличия и не разораться как базарная торговка. Возможно, внешне я и напоминаю домохозяйку из числа тех советских женщин, которые падают в восторженный обморок, обозревая ассортимент американских супермаркетов. Однако хочу обратить ваше внимание на тот факт, что голова на моих плечахэто не только приспособление для натягивания парика и наклеивания искусственных ресниц!..
Да с чего вы взяли попытался возразить израильтянин, но я уже приняла решение не уступать инициативу в разговоре.
Я и без вас прекрасно знаю, что по Галахе являюсь стопроцентной еврейкой. Следовательно, если меня хоть как-то могло заинтересовать ваше первое предложение, я бы села в свою машину, поехала в Лос-Анджелес, явилась бы в израильское консульство и через два часа уже имела бы на руках номер своего нового паспорта, с помощью которого и, кстати, с надлежащей охраной, могла вместе с семьей перебраться в Израиль на постоянное место жительства. Согласитесь, при таких возможностях тратиться на поддельный паспорт, изнурительный грим, перелеты через океан и удирание от преследователей с вашим сумасшедшим водителем было бы с моей стороны просто непроходимой тупостью. Я жехочу еще раз напомнитьявилась не в израильское консульство в Лос-Анджелесе, а на конспиративную квартиру израильской разведки в Париже. Естественно, если вы с Якобом в самом деле те, за кого себя выдаете и не содержите здесь тайный притон для искательниц приключений из-за океана. Улавливаете нюанс, Дов?
Израильтянин молча кивнул. Я удовлетворенно отметила про себя, что монолог произвел на Дова сильное впечатление.
А если улавливаете, тогда немедленно прекратите изображать из себя эмиссара Сохнута и переходите непосредственно к делу! В противном случае, моя солидарность с вашей женой может принять агрессивные формы. Предупреждаю совершенно серьезно!..
С таким темпераментом, Вэл, вам бы
Дов, у всякого терпения есть предел Я понимала, что веду себя бестактно и даже грубо, но нервы уже не выдерживали. Оставьте в покое мой темперамент, к счастью, мне есть с кем обсудить эту тему. Вам же сейчас имеет прямой смысл изложить мне суть второго предложения. Тем более, что, как мне кажется, вы сами заинтересованы именно в нем
Для того, чтобы я мог ввести вас в курс делаа именно в этом и заключается второе предложение, мне необходимы кое-какие гарантии Дов заговорил подчеркнуто сухо, поняв, очевидно, что я действительно не предрасположена к светской беседе.
Какие именно гарантии вы имеете в виду?
Ваша подпись под соответствующим документом.
Пожалуйста, называйте вещи своими именами, Дов!
Простите?
Это вербовка?
Ну Израильтянин на мгновение замялся, после чего пристально посмотрел мне в глаза. Можно сказать и так.
И это действительно так необходимо?
Боюсь, что да, мисс Спарк.
А просто так?
Что, «просто так»?
Ну, просто так, как еврей еврейке, как человек человеку, попавшему в беду, вы не помогаете?
Как вы совершенно точно подметили, Вэл, яне эмиссар Сохнута. А вы, соответственно, не в израильском консульстве в Лос-Анджелесе, а на конспиративной квартире Моссада
Чем реально грозит мое согласие?
Кому?
Естественно, мне.
О, тут масса возможностей, хмыкнул Дов, но, перехватив мой взгляд, тут же посерьезнел. Вы гражданка США, Вэл. Стало быть, перед вами открывается достаточно широкий выборот обвинения в шпионаже в пользу иностранного государства до реальной возможности схлопотать пулю в лоб без оглашения приговора. Как говорят в казино, комплект
Но ведь вы же с американцами союзники! воскликнула я, проклиная про себя свое пристрастие к политическим разделам советских и американских газет. Или это не так?
Вам что-нибудь говорит имя Джонатан Поллард?
Да, кивнула я, сразу же сообразив, куда и с какой целью клонит седой шпион. Что-нибудь говорит.
Тем не менее напомню, что этот гражданин США еврейского происхождения сидит в американской тюрьме по обвинению в шпионаже в пользу Израиля. Сидит и не скоро выйдет. Если выйдет вообще. Даже при наличии многолетних и достаточно прочных союзнических обязательств, существующих между двумя государствами. Это же Запад, Вэл! Дружба дружбой, а
Дов, но я ведь не Поллард! И вовсе не собираюсь выдавать Израилю ядерные секреты своей страны. О которых, кстати, не имею ни малейшего представления
А что вы собираетесь выдавать? быстро спросил Дов.
Я открыла рот и только потом сообразила, что говорить мне, собственно, нечего.
Работая на нас, вы так или иначе не застрахованы от ситуации, при которой каким-то образом можете ущемить интересы национальной безопасности США. Или Израиля, спокойно просвещал меня Дов. Что, замечу, одинаково плохо для вас.
Знаете, я что-то с трудом вас понимаю.
Ничего удивительного, Вэл: пониманию таких вещей обучают много лет. Причем в школе, где просто не подумали поставить для вас парту, мисс Спарк.
Я хотела бы сформулировать свою роль в этом деле так, как ее вижу я.
Что ж, попробуйте, кивнул Дов, не своди с меня пристального взгляда.
Насколько я понимаю, и вы, и ЦРУ являетесь союзниками в действиях против советской разведки, против КГБ Я не ошибаюсь?
По существу, не ошибаетесь.
Но заблуждаюсь в деталях, да? Вы это хотите сказать?
Все это просто слова, Вэл Я вдруг обратила внимание на его усталое, осунувшееся лицо. Речь идет о политической разведке. Или о шпионаженазывайте, как вам будет угодно. А в разведке происходят самые разные вещи, которые человеку непосвященному могут показаться полным бредом
А поконкретнее нельзя? Специально для ученицы без парты
Поконкретнее? Израильтянин тяжело вздохнул. Ситуация, определенные конъюнктуры могут обернуться так, что нам будет куда выгоднее сыграть, скажем, на стороне русских, нежели пасовать своим традиционным союзникам
Вы говорите страшные вещи, Дов, пробормотала я.
Не надо драматизировать! он поморщился. К слову сказать, американцы частенько проделывают с нами точно такие же фокусы. Для спецслужб все этопрактика, рутинные методы работы. Для вас же, Вэлпредательство, отступничество, нарушение нравственных законов Понимаете, что я имею ввиду, госпожа Спарк?
Вот вы уже и заговорили как советский прокурор, вздохнула я, разглядывая выцветший абажур, желтым парашютом нависший над круглым столом.
Просто я хочу быть честным с вами. И надеюсь, вы понимаете, что именно я имею в виду
Если даже не совсем понимаю, то уж точно догадываюсь, пробурчала я, пытаясь поконкретнее представить себя идею неотвратимого сотрудничества, которое, тем не менее, было мне необходимо во имя одной, конкретной цели. А нельзя сделать так, чтобы все мои контакты с вами не были тайной для ЦРУ?
Как ни крути, это все равно шпионаж! Дов развел руками. Откуда в вас такая наивность, Вэл?
От мамы!.. Я чувствовала, как все меньше воздуха проникает в мои легкие. Пришлось сделать несколько глубоких вдохов подряд, чтобы справиться с первыми признаками удушья. Я все-таки, американка И они меня, как-никак, кое-чему учили Так что, с моей стороны было бы в высшей степени неблагодарным отвечать им
Я понимаю, что вы имеете в виду, Дов сдержанно кивнул. Тем не менее, обязан напомнить: в любой операции, которая проводится совместно с союзниками, есть своя секретная часть. В разведке, как, впрочем, и в любви, у каждой стороны на первом месте личные интересы
Таким образом, если я вздумаю проявить лояльность к своим нынешним соотечественникам, то
Сразу же перестанете быть лояльной по отношению к Израилю, закончил мою мысль Дов. И наоборот
И ничего сделать нельзя? я сделал еще одну безуспешную попытку глубоко вздохнуть.
Боюсь, что так
В течение минуты я размышляла, а потом приняла решение. Впрочем, если быть до конца откровенной, я приняла его намного раньше. В тот момент, когда окровавленный Юджин медленно валился на меня у входа в бар.
Допустим, я согласилась. Во имя чего я это делаю?
Хороший вопрос, улыбнулся израильтянин. Кому вы его адресуете? Мне или себе?
Себе! Я неосмотрительно резко ткнула себя в грудь указательным пальцем и поморщилась от боли. Но так, чтобы и вы приняли участие.
Я внимательно слушаю вас, Вэл.
Так вот, я делаю это, Дов, по двум причинам. Первая: угроза физической расправы над моей семьей, как выясняется, носит перманентный характер. Срока давности не существует, минувшие годы не в счет, лояльное поведение и личное невмешательство в дела минувших дней никем всерьез не рассматриваются. Короче: до тех пор, пока не будет устранена ПРИЧИНА, по которой я кому-то очень сильно мешаю, мой муж, мои сыновья и я сама будем находиться в постоянной опасности. Меня это не устраивает в принципе! И лишь во имя устранения этой причины я готова принять ваши условия. Но со своей стороны мне бы хотелось иметь хоть какие-нибудь гарантии, подтверждения, что эта цель будет в итоге достигнута. Вы можете дать мне такие гарантии?
Нет, Дов покачал головой. Конечно не могу.
А что вы можете мне дать?
Заверения в том, что будут использованы достаточно серьезные возможности и усилия для устранения этой причины.
Какие именно? Что вы имеете в виду? Каков ваш интерес в этом деле?
Об этомтолько после подписания соответствующего документа, Дов виновато развел руками. Хотите изложить вторую причину?
Да, конечно. Вторая причинаэто Мишин и его жена. Хотя, скорее всего, обе они связаны между собой.
Согласен, в очередной раз кивнул Дов. И ответ такой же. Вот, собственно, и все, Вэл. Решайте.
Я согласна.
Подумайте хорошо, Вэл.
А чем, по-вашему, я занималась всю неделю?..
* * *
После того как под невидимой сенью многострадальной звезды Давида я была формально посвящена в тайный орден рыцарей плаща и кинжала, ничего сверхъестественного не произошло: никто не торопился вручить мне под барабанную дробь почетного караула именной «Узи» с запасным магазином, предложить встречу с шефом Моссада или, на худой конец, поручить конкретное боевое задание. Все было буднично, серо и унылов идеальном соответствии с зимней парижской хлябью за окном. Как сказала бы моя непотопляемая подруга, вместо пожелания доброго утра с завтраком в постельлаконичная записка с напоминанием оплатить жировку за свет.
Поскольку все формальности остались позади, я понимала, что, по всей вероятности, очень скоро покину и этот странный дом, и этот сказочный город, а, вполне возможно, и этот непонятный, враждебный мир, словно склеенный из разных, не стыкующихся фрагментов. Древние мудрецы были абсолютно правы, утверждая, что движение это, собственно, и есть настоящая жизнь. Ибо стоит человеку на какое-то время выпасть из ритма ПРИВЫЧНОГО вращения по замкнутому кругу бытия, как он тут же начинает копаться в себе и задумываться над вещами, смысл которых непостижим по определениюкак собственное ухо, которое невозможно укусить, каким бы заманчивым не представлялось это мазохистское желание. Пока я стремительно продвигалась вперед, преодолевая тысячи километров, меняя внешность, самолеты, отели, планы и собеседников, у меня не было времени толком задуматься над очевидной ОБРЕЧЕННОСТЬЮ своих действий и усилий. А потом меня словно раскочегаренный паровоз загнали по запасным путям в тупик и залили топку водой. И когда белый пар иллюзий, шипя и клубясь, полностью растворился в воздухе, а раскаленные угли воображения и надежд превратились в холодный пепел, выводы, сделанные в условиях вынужденной статики, заставили меня содрогнуться.
В подсознании каждого из нас, наверное, живет ничем конкретно не подтвержденная (героические образы Фенимора Купера и Джека Лондона вряд ли можно отнести к разряду жизненных реалий) вера в неограниченные возможности одиночки. Но никогда раньше эти самые возможности, а также право одиночки на выживание в РЕАЛЬНОМ мире, не казались мне такими жалкими, ничтожными и даже уродливыми, как в ту парижскую зиму восемьдесят шестого года, когда стечение обстоятельств, безумный страх и неспособность ждать автобус на остановке, а не переться, не дождавшись, к следующей, занесли меня в странную квартиру с книжным стеллажами, стойким запахом миндального печенья и печально-неусыпным взглядом еврейского иезуита по имени Якоб. Именно здесь я впервые до конца осознала единственное реальное право одиночки: если условия, которые поставила перед тобой жизнь, неприемлемы, а бороться с ними нет сил, надо принять много снотворного, лечь в постель и уснуть. Так крепко, чтобы никто уже не смог тебя разбудить.
Иными словами, никогда не надо унижаться. Надо оставить ИХ с носом. Всех до одного!
Вот с такими здоровыми, конструктивными идеями после очередного исчезновения Дова я методично убивала время, без разбора поглощая творения великих классиков французской литературы на их же родном языке, изредка отделываясь от предложений Якоба «что-нибудь покушать» ударной фразой из лексикона моей покойной бабушки по материнской линии, которая на русском звучит намного пристойнее, чем в идишском оригинале: «Иди в землю и ломай голову!»
Событие, кардинально переменившее мою жизнь на последующие две недели, произошло в самый что ни на есть подходящий моменткогда я в третий раз подряд тупо перечитывала одну и ту же фразу в «Госпоже Бовари», силясь понять, что же, все-таки, хотел сказать автор, и почему вообще именно это творение плодовитого Гюстава Флобера критики назвали краеугольным камнем в развитии французской литературы.
Господи, какая женщина!..
Я подняла глаза. Передо мной стояла улыбающаяся Паулинатакая же худощавая, подтянутая и неестественная молодая, как когда-то, в другой жизни. Будто специально для этой встречи ей сделали макияж, эффектно одели, привели в идеальный порядок прическу и на восемь лет уложили в морозильную камеру.
А ты изменилась, Валечка
Ничего удивительного, промямлила я, ошарашенно разглядывая свою бывшую наставницу. Я же не владею тайной вашего консерванта
Хотя по-прежнему хамишь старшим замкнув прерванную моей репликой мысль, Паулина с видимым облегчением уселась возле кровати. Ее взгляд выражал неподдельное сочувствие.
Как мило! Ты стала похожа на Роми Шнайдер, Валечка
Действительно, мило, кивнула я. Особенно, если учесть, что именно к этому я и стремилась
А еще говорят, что американцы не чтут французскую культуру Паулина неодобрительно покачала головой.
О каком почитании вы говорите? проворчала я. Американцы даже не догадываются о существовании этой актрисы. Она же не из Голливуда
На душе у меня творилось что-то странное. В детстве я систематически изводила мать неадекватной реакцией на ее подарки. Стоило маме купить мне в пределах удручающе скромных финансовых возможностей какую-нибудь нехитрую кофточку, чулки или еще какую-нибудь мелочь для девочки-подростка, как я наотрез отказывалась от подарка, утверждая, что мне он не нравится. И чем больше мне хотелось натянуть на себя мамин подарок, тем сволочнее я себя вела, доказывая, что мне все это абсолютно ни к чему. Эту своеобразную черту моего тогда еще не оформившегося характера бабушка Софья Абрамовна четко определяла, как «кусок стервы». Короче, определенная тяга к самоистязанию наметилась во мне еще в раннем детстве. И сейчас, будучи уже совсем взрослой женщиной, я вдруг почувствовала, как торкнулось где-то под сердцем детское желание ни в коем случае не признаваться, что мне приятно видеть эту женщину. И не только не признаваться, но еще и постараться побольнее ужалить ее за это внезапное и труднообъяснимое чувство. Бабушка была правастервы кусок, да и только
Они тебя не очень мучали? спросила Паулина, окидывая комнату хозяйским взглядом.
Они кормили меня обещаниями, сентенциями и мясом под сладким соусом. Если мне не изменяет память, бабушка называла это блюдо «эссек флейш». Вы когда-нибудь ели мясо под сладким соусом, Паулина?
Да, расслабленно промурлыкала Паулина. В китайском ресторане.
Господи, вздохнула я. Неужели китайцы тоже чем-то обязаны евреям?