Ирина ЗАРУБИНАЧастный сыск
Часть IМЕСТЬ БОГОВ
СКОРОСТЬ ПРИНЯТИЯ РЕШЕНИЯ
Накануне прошел ливень, однако с утра в небе не было ни облачка и солнце было похоже на раскаленную добела сковороду.
Тропический лес задыхался от жары и духоты, и все вокруги тяжелые изумрудные листья, и мохнатые стволы пальм, и раскидистые папоротники, и бурые мшистые растения в низинах, все было покрыто болезненной липкой испариной.
Одичавшая собака лежала в тени густого кустарника и хрипло дышала, вывалив язык. Даже болезненные укусы ядовитых насекомых не могли теперь заставить ее пошевелиться
Это было похоже на возвращение грозы, но небо по-прежнему оставалось чистым.
Собака задрала вверх морду.
Гул приближался, и, словно вторя ему, качнулись и затрепетали огромные пальмовые листья.
Собака услышала, как задрожали ветви кустарника и даже мшистая земля. Поджав хвост, несчастное животное вскочило, недоуменно озираясь по сторонам.
Небесный рев стал невыносим: казалось, уже все вокруг налилось свинцом, задавленное тяжестью этого могучего, страшного, незнакомого звука.
В пальмовых листьях заметались вспугнутые птицы. Огромная черная тень внезапно закрыла небо и солнце, и обезумевшая собака отпрыгнула в сторону, ища спасения.
Земля содрогнулась, но в следующее мгновение тень пронеслась мимо, и гул стал удаляться столь же стремительно, как за несколько мгновений до того нарастал и креп.
Дрожа, собака глядела вверх, будто не веря в собственное спасение.
Мрачная, неуклюжая птица гигантских размеров промелькнула в просветах между деревьями и скрылась за горизонтом
Ты что, сошел с ума? Он сошел с ума! Он нас погубит когда-нибудь, к чертовой матери!.. кричал человек в милицейской форме, возникнув на пороге пилотской кабины.
Капитан корабля невозмутимо глядел перед собой, на простирающийся внизу пейзаж. Навстречу несся сплошной зеленый ковер, который образовывали купы деревьев тропического леса. Ни единого просвета, ни единой прогалинки.
Второй пилот и бортмеханик переглянулись, и бортмеханик незаметно сделал знак вошедшему: мол, тихо, сейчас не надо кричать, опасно.
Человек в милицейской форме сплюнул сквозь зубы и скрылся за дверью.
Через минуту бортмеханик выглянул к нему в салон и, поманив пальцем, сообщил:
Вышли на нужный курс. Через десять минут будем на месте.
Так бы сразу! недовольно буркнул человек в форме.
Несколько мужчин (тоже в форме, как полагается), сидевшие в салоне, мрачно кивнули, а один удовлетворенно присвистнул.
Было видно, что всем им надоело затянувшееся воздушное путешествие, к тому же едва не закончившееся плачевно.
Машина накренилась на левый борт.
Ух! улыбнулся бортмеханик. Кажется, заходим на посадку.
Самолет снижался.
Сквозь смотровое стекло кабины пилотов можно было увидеть едва заметный коричневатый штрих на зеленом ковре джунглей. И штрих этот стремительно приближался, подтягиваясь под крыло самолета и увеличиваясь в размерах.
Стрелки на приборной доске бешено прыгали.
Надо предупредить, чтоб пристегнули ремни, вспомнил второй пилот.
Командир поглядел на него тяжелым взглядом и произнес одно слово:
Обойдутся.
Самолет вздрогнул всем корпусом: это раскрылись створки, выпускающие шасси.
Осторожно! против воли вскрикнул бортмеханик, указывая куда-то вперед.
В следующее мгновение брюхом самолет задел верхушку пальмы, раздался скрежет.
Садимся, как ни в чем не бывало объявил командир.
Внезапно лес расступился, и длинная просторная просека открылась перед смотровым стеклом.
Аэропорт Кеннеди, твою мать, буркнул командир, и колеса шасси тяжело ударились оземь.
Включаю реверс, сообщил второй пилот.
Моторы взревели, мчащийся по прогалине самолет начал замедлять бег.
Бортмеханик отер со лба испарину и подумал: «Чтобы я еще раз когда-нибудь да ни за какие деньги!..»
Посадка была совершена.
Хлопнула дверь, и вновь на пороге кабины возник человек в форме. Надо понимать, он был здесь главным распорядителем.
Моторы не глушить! сказал он. Передаем груз, забираем свой и немедленно взлетаем.
Нервно потирая ладони, распорядитель спрыгнул на еще влажную землю и огляделся.
Ни души.
Тропический лес жил своей особенной, таинственной жизнью, потревоженной гулом двигателей, но теперь возвращающейся в прежнее состояние. Пальмы размеренно покачивали огромными слоновьими листьями.
Распорядитель огляделся и уверенной походкой направился к краю просеки. Два человека последовали за ним.
Бездельники, вслух ругался распорядитель, совсем обнаглели. Особое приглашение, что ли, им нужно?
И хотя эти слова явно не относились к его спутникам, оба благоразумно молчали и старались не отставать от начальника.
Эй! рявкнул тот, подходя к довольно-таки большому, отлично замаскированному в зарослях ангару с гигантскими дверьми. Просыпайтесь!..
Он толкнул дверь, и она со скрипом поддалась.
Открылось огромное полутемное помещение, душное и пропахшее лекарствами. Оно было практически пустым, лишь в глубине по углам виднелись груды хлама.
Распорядитель сердито покрутил головой.
Как это понимать? произнес он, даже не рассчитывая на ответ. Нас что, не ждали?!
Двое сопровождавших, остановившись в дверях, преданно молчали.
Коротышка! взревел, закипая, начальник. Коротышка, ты где?
Выматерившись, он пнул ногой старый стул. Стул отлетел к стене и опрокинул пустые картонные коробки, кое-как установленные друг на друга. Коробки посыпались вниз, и из образовавшегося проема вывалилась безжизненная рука.
Коротышка? растерялся распорядитель. Ты чего это, коротышка?
Он осторожно заглянул за коробки.
Маленькое, почти детское тельце коротышки Хо валялось на полу в нелепой позе. Руки были разбросаны; одна нога поджата под туловище, вторая, вывернутая пяткой наружу, отставлена; голова запрокинута, а рот раскрыт, словно от удивления.
На лбу коротышки Хо зияла небольшая черная дыра, и застывшие брызги крови подобно лучам расходились во все стороны.
Один из сопровождавших тихо присвистнул, и распорядитель смерил его уничтожающим взглядом.
Кажется, дело хреновое, пробормотал, чтобы загладить свою оплошность, свистун.
Отходим! скомандовал распорядитель, и рука его сама собой потянулась к кобуре.
Короткими перебежками, озираясь, они двинулись к самолету.
Тем временем оставшиеся пассажиры, сбросив форменные кители, потягивались на жарком солнышке.
Идут, сообщил молодой, коротко стриженный блондин, лениво покосившись на крохотные фигурки, направляющиеся из леса к самолету.
Что-то Петрович не в себе сегодня, как с цепи сорвался, усмехнулся коренастый брюнет с густыми, как сапожная щетка, усами. На всех рычит.
А у него жена в отпуск с заместителем уехала, хохотнул третий, постарше.
Ну да!
Ага. Раньше тайно ему рога наставляла, а теперьпри всем народе. Вот он и бесится. Здрасьте, господа-товарищи! Последняя фраза адресовалась четверым низкорослым аборигенам, приближавшимся к самолету.
Один из аборигенов остановился, и по его знаку застыли остальные. Он поднял вверх правую руку и громко и отрывисто выкрикнул несколько слов.
Пассажиры самолета недоуменно переглянулись.
Что он лопочет? спросил усатый.
Блондин пожал плечами.
Абориген повторил короткую фразу, при этом вид его был весьма вызывающим.
Может, Петровича зовет? предположил блондин. Он там, в ангар пошел вас искать!
Блондин вытянул вперед руку, желая указать, в каком именно направлении отправился Петрович, как вдруг все четверо сделали стремительное движение что-то вспыхнуло, и раздался звук выстрела.
Ё-моё! вскрикнул блондин, присев от неожиданности и услыхав, как мимо виска тоненько свистнуло.
В следующее мгновение он увидал Петровича и двоих сопровождающих, мчавшихся по взлетной полосе и отчаянно машущих руками. Петрович к тому же начал палить в воздух.
Полундра, сказал блондин, наконец сообразив, что дело пахнет жареным.
Будто по команде, из зарослей высыпали люди. Их было много, не меньше сотни.
Загрохотали выстрелы.
Поехали! орал Петрович, подбегая. Поехали!
Наперерез ему бросился невысокий коренастый абориген. Недолго думая, Петрович выстрелил в него почти в упор, и абориген рухнул как подкошенный.
Взвыли двигатели.
Быстрее! вопил Петрович, буквально вталкивая подчиненных по лесенке в самолет. Шевели задницей!..
Оглянувшись, блондин увидел, как на взлетную полосу из джунглей выезжают открытые джипы.
Шевели задницей! рявкнул на него Петрович.
Прогремел залп.
Блондин почувствовал, как земля уходит из-под ног, тело стало ватным, тяжелым, и он повалился на руки Петровичу.
Петрович одним махом забросил блондина в салон самолета и захлопнул за собой дверь.
Тем временем машина уже выруливала на взлетную полосу.
Убит? гаркнул Петрович, склонившись над вмиг посеревшим блондином. Убит ведь, зараза!
Живой, возразил усатый, приникнув ухом к груди приятеля. Ранен только.
Помощнички, черт бы вас побрал! выругался Петрович и метнулся к кабине пилотов. Ну взлетайте! Я кому сказал!
Пилоты не отвечали, лишь сосредоточенно щелкали тумблерами на щитках управления.
Кому говорю, взлетайте!!! проорал Петрович, перекрывая шум двигателей.
Тогда командир обернулся и мрачно сказал:
А не пошли бы вы в жопу, товарищ майор?
Самолет, разгоняясь, понесся по взлетной полосе.
Стреляют, гады, сообщил второй пилот. Как бы стекло кабины не пробили.
Командир словно не слышал. Он глядел на движущиеся навстречу открытые джипы, отсекавшие машине путь в небо.
Бортмеханик, скривив лицо, как от зубной боли, наблюдал за происходящим.
Джипы разворачивались.
Скорость принятия решения, доложил второй.
Бортмеханик увидел, что крохотные фигурки на задних сиденьях джипов расчехляют и направляют на кабину пулеметные стволы.
Экипаж, взлетаем, распорядился командир. Как по сигналу, раздались пулеметные очереди. Впереди что-то взорвалось, и в следующий момент машина, вздрогнув, оторвала переднее шасси от взлетной полосы.
Нос задрался и вошел в густой белый дым, заволокший просеку.
Затем под брюхом самолета мелькнули раскачивающиеся ветви деревьев, и земля, словно оттолкнувшись от тяжелой машины, пошла вниз, повернулась ребром и пропала.
Слава Богу, одними губами прошептал командир.
Чтобы я еще раз когда-нибудь да ни за какие деньги!.. проговорил бортмеханик.
В салоне стояла тишина, нарушаемая лишь мерным гулом двигателя.
Кажется, пронесло, сказал наконец усатый. Петрович смерил его неприязненным взглядом.
Да? А куда девать вот это? Он кивнул в сторону постанывающего блондина в окровавленной рубахе. А это? Он посмотрел на огромные ящики-контейнеры, загромождавшие большую часть салона. Может, в море?
И он нехорошо засмеялся своей злой шутке.
ГРУДЬ АРТЕМИДЫ
Вот что я хотел прежде всего потрогать, так это ее сисечки. Сисечки у нее знатные, это точно. Белые, круглые, теплые от прикосновения, твердые. Ах, какие сисечки!.. Граф мечтательно закатил глаза, и его пухлое лицо приняло по-детски наивное, мечтательное выражение. Если бы у моей жены такие сиськи были, я бы ее до смерти любил!..
Граф! укоризненно покачала головой Наташа, отбрасывая тыльной стороной ладони ниспадавшую на глаза прядь волос. Фи!
Отчего же «фи», милая моя? Очень даже и не «фи». Граф залихватски встряхнул седой шевелюрой и обнажил в улыбке ровный ряд мелких, желтоватых от табака зубов. Будьте естественнее. Что естественно, как говорится, то не безобразно. Древние это понимали, я бы сказал, с пронзительной отчетливостью. Обратите внимание на их искусство: в нем все откровенно до последней черточки, а вот вы не краснеете. Почему? Потому что это прекрасно. Вы ведь не краснеете перед, извиняюсь, голым Аполлоном в музее, верно?
Отложив в сторону веничек с мягкой щетиной на конце, каким пользуются при археологических раскопках матерые профессионалы, он весело поглядел на собеседницу.
Перед Аполлоном не краснею, согласилась Наташа, лукаво сощурив глаза. А вот перед тобой, прости, покраснела бы.
Так это потому, что старый я хрен! обрадовался Граф. У тебя муж молодой, на что тебе мои сушеные мощи!..
Невозможно с тобой разговаривать, всплеснула руками Наташа, но про мощи опровергать не стала.
Будь естественнее, повторил Граф назидательно. Мне порой кажется, что я и археологией увлекся как раз ради этой цели!..
Ради того, чтобы я не краснела перед голыми? озорно уточнила Наташа.
Ради того, чтобы человечество вспомнило про свои корни и отбросило прочь наносное, будто не уловив иронии, сказал Граф. А иначе зачем мы без конца роемся в земле и выискиваем всякий хлам, битые черепки и прочее!..
Как ни странно, заявила Наташа, сейчас я с тобой абсолютно согласна. Рыться в земле не хочется и черепки искать тоже. Может, пойти позагорать, а?
Ах, молодость, вздохнул Граф и с двойным усердием принялся сметать веничком вековую пыль с древней каменной кладки. Это у вас впереди целая жизнь, это вам кажется, что все еще успеется. А я должен торопиться. Иди загорай, красавица! Великодушно разрешил он.
Наташа отложила в сторону инструменты.
Если вдруг наткнешься на что-нибудь, обязательно позови, сказала она. Я тоже хочу присутствовать при историческом моменте
Э нет, сначала я никого не позову. Сначала я вот этими руками возьму се за сисечки и приподыму, красавицу! возвратился к прежнем теме Граф, однако Наташа не слушала.
Она пошла вдоль берега, раскинув в стороны руки и подставляя лицо теплому соленому ветру.
Морские волны пенились у ног и холодили ступни.
Погода сегодня выдалась дивная, нежаркая, мягкая, и работать былоодно удовольствие, а не работатьи вовсе замечательно.
«Вот пусть Граф и ищет свои драгоценные сисечки, если ему так хочется, а я в конце-то концов имею право и отдохнуть в отпуске». - решила для себя Наташа.
Три недели в компании друзей-археологов провела она на этом крохотном каменистом островке со старой баржей вместо причала, изрытом древними катакомбами и едва заметном с берегов Большой земли.
Заезжие туристы, которые едва ли не каждый день приставали к барже на прогулочных катерах, чтобы табуном пронестись по усеянному раскаленной галькой берегу и оставить после себя кучи всяческого сора, вяленые рыбьи хвосты и мятые банки из-под пива, досаждали экспедиции и мешали нормальной работе.
Порою Наташа с трудом сдерживалась, чтобы не рявкнуть на какого-нибудь настырного дядьку в шортах, который лез с расспросами и усаживался рядышком, изображая из себя аса археологических наук.
Позвольте поинтересоваться, неужели вы ищете динозавра?
Ага, отвечала Наташа, не подымая глаз.
Позвольте поинтересоваться, а разве здесь водились динозавры?
Ага.
Что, вот такие большие, с длинной шеей и уродливой башкой?
Ага, говорила Наташа, смерив взглядом настырного туриста, очень похоже.
Ей было совершенно непонятно, зачем сворачивают к острову прогулочные катера.
Достопримечательностей здесь было ноль целых шиш десятых; с Наташиной точки зрения, сам остров представлял собой одну сплошную достопримечательность.
Однако разве прогуливающимся по морю зевакам было хоть какое-нибудь дело до знаменитых катакомб, выложенных обветренными, с осповыми рытвинами древними камнями; разве кого-то из горланящих бездельников интересовало, что на заре цивилизации здесь был город, и жили люди, и была своя культура, и свой театр, украшенный восхитительными скульптурами гениальных мастеров. Разве кто-нибудь из них вздрогнул бы, если бы узнал, что где-то под ногами покоится шедевр Праксителя Аполлон, стоявший когда-то на постаменте перед входом в театр, а теперь скрытый под наслоениями почвы, тот самый Аполлон, который и был покровителем Ольвии. Единственное, от чего вздрогнули бы эти бездельники, так это от цены.