В недрах каменистого островка зарыта скульптура стоимостью сотни миллионов долларовесть от чего вздрогнуть.
Впрочем, участников археологической экспедиции, возглавляемой Графом, цена как раз интересовала меньше всего.
Наверное, думала Наташа, нынешним дельцам и бизнесменам этого не понять. Но их вели сюда азарт, жажда великого открытия; и именно поэтому каждое лето собирались они с рюкзаками и гитарами на Киевском вокзале в Москве и на поезде перемещались к морю, на юг, и целый месяц по-спартански жили на этом острове, будто кроты, раскапывая остров в надежде однажды наткнуться на шедевр Праксителя.
Увы, археологические венички смели тонны древней земли, однако прекрасный Аполлон все не показывался на свет.
Перебравшись через гряду огромных валунов, Наташа оказалась в небольшой бухточке, давно облюбованной ею и надежно скрытой от чужих глаз.
Наташа всегда купалась в море обнаженной и считала, что купальникуродливая условность цивилизации. Именно поэтому она никогда не бывала на пляжах и места для отдыха выбирала дальние и безлюдные.
Она сбросила футболку, расправила плечи и расслабленно потянулась.
Здесь она чувствовала себя семнадцатилетней девчонкойприятное ощущение, черт возьми!
На работе, в коридорах здания суда, на ходу посматривая в зеркало, Наташа порой ловила себя на мысли, что видит отражение серьезной (и даже излишне серьезной), умудренной жизненным опытом женщины лет пятидесяти.
Нет-нет, не то чтобы женщина в зеркале выглядела старой, просто слишком велик был груз забот и проблем, опустившихся на плечи, и это читалось в усталом и проницательном взгляде.
Поэтому на работе при ней редко кто заговаривал о возрасте, в присутствии Наташи говорить о возрасте казалось неприличным.
Однаждыона и сама удивилась собственной реакцииНаташу настолько задели эти вежливые недомолвки, что она в лицо секретарше Шурочке брякнула:
Да, мне тридцать лет, ну и что?!
Шурочка пошла пурпурными пятнами, и на физиономии ее против воли отразилось искреннее изумление: тридцать? Неужели же только тридцать?!
Однако когда заботы отступали и не надо было думать о мере наказания, составе преступления, о семейном бюджете и прочем, столь же обременительном, Наташа становилась похожей на девчонку-студентку, бесшабашную, озорную и юную.
Приятели-археологи тоже очень удивились, узнав о ее возрасте, но это удивление было с прямо противоположным, нежели у Шурочки, знаком: тридцать?!.. Неужели уже тридцать!.. А мы и не заметили
Итак, сбросив одежду, Наташа с удовольствием, не торопясь, вошла в теплую воду.
Кому не знакомо это состояние покоя и гармонии, вряд ли поймет улыбку, которая порхала на губах молодой женщины.
Оттолкнувшись ногами от каменистого дна, Наташа медленно поплыла к правому берегу бухточки.
Там, на горячих от солнца каменных плитах, можно всласть позагорать, не опасаясь чужого беззастенчивого взгляда.
Она уже была в трех метрах от берега, когда вдруг услыхала слабый плеск весла.
Растерянно оглянувшись, Наташа увидела скользнувшую по воде из-за камней тень. Она даже не успела сообразить, что к чему, инстинкт подсказал ей набрать в легкие побольше воздуха, и она нырнула поглубже, а затем несколькими сильными гребками одолела расстояние до прибрежных валунов.
Отсюда Наташа могла наблюдать за происходящим, оставаясь невидимой. Притаившись за мокрым мшистым камнем, она осторожно подалась вперед и увидела плывущую лодку.
В лодке сидели трое, негромко переговариваясь.
«На туристов не похожи», подумала Наташа, прислушиваясь.
То, что в лодке спорили, не вызывало сомнений.
Один из троицы, покряжистей, с красным, одутловатым лицом (его нездоровый цвет был виден даже из укрытия), энергично размахивал руками и горячим шепотом что-то втолковывал приятелям.
Те кривились, изображая скепсис, и мрачно ухмылялись.
падлой буду! разобрала Наташа.
Не гони, как голый в баню, тоненько взвизгнул оппонент кряжистого.
Ка-азел! рявкнул тот.
Короче, сказал третий, и по его интонации было понятно, что он и есть глава компании, поворачивай и греби, на хер, к берегу.
Кряжистый еще пытался переубедить собеседников, но, как видно, безуспешно. В конце концов он шумно вздохнул и, взяв в огромные, сильные руки весла, принялся грести прочь от острова, к Большой земле.
Наташа торопливо переплыла бухточку, натянула на мокрое тело одежду и направилась к месту раскопок.
Как раз вовремя! весело крикнули ей, едва она появилась на взгорке. А то осталась бы без обеда.
Археологи, расположившись тесным крутом, гремели ложками, черпая дымящуюся кашу из металлических котелков.
Вот этими руками, говорил Граф с набитым ртом, вот этими руками за сисечки ее возьму, разлюбезную!..
И для убедительности показывал конопатому Мишане свои мозолистые ладони.
Мишаня радостно улыбался.
Граф, есть новости, негромко произнесла Наташа, усаживаясь рядом с Графом, по-моему, настораживающие.
А сисечки у нее знатные, крепкие сисечки, продолжал Граф, которому вовсе не хотелось потерять такого замечательного слушателя, как Мишаня.
Мишаня славился в экспедиции тем, что был необыкновенно подкован в теории сексуальных отношений и девственно чист практически. Поэтому любое упоминание о сисечках и прочей атрибутике зажигало в кошачьих желтых глазах Мишани жадную искру.
Брось ты глупости говорить! в сердцах воскликнула Наташа. Какие еще сисечки? Мы же Аполлона ищем. Нет туг никакой Артемиды.
Ну и что? А я хочу Артемиду.
Граф, они снова появились, как маленькому, втолковывала Наташа.
Кто? удивился Граф. Сисечки? Мишаня разинул рот.
Да не сисечки, отмахнулась Наташа. Те трое!
Какие еще трое?
Помнишь, я говорила! Среди туристов трое один такой кряжистый, широкоплечий, с руками как лопаты, и двое тщедушных все ходили, высматривали дважды сюда приезжали
Ну и что?
Наташа грустно покачала головой. Граф, несмотря на свои пятьдесят с лишним, порой бывал наивен, как ребенок.
Тебе не кажется, что это очень подозрительно? Они приезжали сюда с экскурсиями, и не один раз. А теперь приплыли на лодке.
Наташенька, девочка моя, разве в этом есть какой-то криминал? По-моему, ты переусердствовала Это в тебе говорит прокурор.
Тут что-то нечисто, продолжала упорствовать Наташа.
Что ж. Давайте вызовем милицию с Большой земли и скажем, что были здесь трое, которые наведались на остров повторно. И что нам скажут?
Наташа раздраженно поджала губы.
А скажут нам вот что! продолжал развивать мысль Граф. Товарищи дорогие, скажут нам, но ведь и вы наведываетесь сюда каждый год, и никому не приходит в голову обвинять вас в этом!.. Дорогая моя Наташенька, у нас нет исключительных прав на владение этим островом. Кто хочет, тот сюда и приезжает. Нравится это или нетдругой вопрос. Однако дело обстоит именно так.
А ты не боишься, что нас могут обставить?
Граф обреченно вздохнул и развел руками:
Что делать, такова жизнь. В конце концов, Аполлонне наша собственность, а национальное достояние. Какая разница, кто найдет скульптуру! Главное, чтобы она досталась людям.
Ты говорил про Артемиду, напомнила Наташа язвительно.
И про Артемиду то же самое.
А как же насчет того, чтобы подержать ее за сисечки? улыбнулась Наташа.
Мишаня, заскучавший было, вновь оживился и навострил уши.
Это серьезная проблема, сокрушенно вздохнул Граф. Ну, значит, не судьба. По крайней мере, в этом году шансов у нас практически не осталось
Выходит, мы опять копали не там? спросила Наташа.
Граф поскреб ложкой по дну котелка.
По моим последним расчетам, сказал он, театр должен находиться именно на южной оконечности острова. Понимаете, с южной оконечности по вечерам дует теплый ветер, а это значит, представления было удобно проводить здесь
В прошлый раз, напомнила Наташа, ты утверждал, что центральный сектор больше подходит для этих целей, потому что легче оповестить всех жителей и путь из самых дальних точек к центру примерно равен.
Да, но я как-то не учел, что даже из самой дальней точки острова можно дойти куда угодно за десять минут!..
Отлично, кивнула Наташа. В таком случае, если южная оконечность с теплым ветром тоже отпадают, где же искать театр?
Серьезный вопрос, сказал Граф. Пока что у меня нет на него ответа.
Итак, еще один месяц потрачен впустую, резюмировала Наташа.
Никакой труд не бывает напрасным. По крайней мере, мы знаем, где НЕ НАДО копать.
Это утешает.
Я зарисовал систему катакомб, сообщил Граф, желая поскорее перевести неприятный разговор в новое русло. По-моему, рисунок напоминает восточный иероглиф. Возможно, именно расположение катакомб заключает в себе ответ, где мог находиться на острове театр.
И где же?
Пока не знаю. Но я узнаю, это точно!
Понятно.
Не расстраивайся, сказал Граф. Вы люди молодые, у вас еще все впереди. Вот увидите, в следующем году мы непременно отыщем театр. Если даже я надеюсь подержать Артемиду за сисечки, то что говорить о вас!..
А Аполлона ты за что надеешься подержать? спросил Федор.
У Мишани вновь вспыхнули ярким блеском глаза, а Наташа махнула рукой и побрела к костру за своим котелком.
Четыре дня спустя утренний поезд с шумом подошел к перрону Киевского вокзала.
Вывалив из вагона рюкзаки, участники археологической экспедиции до следующего года простились друг с другом и разбрелись.
Граф был неумеренно весел и старался не глядеть в глаза Наташе.
Наташа не улыбалась. Отчего-то сегодня ей было особенно грустно.
На стоянке она сговорилась с водителем такси и полчаса спустя уже входила в подъезд родного дома.
Лифт, охая и скрипя, подымал ее на седьмой этаж. У двери она услышала отчаянный телефонный трезвон. Наскоро выхватив из кармана ключи, Наташа отперла замок и схватила телефонную трубку:
Алло?
Тата? Ты уже вернулась? Слава Богу!
Здравствуй, мама
Какделавсевпорядкеаунасбеда! скороговоркой, в одно предложение, выпалила мать.
Что случилось?! Наташа почувствовала, как гулко заколотило в висках.
Такое несчастье такое несчастье! заквохтала мать на другом конце провода. Уж я извелась, уж я на одном успокоительном!..
Что случилось, мама?
Ленечка!..
СЧАСТЬЕ
Додон поводит ушами, чувствуя, что вот сейчас, через несколько мгновений, он вновь гордо прогарцует через плац, злобно фыркнет на кобылку Манечку (она, как всегда, по своей природной рассеянности, засмотрится на что-нибудь и выбьется из общего строя), затем, почувствовав едва заметное натяжение уздечки, остановится (хотя можно было пройти еще сантиметров тридцать, так было бы красивее), дождется, пока весь четвероногий ряд рассыплется веером, и, выждав небольшую паузунастоящую актерскую паузу, в восторженной тишине пригнет правое колено, подаст шею вперед, чуть склонит голову набок и, услыхав бурные овации, перекатит во рту горьковатые на вкус удила, улыбнется усталой улыбкой старого бенефицианта, будто говоря про себя: «Ну что вы!.. Это же в порядке вещей!.. Я лишь исполняю свой долг!..»
Эти аплодисменты будут принадлежать только ему, а не седоку, хоть он и хороший мужик, добрый, справедливый. И все же не его это заслуга, что мы опять займем первое место. Нет, не его
Майор милиции в отставке Григорий Михайлович Чернов поправлял галстук перед большим квадратным зеркалом в служебном туалете. Но в зеркале он видел не свою седоватую голову, не свое обветренное лицо с густыми кавалерийскими усами. Он видел Додона, белого мерина орловских кровей. Нет, никак он не мог отойти от той, прежней жизни.
Эх, Додоша, Додоша тихо сказал майор вслух, увидев наконец непривычное отражение своей новой формы, простенькой до примитива, да еще и отвратительно синюшного цвета.
А ведь он чуть не запил. И если бы не моральная поддержка близких и друзей, кто знает, быть может, через какое-то время сидел бы Гриша в тесной компании дворовых алкашей и, потягивая из трехлитровой банки прокисшее пивко, забивал бы «козла». Но к счастью, этого не случилось. Теперь Чернов опять всем нужен, его все уважают, он вновь при работе. Пусть не любимой, но все-таки И должность его звучит приятно, ласкает слух«заместитель начальника службы безопасности международного аэропорта Шереметьево-2».
Он только осваивался на новом месте, вторую неделю разменял.
Вообще-то у Чернова был свой кабинет с большим столом и цветочным горшком на подоконнике, но Григорий не мог заставить себя целый день сидеть на одном месте. Закалка не та. Поэтому он несколько раз за дежурство обходил свои владения (хоть в этом и не было никакой необходимости), деловито интересовался у подчиненных, хорошо ли проходит служба, и, получая неизменно положительный ответ, самодовольно ухмылялся в пышные усы. Вот и весь фронт работ
Чернов так до сих пор и не понимал, какова функция вверенной ему организации. Многие не понимали, но виду (в том числе и сам майор) не показывали.
Полномочийноль. Например, произвести задержание подозрительной личности нельзяэто прерогатива местного отделения милиции. Даже разбушевавшемуся пьяному молодцу, который колошматит какую-нибудь старушку (что, увы, не редкость), можно только пальчиком погрозить и опять же терпеливо дожидаться милиционеров. А поступишь иначе, стукнешь молодца дубинкой по хребтусебе дороже, доказывай потом, что не превысил полномочий. Глупость? Глупость. К контрабанде и контрабандистам Чернов тоже никакого отношения не имелэто проблемы таможни. Но зато если в аэропорту вдруг случается какое-нибудь ЧПвсе гневные взоры незамедлительно устремляются на службу безопасности, а «сверху» раздаются возмущенные возгласы:
Как же так!.. По вашей вине!.. По вашему недосмотру!.. Мы зачем вас на работу брали? Зачем мы вообще эту службу организовывали?
И за этим следуют выговоры и нагоняи.
«Бред сивой кобылы», равнодушно пожимая плечами, думал про себя Чернов. И тут же ему становилось неловко от этого сравнения. Ведь кобылаэто лошадь. А лошадь для Григорияпонятие святое.
А еще Чернов любил неспешно прогуливаться по «нейтральной зоне», заходить в магазинчики беспошлинной торговли и присматривать какую-нибудь полезную вещицу, которую он обязательно купит в день получки. В принципе это запрещенопоявляться в нейтральной зоне.
Но для того, чтобы пересечь границу родины, нужно было всего-то толкнуть никогда не запираемую дверцу; поэтому все плевали на запрет, даже уборщицы с носильщиками.
Этот день был в каком-то смысле знаменательным. Непосредственный (и единственный) начальник Чернова забюллетенил, так что теперь вся ответственность легла на плечи Григория Михайловича. Совершив очередной обход, он взглянул на часы и, обнаружив, что вот-вот начнется обеденный перерыв, поспешил в служебный буфет, чтобы оказаться первым на раздаче.
В дверях Чернов столкнулся нос к носу с майором Ярошенко, начальником отделения милиции. Тот, видно, уже перекусил.
Как делишечки?
Нормально, а у вас?
Тоже ничего. Служим вот потихонечку.
Душевный разговор.
Григорий с первого дня предпочел этот буфет всем остальным, потому что его окна выходили на летное поле. Вид взлетающих и приземляющихся самолетов действовал на Чернова успокаивающе, что-то вроде валерианы. Сидишь себе, лопаешь суп и созерцаешь.
Прывет, товарыш начальнык! окликнул Григория черный как смоль негритос, смахивавший с соседнего стола хлебные крошки. Белый халат, накинутый на его голый торс, смотрелся как-то вызывающе.
Чернокожего парня звали Мбу, родом он был из Уганды. Полетел больше года назад из Кампалы в Москву, в самолете порвал на мелкие кусочки свой паспорт и спустил их в унитаз. Бедняга думал, что без паспорта ему легче будет попросить убежище в России. Но убежище ему не предоставили, а обратно в Уганду уже не пускали. Вот и торчит Мбу до сих пор в «нейтралке» и даже стал своеобразной достопримечательностью аэропорта. Во всяком случае, дольше него находиться в «небытии» еще никому не удавалось. И совсем бы ему было худо, если бы начальник аэропорта не разрешил подработать в буфете, устроил его на полставки.