Каким образом фильмы ужасов способствуют развитию этого самого вкуса, Рахиль Исааковна не пояснила. Но это не суть важно. Важно то, что «с-с-страшное кино» вырабатывает декалитры адреналина, а Рахиль очень нуждается в адреналине. Конечно, она могла бы добывать его другими способами: прыгая с парашютом, например. Играя на бирже, играя в казино, подворовывая шмотки в бутиках и продукты в супермаркетах. Сюда же можно добавить занятия экстремальными видами спорта, стрингерство, дайверство, посещение горячих точек в составе группы правозащитников и полеты рейсовым «Як40» по маршруту Дудинка Воркута. Но такого рода эксперименты над личностью Рахиль Исааковна отвергает напрочь:
а) из-за риска разбиться, разориться, утонуть, быть оплеванной альтернативной группой правозащитников;
б) из-за риска сломать шею;
в) из-за риска сломать ноготь;
г) из-за риска попасть в каталажку, что выглядит бесславным само по себе.
Ночные просмотры подобных угроз не несли, а если кто и страдал, так только Рыба-Молот. В самый ответственный момент расправы над жертвой Рахиль Исааковна крепко зажмуривала глаза и хватала Рыбу за руку. Пронзая кожу острыми и твердыми, как у тираннозавра, когтями экстремальной длины.
Ну, рассказывай, что там происходит! Только в подробностях! требовала она.
Он к ней подходит, содрогаясь, блеял Рыба-Молот.
С тесаком?
С тесаком и с ножом.
А она?
Она ничего не подозревает.
Ну! Не молчи!
Теперь заподозрила.
И?
Бежит.
А он?
Бежит за ней.
А она?
Кричит как резаная.
Я и сама слышу, что кричит, не отвлекайся. Чего она делает-то?
Вызывает лифт.
Лифт, конечно, застрял между этажами. Старая хохма, могли бы что-нибудь поинтереснее придумать
Все, лифт пришел.
Двери заклинило?
Открылись.
И?
Она уже внутри, но двери не закрываются. Нет, вроде поползли
А он?
Машет тесаком сантиметрах в двадцати от кабины.
Ну, не идиот ли? Надо было ногу подставить, чтобы кабину заблокировать!..
Так и сделал
Ну, слава богу, дотумкал! Теперь чего?
Орет и глаза пучит.
Кто пучит? Он?
Она.
Еще бы не пучить, ведь конкретный пипец котенку! Пипец или нет еще?
Почти Он уже в кабине, рубит по башке.
Тесаком?
Угу.
А нож почему не задействовал?
Ножом вроде тоже тыркает Все. Отмучилась, бедняжка
Кровищи много?
Хватает.
Фу, мерзость!..
Убедившись, что эпизод подошел к логическому концу, Рахиль Исааковна переводила дух, открывала глаза и углублялась в происходящее на экране вплоть до очередного момента с нападением, расчлененкой и освежеванием туш. После сеанса начинался разбор полетов: каким образом можно было бы избежать столкновения с маньяком, а столкнувшись спастись (по законам жанра выходило, что никаким). Так же, в жанровых рамках, серьезно обсуждалась проблема повышения маньяческой производительности труда. В одной упряжке с производительностью рассматривалась и многовариантность подхода к жертве: Рахиль Исааковна кляла недостаточно, по ее мнению, изобретательных хламоделов-создателей.
Ножи, топоры, бензопилы, струны от карниза Рутина, блин, муть лодейнопольская! Станция Дно, приехали-слазьте! Никакой фантазии! Никакого полета! А ты как думаешь, пупочка?
Полностью с тобой согласен, кисонька, всякий раз отвечал Рыба-Молот, с тоской вспоминая Кошкину. Кошкина подобные мясницкие экзерсисы терпеть не могла, предпочитая им авторское кино. Или «арт-хаус», как она его с придыханием называла. Рыбе хватило пары просмотров, чтобы убедиться: это отнюдь не альтернатива фильмам ужасов, скорее еще одна их разновидность. Но, во всяком случае, обходилось без зажмуривания и хватания за руки. На арт-хаус Кошкину подсадили две ближайшие подруги Палкина и Чумаченко. Палкина слыла адепткой европейского независимого кино, а Чумаченко американского. В этом было их единственное различие, во всем остальном они являлись точной копией друг друга: кошмарные старые девы, разнузданные анархистки, феминистки с уклоном в суфражизм, вегетарианки со стажем, активные борцы за права животных и секс-меньшинств. Больше всего Рыба-Молот боялся, что либеральные шахидки втянут его женушку в какую-нибудь запендю похлеще арт-хауса. Поволокут на митинг протеста против всего на свете, заставят клеить прокламации на водосточные трубы, заседать на антигосударственных форумах в Сети и жрать печеную брюкву вместо медальонов из телятины под соусом бешамель.
Рыбу-Молота Палкина с Чумаченкой терпеть не могли, называли жлобом, бычарой, пейзанином, недотыкомкой и почему-то вонючим бюргером. Последнее определение казалось Рыбе особенно оскорбительным: за собой он следил не хуже какого-нибудь метросексуала, брился по два раза на дню, не жалел денег на одеколоны, кремы и гели, а однажды решился даже на депиляцию волос на груди.
Чертова депиляция прошла настолько болезненно, что Рыба едва не отдал концы. Кошкина (ради которой все и затевалось) мужнина подвига не оценила. Напротив, тут же пришпилила ему кличку «бруталь-фаталь», с коей Рыба и проходил до тех пор, пока волосы снова не отросли.
Нет, если кто и был самым настоящим вонючкой, так это милые кошкинскому сердцу Палкина с Чумаченкой. Палкина, несмотря на весь свой евроатлантический интеллектуализм, никогда не мыла рук ни после туалета, ни до него. А Чумаченко, несмотря на Д. Аронофски и гори, Голливуд, гори! благоухала потными подмышками. И вот с этими монструозными дамочками Рыба-Молот был вынужден делить соседние кресла в Доме кино, куда Кошкина с завидным постоянством таскала его на арт-хаусную блевотину.
Вылазки в ДК назывались «культурологическим ликбезом» и опускали Рыбу на приличную сумму: за посиделки в местном кинематографическом буфете неизменно расплачивался «жлоб» и «недотыкомка».
А что же ты хотел, рыбѐц мой золотой, увещевала мужа Кошкина. Ты ведь среди нас единственный мужчинка. Тебе и платить.
Ну, не знаю единственный ли Водку твои стервы хлещут так, что призадумаешься, кто из нас больше мужик.
Подумаешь, выпили рюмочку-другую для поднятия тонуса. А ты и напрягся не по-детски.
«Рюмочку-другую», как же! Они по пол-литра на рыло выжирают в один присест.
Будь великодушен к женским слабостям, и тебе зачтется.
Где это мне зачтется?
На том свете. Реинкарнируешься в арабского шейха.
Была охота
Тогда в чемпиона Формулы1. Хочешь быть чемпионом?
Хочу пореже видеть твоих барракуд. Это возможно?..
Просьба не выглядела запредельной, более того, она была вполне законной, но Кошкина почему-то воспринимала ее в штыки. Чего только не выслушивал Рыба в такие моменты! что он черствый, косноязычный, малообразованный и, вместо того чтобы расти над собой, предпочитает тихо разлагаться в собственном невежестве.
А это чудовищно! Фу, мерзость!..
Далее следовал пассаж о том, что если уж судьба послала Рыбе-Молоту умниц, интеллектуалок и просветительниц, то он должен воспользоваться этим шансом на всю катушку, а не кочевряжиться. Не выдрючиваться. Не выделываться, как вошь на гребне.
Воображение у Рыбы было не так чтоб очень богатым и перенасыщенным образами оттого и выделывающуюся на гребне вошь он представлял в виде сильно уменьшенного в размерах Валерия Леонтьева (иногда Валерия Сюткина с саксофоном, иногда Валерия Меладзе с подтанцовкой). Забыть об этих деятелях шоубиза не давала и сама Кошкина. Отправляясь с Рыбой на встречу с фуриями, она наставляла мужа:
Помнишь, что надо держать рот на замке относительно сам знаешь кого?
Угу.
А про кого можно говорить?
Про Ива Монтана.
Еще про кого?
Про Жака Бреля.
Еще про кого?
Про Жоржа э как его там
Про Жоржа Брассенса, неуч! Повтори три раза!
Жорж Брассенс, Жорж Брассенс, Жорж Брассенс.
Смотри не перепутай! А как называется моя любимая песня у Ива Монтана?
Э-э «Ля бисиклетте».
На самом деле у Кошкиной было три любимых песни, и все они не имели никакого отношения к французскому шансону: про дельтаплан, про девушек из высшего общества, которым «трудно избежать одиночества». И про часики, где безыскусное «тик-так» рифмовалось с еще более безыскусным «люби просто так». Но заикнуться про гребаные «Часики» в присутствии Палкиной с Чумаченкой смерти подобно. Сразу получишь черную метку и будешь заклеймен, как инфузория, примитив, квинтэссенция пошлости и светоч дурновкусия. Вот Кошкиной и приходилось тщательно скрывать свое истинное лицо не хуже шпиона, работающего под прикрытием. Зачем ей это нужно и зачем вообще нужны встречи с людьми, с которыми ты не можешь быть самим собой, Рыба-Молот так и не понял. А Кошкина не удосужилась объяснить. Вернее, она честно пыталась это сделать, но логику жены Рыба все равно не постиг.
Пусть не думают, что я какая-нибудь дура! вопила она на кухне после возвращения с очередного просмотра очередной кучи дерьма под названием «короткометражное кино Тринидада и Тобаго».
Никто и не думает, кисонька. Рыба, как мог, пытался успокоить Кошкину. Лично я считаю, что ты очень-очень умная.
А твое мнение вообще никого не волнует, рыбец!..
Это была чистая правда. Достаточно обидная для Рыбы-Молота. Будь он не таким мягким и спокойным по характеру, давно бы поставил вопрос ребром: выбирай, кисонька, или я, или твои подруги. Причем речь шла не обо всем миллионе кошкинских подруг (женщин, стоящих на разных ступенях интеллектуального развития, но при этом милых и славных в большинстве своем). Речь шла только об этих двух вырожденках, биче рода человеческого вообще и женского в частности. Но именно они к большому сожалению Рыбы имели на Кошкину влияние: тотальное и совершенно иррациональное по сути. Ноги этого влияния, возможно, произрастали из детства и юности Кошкиной: Палкина с Чумаченкой присутствовали и там, сначала в качестве одноклассниц, а затем однокурсниц по университету. По словам Кошкиной, за ними ухаживали лучшие университетские умы, которые теперь занимают о-го-го какие должности в государственных и бизнес-структурах. Только ш-ш-ш (палец к губам и закатившиеся под веки глаза), упоминать конкретные имена мы не станем!
Ну и почему никто из этих умов на них не женился? задавал вполне резонный вопрос Рыба-Молот.
Потому что Потому что Тут Кошкина набирала в легкие побольше воздуха. Потому что они неординарные. Незаурядные. Блистательные, вот! И любому мужику сто очков вперед дадут. А мужики этого терпеть не могут. Скажешь, нет?
Нет, конечно. Взять, к примеру, меня
Вот только давай не будем брать тебя, морщилась Кошкина. Тоже, сравнил писюн с коробкой передач! Вот если бы ты был Нобелевским лауреатом Знаменитым писателем похлеще Захер-Мазоха Этим как его лидером мнений Тогда можно было бы отнестись с уважением к тому, что ты там квакаешь Нет, лучше молчи, не раздражай меня.
Я и так молчу, кисонька. Скушаешь оладушков?.. Свеженьких напек.
Кошкина, снедаемая душевными муками, с остервенением набрасывалась на оладьи и была в эти минуты так хороша (горящий взор, лоснящиеся губы, зверский аппетит), что Рыба-Молот сожалел обо всем сразу. Что он не лауреат Нобелевской премии, не писатель Захер-Мазох, не выдающийся ум, который заседает где-то там, в тропосфере, на перисто-кучевых облаках бизнеса и власти. Тогда две прошмандовки Палкина с Чумаченкой сразу бы заткнулись, а авторитет его жены Кошкиной взмыл бы до небес во все ту же тропосферу. Или даже в стратосферу. Или даже в глубины космоса. И засиял там, затмевая солнце.
У самого Рыбы таких проблем с друзьями не было по причине отсутствия последних. Имелся, правда, закадычный приятель по армии, Колян Косачёв, но Колян исчез с горизонта лет десять назад. Вроде бы он, спасаясь от свинцовых мерзостей российской жизни, ломанулся в Европу, и не куда-нибудь, а во Францию. И даже поступил в Иностранный легион, чтобы со временем выцыганить себе французское гражданство. Получилось это у него или нет, история умалчивает. Лишь однажды пришла от Коляна пожеванная открытка с изображением львиного прайда на фоне саванны и стершимся, маловразумительным штемпелем. Послание в четыре строки состояло из сплошного ненорматива, так что понять, хорошо ли Коляну, или он, наоборот, загибается, не представлялось возможным. Более-менее адекватной выглядела концовка:
«Некисло бы увидеться, Санёк, да хер его знает когда».
«Не кисло бы», подумал Рыба-Молот, страшно разволновавшийся по поводу нецензурного львиного прайда. Ему тотчас захотелось выпить чего-нибудь слабоалкогольного и предаться воспоминаниям о времени, когда они с Коляном были салагами-первогодками, времени стремном, жоповатом, но и прекрасном одновременно.
Предаваться воспоминаниям (по любому поводу, а не только связанному с армией и Коляном) Рыба-Молот предпочитал на нейтральной территории, у второго своего приятеля и соседа по лестничной клетке Людвига Эмильевича, по прозвищу Агапи`т.
Людвига Эмильевича последовательно и совершенно искренне ненавидели обе Молотовские жены. И три официальных жены самого Агапита, и четыре гражданских (задерживавшихся у него на сроки, редко превышающие месяц). И еще пара десятков человек преимущественно женщин. Притом что Агапит был существом тишайшим, нежнейшим, непьющим и некурящим, не лишенным юмора и непритязательным в быту. Своими познаниями об Эйнштейне Рыба-Молот был обязан именно Людвигу Эмильевичу. Он же, как профессиональный физик, попытался скормить Рыбе и теорию относительности во всей ее первозданной красоте.
Нет уж, Агапитыч, взбунтовался Рыба. Эту мутотень я не потяну. Давай уж лучше про своих пионэров шарманку заводи.
«Пионэры» вот что являлось корнем зла! Вот что отпугивало от Агапита всех поначалу лояльно и оптимистически настроенных женщин. Ведь Агапит был страстным фанатом космической дилогии «Москва Кассиопея» и «Отроки во Вселенной», выпущенной на экраны страны в далеком и почти уже неправдоподобном 1974 году. В дилогии повествовалось о семерых подростках, отправившихся на звездолете «Заря» к далекой звезде Шедар в созвездии Кассиопеи. Экранные подростки скакали, как козлы, сквозь гиперпространство, вступали в контакт с терпящей бедствие инопланетной цивилизацией, одерживали победу над злодеями-роботами, пели песни под гитару в кают-компании и перманентно выясняли свои, подростковые отношения. Хотя, в общем, любили друг друга. А Агапит любил их всех вместе и каждого по отдельности. Любил гораздо больше, чем своих жен и родственников из плоти и крови. «Пионэры», а заодно и инопланетяне, а заодно и роботы-исполнители с роботами-вершителями были для него реальностью. А остальной мир нет. О чем бы ни говорил Агапит, он рано или поздно обязательно сбивался на несовершеннолетний экипаж звездолета «Заря». И на размышления о том, в какой точке Вселенной он находится в данный момент.
А может, твои пионэры и вернулись уже, беззлобно подтрунивал над Агапитом Рыба-Молот. Устроились консультантами в НАСА
В НАСА это вряд ли. Они патриоты родины, на полном серьезе отвечал Агапит. И если бы они вернулись я бы знал. Если бы они вернулись весь мир изменился бы к лучшему. Потому что они такие.
Какие?
Настоящие.
«Настоящие последние романтики, отважные герои, лучшие представители планеты Земля, чуждые меркантильности, злобе и волчьим законам современного постиндустриального общества». Такую простую мысль пытался донести Агапит до всех, желающих выслушать его. При этом число желающих стремительно приближалось к абсолютному нулю и обязательно достигло бы его, если бы не Рыба-Молот. В отличие от остальных Рыба не считал Агапита сумасшедшим, место которого в психушке; напротив, он рассматривал поклонение «пионэрам» как своего рода религию. Верят же люди в Бога, кем бы он ни был, Буддой, Иисусом или Кетцалькоатлем, и никому не приходит в голову бросить в них камень. Рыба-Молот этого уж точно не сделает, он человек веротерпимый. Толерантный во всех отношениях. Даже к одичавшим сектантам и распространителям брошюрок «Благая весть» он относится без неприязни. Однажды угостил бутербродами и кофе юную представительницу Адвентистов Седьмого Дня, в другой раз прочел лекцию о вреде уличной шаурмы двум сайентологам и обогатил трех кришнаитов рецептом приготовления чечевицы с карри, барбарисом и фенхелем.