Митя бродил по лесу и думал о том, что это пристанище ненадолго и, наверное, ему придется уходить.
Это проклятое им прошлое по-прежнему бесновалось где-то внутри, сколько бы он ни заставлял себя забыть его
«Невозможно уберечься от жизни, думал он, да от нее и не берегутся. Все боятся смерти, хотя и ничего о ней не знают. Может, это как раз и есть избавление? Покой, который наступает вслед за тревожно-суетливой сменой времен года, наверное, не так уж и плох?!»
Долгое блуждание по лесу наконец привело его на большую поляну, где, несмотря на то, что было почти совсем светло, горел костер. Около костра сидела старуха-цыганка, ее седые взлохмаченные волосы были похожи на большую лохматую шапку. Митя подошел к костру, но старуха даже не обернулась на треск веток под его ногами.
Уходить тебе надо, гаджё, сказала она неожиданно, так, что Митя вздрогнул.
Почему? Ведь меня ищут, за мной смерть следом идет!
Это так, сказала старуха, но здесь ты принесешь много горя тем, кто оказал тебе приют. Закон не позволил им прогнать тебя, но в душе своей они сомневаются, правильно ли поступили.
Я это чувствую, согласился Митя.
Так уходи, гаджё, не накличь еще большей беды.
Куда мне идти, старая? горько спросил парень.
Мир велик, морэ, в нем легко затеряться
Правда твоя, земля большая, да нет на ней места для меня
Что-то ты, морэ, не по годам крест на себя повесил. Или решил, что окончена жизнь и делать тебе в ней нечего?
Старуха окинула Митю таким пронзительно-жестким взглядом, что любой другой на его месте не выдержал бы, отвел глаза в сторону. Но Митя продолжал смотреть на цыганку не отрываясь, словно от того, что она сейчас скажет, зависела вся его дальнейшая жизнь.
Судьба твоястрадать, но и радости ты изведаешь! Помяни меня, я верно говорю, наконец проговорила цыганка.
Не надо мне радости, старая, видел я ее, эту радость, она смертью пахнет.
Ишь ты, все наперед знаешь. От того смерть идет, кто любви не знает. Если та, что тебя к смерти принудила, от Бэнга, то это еще не значит, что других нет. Дэвла все видит. Может, он тебе специально испытание послал?
Кто это, Дэвла? спросил Митя.
Бог наш цыганский. Старуха хотела еще что-то добавить, но ее прервал подбежавший Тари:
Прости, старая, Михай зовет
Это значило, что случилось что-то важное, потому что без дела Михай никогда бы не стал беспокоить пхури. И Тари спешил, потому что тоже знал это. На Митю он даже не взглянул. Старая цыганка отметила это с большим одобрениемименно за неукоснительное соблюдение цыганских законов она и любила Тари. Но уж больно горяч был ром, мог в запале натворить чего не следует. «Надо будет поговорить с ним как-нибудь», отметила про себя старуха.
Ладно, гаджё, пойду я, дела у меня, еще поговорим, после некоторой заминки проговорила старуха и медленно пошла к палатке Михая.
Митя и Тари остались вдвоем. Цыган хотел было тут же уйти, но Митя удержал его.
У вас, что, принятона людей не смотреть? негромко спросил он.
По закону Тари мог ему и не ответить. В самом деле, кто он был для него, этот пришелец? Но цыган остановился.
Чего тебе? раздраженно спросил Тари. Чего ты хочешь?
Ишь ты, заноза, улыбнулся Митя, ершистый. Поговорить хочу. Разве я тебя обидел чем?
Пути наши разные, уже спокойнее ответил Тари, но я бы тебя в таборе не оставил.
Это почему же?
Бедой пахнешь, просто сказал цыган.
Чужой жизни так сразу не поймешь, попытался было объяснить Митя, и судить ее с наскока невозможно
Чужой ты, убежденно проговорил Тари, и этим все сказано.
Повернулся Тари и пошел не оглядываясь, будто за спиной что-то неинтересное для него осталось и сделал он одолжение тому, с кем поговорил при случайной встрече. Горький осадок остался у Мити от этой встречи и этого разговора. И что тут поделаешь, ведь действительночужой, и милость они ему оказывают, что прячут у себя.
«Надо уходить, подумалось ему, мало ли что придет им в голову, могут и донести! Хотя по их законам такого и не полагается, но ведь могут отыскаться и такие, что сочтут донос за благо».
Однако, прежде чем принять окончательное решение, ему хотелось поговорить с Михаем, благожелательность которого он почувствовал с первой минуты.
И не знал чужак, какие страсти бушевали в душе старого цыгана. Откуда ему было знать об этом? Сидел старый Михай у своей палатки и разговаривал с пхури.
Барон осудит меня за то, что я оставил гаджё, говорил Михай, слишком осторожным он стал и все, что может принести хоть какую-то неприятность табору, не одобрит. Устал он, что ли?
А ты сам как думаешь? отвечала старуха. Табор, как котел, постоянно кипитвсе время что-то случается. И это среди своих. А тут еще гаджё появился со своими заботами. Лишнее это для нас.
А как же закон цыганский?
Пхури махнула рукой. Что могла она ответить Михаю, если он понимал ее с полуслова и сам знал: не надо бы оставлять гаджё в таборетакие сейчас времена, но чашу весов перевесил цыганский закон. Ничего не скажет барон, не пойдет он против цыганского закона, а что творится на сердце у него, никому никогда не откроет.
Он скоро вернется, Михай, сказала старуха, и тогда мы решим, что надо, а что не надо. Но ты не казни себя, решение принято, и назад пути нет. Все будет так, как повелел Дэвла, а он никогда не ошибается.
Заметил я, как бы вскользь сказал Михай, что Тари косо поглядывает на гаджё, как бы беды не натворил. Только того нам и не хватает, чтобы в таборе чужака прихлопнули. Помнится мне, был такой случай однажды, правда не у нас, но был. Там тоже закон цыганский исполнили и спрятали от властей гаджё, а он за цыганкой стал бегать. Понравилась ему одна цыгануха. Та ему внимания не оказывала, получилось вроде бы против воли. Вот и прихлопнули ромалэ чужака. Много шума было. Как бы здесь чего не получилось?!
Не до того ему теперь, Михай, ответила старуха, ему жизнь спасать надо.
Да, если все так, как гаджё рассказал, то натерпелся он от «брата» своего!
Что же ты, старик, людей не знаешь, только на свет появился?
Людей-то я знаю, да, видно, не всех, ответил Михай. Ладно, хватит об этом, чего наперед загадывать, но осторожными быть не помешает.
Это так, согласилась пхури, и больше они не говорили.
Горькое чувство осталось у Васи после разговора с Тари. И не потому, что тот ратовал за «более тесное» сближение с чужими. Просто неожиданно для себя Вася понял, что, сколько бы времени они не провели в дороге, мир сужается и становится совсем маленьким. И замкнуться в таборном мирке уже невозможно. Когда цыгане ненадолго приходили в город, они встречали там другую жизнь, и она манила их своей красочностью. Не все могли устоять против городских соблазнов. Понимал Вася Тари, ох как понимал. Хотелось ему кочевать так, как кочуют за границей. В машине новенькой ехать. Да и жить не в палатке, а в фургонесамом настоящем доме, где и телевизор, и холодильник, и даже картины. Самому Васе все это не было нужно, но Тари он понимал. И хотя таборные отстранялись от чужаков, но все же на дорогу посматривали. Молодой цыган бродил возле табора, думая о том, что надо бы ему посоветоваться с бароном. Тот, конечно же, разделит его чувства и подскажет верное решение.
Но барона все не было, а значит, в другом таборе возникли какие-то проблемы, и эти проблемы наверняка связаны с Саввой. Тот еще здесь доставлял всем немало хлопот, и до сих пор отголоски затеянных им споров доносятся в табор. «Может, и мне податься отсюда? подумал Вася. Городская родня есть, они меня примут. Что, в городе нечем заняться?»
Его размышления прервал чей-то голос. Вася оглянулся. Его догонял чужак.
Чего тебе? спросил Вася.
Случилось что-то в крайней палатке, взволнованно проговорил Митя, кричат там. Вроде бы на помощь зовут.
В палатке той жила Ружа, и была она на языках у всех таборных. Она жила одна, но была на сносях. И это тоже было проблемой табора. Отдельно от всех стояла ее палатка. Хотели ее изгнать поначалу и даже убить, но барон запретил. И пошел против закона, потому что все знали: Ружа была близка с чужаком, с тем, который в деревне ее приманил. Странным был тот чужак: молодой, красивый, даже характеромвылитый цыган, к тому же мастеровой, но в деревне, где он жил, его побаивались. Колдуном слыл.
Иди, глянь, сказал Митя, кричит женщина, на помощь зовет.
Без меня разберутся, ответил Вася, но все же пошел.
Возле палатки Ружи уже толпились цыганки. Ожесточенно жестикулируя, они что-то обсуждали. Сразу было видно, что произошло что-то необычное. И хотя в таборе постоянно что-то происходило, все равно событие есть событие, никто мимо него пройти не мог. Так было всегда. Как и полагалось, в палатке была только одна старуха, которая принимала роды. Всем остальным входить внутрь запрещалось. И только для пхури делалось исключение. Пхури есть пхури. Гадалка, она может помочь, подсказать, вовремя найти решение, на которое никто из цыган и не отважился бы.
Полог палатки распахнулся, и появилась старая цыганка. На лице ее был написан страх. Все сразу замерли. Старуха хотела что-то сказать, но было видно, что слова словно застряли у нее на языке и она, с трудом преодолев себя, могла только шептать. Стоящие поблизости цыганки смогли разобрать только одно слово «крест». Еще не совсем понимая, в чем дело, все в ужасе отшатнулись. Пхури была так потрясена, что волнение мгновенно передалось остальным.
Михай уже стоял возле старухи и, поддерживая пхури за плечи, о чем-то ее спрашивал. Пхури понемногу пришла в себя и вместе с Михаем двинулась в сторону леса. Все замерли в напряженном ожидании, но никто не посмел последовать за ними. Минут через двадцать они вернулись, и Михай, в глубине души потрясенный случившимся, выглядел достаточно спокойным. Он глянул на толпу окруживших его цыган и сказал:
Ромалэ. Михай сделал паузу, вбирая в себя воздух, словно ему не хватало дыхания. Ромалэ, повторил он, у Ружи родилась девочка. На голове у неекрест! Она
Он не успел закончить, как раздались возмущенные крики цыганок:
Убить ее!
Дочь Бэнга!
Колдунья
Нечистая
Оставьте, ромалэ, выкрикнул Михай, мы еще не знаем, к чему это. Подождем, когда вернется барон, тогда и решим, что делать с Ружой. А пока все расходитесь по своим палаткам.
Он подозвал к себе Васю и тихо сказал ему:
Присмотри за Ружой, они могут ее убить.
Вася согласно кивнул.
Не волнуйся, морэ, все сделаю как надо, ничего не упущу.
Знал Михай, что за это дело он может не волноваться, потому что Васязакоренный ром и два раза ему повторять не придется. Однако тревога не оставляла его. Скоро приедет барон, и ему, Михаю, придется держать ответ за все, что произошло в таборе. Надо было хорошенько обдумать происшедшее, и Михай отправился в свою палатку. Он присел на ковер и закрыл глаза. И сразу же, словно по мановению волшебной руки, перед ним возникла картина из далекого прошлого, когда он был молодым и отвечал только за самого себя. Ведь он, пожалуй, был таким же, как Савва, старался все делать по-своему и не очень-то одобрял приказы тогдашнего вожака. Но поломали его характер, ох как поломали. Били чуть не до смерти, несколько раз грозились из табора выкинутьи вот уже много лет, как он один из самых рьяных почитателей таборного закона. «Так и Савва, подумал Михай, поломают его, если он в город не сбежит!.. А Ружа? Ну что в том особенного, что она любила чужака и даже родила от него? Нет, не смирятся с этим полевые рома. Надо приглядывать за тем, чтобы ей зла не причинили. Справится ли с этим Вася?»
Мысли Михая текли по знакомому руслу, и он бы еще долго просидел в тишине, размышляя о делах, но резкий гортанный крик заставил его вскочить с места.
Ромалэ, эй, ромалэ! Голос был незнакомым, но он молил о помощи, и не откликнуться на этот призыв было невозможно.
Михай выскочил из палатки и сразу же увидел здорового широкоплечего мужчину, который стремительно надвигался на Васю, словно собираясь втоптать его в землю. Чужого не смущал даже нож цыгана, он упорно продвигался вперед. Вася уже собирался сделать выпад, который наверняка окончился бы смертью его противника, но Михай остановил парня резким выкриком:
Обожди, морэ! Кто ты? обратился он к чужаку.
Знаю я, ответил ему чужак, что у вас скрывается тот, кого я ищу.
Нет среди нас чужих, спокойно сказал Михай, не принимаем мы их.
А сам подумал, что здесь становится слишком шумно и опасно, пора уводить табор в другое место. Понял Михай, что этот человек ищет Митю, он его враг, и если найдет парня здесь, то прольется кровь. Однако это чужая кровь и чужие дела, и цыган они не касаются. Но потом вмешаются власти, пойдут расспросы, допросы и покоя уже не будет.
Иди с Богом, гаджё, сказал Михай спокойно, твои дела нас не касаются. Мы в них не вмешиваемся, и ты нас не обижай. У нас своих забот полно, что нам до чужих страстей?
Хитер ты, старик, ответил ему чужой. Видели того, кого я ищу, среди ваших.
И снова Михай подумал, что нечисто в таборе, ведь это кто-то из своих, наверное, за большие ловэ выдал чужаку тайну. И значит, в таборе гнида завелась, с этим тоже придется разобраться.
Что может увидеть тот, кто слеп, сказал Михай. Он и рядом с собой-то плохо видит
Не крути, старик. Позови того, кто мне нужен.
Уходи с добром, резко ответил Михай.
Чужак вдруг выбросил вперед правую руку, в которой держал пистолет. Раздался выстрел, и Михай как-то странно осел на землю. Вася бросился было к нему на помощь, но второй выстрел сразил и его. Со всех сторон бежали цыгане, вооружившись кто чем мог. Но чужой уже отступил в глубину леса и скрылся за деревьями
Ищите, ромалэ, крикнул Тари, обоих чужаков ищите. Найдете, убейте их!..
Никого не нашли цыгане в лесу, и это тоже было дьявольским наваждением. Чужаки словно сквозь землю провалилисьлес, который ромалэ испокон веков считали своим, принял и укрыл чужих. Знать, прогневали за что-то Дэвлу, а за чтоникто не понимал. И даже пхури не сумела ничего объяснить. Содрогнулась старая гадалка от того, что произошло, удалилась в свою палатку, и никто не смел ее беспокоить.
Все затихло в тревожном ожидании. Вот-вот должно было случиться что-то такое, что наконец развяжет этот мертвый узел, сотканный из беды и несчастий. Смолкли разговоры. Кругом воцарилась необычная для таборных людей тишина. Многие сразу же связали все происшедшее с рождением у Ружи девочки, на голове которой был крест. Нечистая обратила свой взор на табор, посчитали они, и единственное, чего не могли постигнуть, за что им выпало такое. Все с нетерпением ожидали барона, он приедет, разберется во всем, онединственная надежда на то, чтобы развязать этот узел.
Вместо барона в таборе внезапно появился Савва, и это было настолько неожиданно и страшно, что все онемели. Ведь ему запретили приходить сюда, барону даже пришлось уехать, чтобы утрясти его дело в другом таборе. И вотСавва был здесь!
Он шел и улыбался так, будто ничего не случилось и не было за его спиной стольких событий. Цыгане расступались перед ним, не зная, как им поступить. Молодежь любила Савву и поддерживала его, а старики, ну что они могли сделатьбарона-то ведь не было?!
Что поникли, ромалэ? спросил Савва, остановившись возле толпы цыган. Или забота какая у вас? И он обнажил в улыбке длинный ряд белых зубов.
Здоров, морэ! откликнулся Тари.
Слава Дэвле, все в порядке.
Разве не было криса? спросил Тари. Там, откуда ты приехал?
Ишь ты, ожесточенно проговорил Савва, все вы ждете, чтобы меня осудили.
Не так это, не хотим мы тебе зла, но закон над нами
Закон! снова усмехнулся Савва. Не может закон отторгать своих, не может Кто тогда среди цыган останется? Вася, что ли?
Нет больше Васи, ответил ему Тари, убили его. Чужак убил.
Воцарилось молчание.
Онмертв? спросил Савва.
Кто? не понял Тари.
Чужак этот.
Ищут его.
Что-то вы стали уставать и долго не можете решить своих проблем.
Много всего было в таборе за время твоего отсутствия, сказал Тари.
Савва помолчал немного, словно давая возможность Тари высказаться до конца, но больше ничего не услышал, и тогда он громко, так, что слышали все, сказал:
Если уж вы не можете за себя постоять, этих чужих приволоку я
И, даже не оглянувшись, Савва двинулся в сторону леса. Цыгане долго еще не решались заговорить. А когда Савва скрылся за деревьями, Тари крикнул: