Не густо живешь, Колька, сказал он.
О душе забочусь, усмехнулся Костолом, а за Кольку спасибо, а то и забыл почти, как меня зовут. Все, кто приходит, кликухой пользуются.
Мне-то что об этом говорить? ответил Седой, почитай, полвека знакомы
Это так, согласился Колька. Это ты верно заметил. Жизнь проехала, проскакала. Как там у Есенина: «Пронеслась на розовом коне»
Не розовым был этот конь, засмеялся Седой, а черным.
Всяким он был, бывал и розовым
Красным скорей, заметил Седой, и Костолом его понял, но не ответил, а двинулся к шкафу и, достав оттуда бутылку водки и два стакана, поставил их на стол.
Жратвы нет, сказал Колька, хотя хлеба есть немного и лука. Нам хватит. Маруха моя еще не приходила. Боится она, когда я тоскую, думает, я ее пришью.
Ишь ты, удивился Седой, понимает она тебя!..
Это точно.
И Костолом внимательно посмотрел на Седого, но было в нем, в этом взгляде такое, что у другого бы мурашки по коже побежали. На Седого же взгляд не подействовал.
Охолони, Колька, сказал он, я сейчас тоже в разладе, можем и поссориться, а нам с тобойни к чему.
Верно, согласился Костолом. Ты тоже можешь. А что у тебя случилось? Никак тоска заела?
Хоть ты и не поп, чтобы я тебе исповедовался, но скажу. В загоне я. Обложили. Ищут. Домой мне хода нет.
Менты, что ли? поинтересовался Колька.
Про ментов не знаю, цыгане меня обложили!
Колька даже присвистнул от удивления.
Цыгане?
Ну да.
Ты что, с Гурано сцепился?
Это не Гураномолодые «волки». Пришил я одного за дело. Вот они меня и ищут. Просят за голову этого своего много зеленых.
Так отдай, сказал Колька, и дело с концом.
Нет у меня сейчас столько, сколько они просят.
Сходи, возьми!
Об этом я и хочу с тобой потолковать, сказал Седой. Раньше легче было, Арнольдыч помогал.
Что значитпомогал, где он?
Убили его цыгане!
Вот оно что, жаль старика! За это я бы с них шкуру снял!
Снимешь, успеется. Со мной пойдешь?
Потолкуем, кивнул Колька. Есть что-то интересное?
Да, сказал Седой. Но каша заварилась густая, я еще не все тебе рассказал. Ты Митю помнишь?
Митьку-то, который всегда возле тебя крутился?
Седой кивнул.
Маруха рассказывала, что он вроде бы пришил кого-то. Вот номер! Он же далек от наших дел был.
Да, ответил Седой. Баба ему изменила с его же дружком. Он обоих и отправил на тот свет. А сейчас в бегах. Менты его ищут. Скитается где-то. Но самое главноеон с цыганами связался, с теми, которые за мной охотятся.
Во завязка, буркнул Костолом, почище, чем в романе.
Да, завязалось.
Ну, Митя тебя не продаст!
Я так же думаю, но цыгане могут его прижать, они это умеют.
Все равно не продаст, подтвердил Колька, уж больно он лип к тебе всю жизнь. Что-то в тебе ему шибко нравилось. Ты его видел после всего?
Да, встречались. Он мне советовал уехать из города.
Не дело это, сказал Костолом, на периферии тебя легче отыщут. Как же Митя к цыганам попал?
Говорил мне, что в таборе скрывался, спасли они его.
Они властям никого не отдают, это верно, хмыкнул Колька.
А ты все по старинке живешь? спросил Седой и разлил водку. Редко выходишь?
Устал я, Седой, да и вокруг черти что творится. Не по душе мне это.
И мне противно, согласился Седой. Вот и давай пощупаем новых хозяев жизни.
Я не против, согласился Костолом, только обмозговать надо. Да, кстати, где Гурано, не знаешь?
Думаю, ответил Седой, он придет к тебе. Меня будет искать.
Вот и хорошо, возьмем и его
В цыганском доме шла разборка. За столом в окружении молодежи сидел Гурано. Лица молодых «волков» были насуплены.
Ты, морэ, «в законе», говорил один из цыган, И все-таки тыром, а не гаджё. Значит, жизнь рома тебе должна быть дороже жизней всех остальных.
К чему клонишь? спросил Гурано.
Седойтвой друг?
Ну!
Отдай нам его, он виноват.
За кого вы меня держите? спросил Гурано. Я что, джуклоро?
Но ведь Седой не цыган! Ончужак, и на его руках цыганская кровь, не отмыться ему.
Пусть другие его ищут, я здесь не участник.
Цыгане сдвинулись плотней.
Молодые «волки» были разъярены до предела, и неизвестно, что произошло бы в следующую минуту, но неожиданно зазвучала гитара, и низкий женский голос вывел:
Ромалэ, где вы сейчас коней быстроногих пасете?
Ромалэ, надеюсь на вас, когда вы на помощь придете?
Мой сын, ты покинул меня, оставил навек одинокой.
Души не согреть у огня смуглянке твоей черноокой.
Подкрался нежданно твой враг, накинул веревку на шею.
Ромалэ, настала пора обиду припомнить злодею.
Припомнить и слезы, и кровь, и угли сожженных кибиток
А слезы все катятся вновь, и горе-печаль не забыта.
Ромалэ, к вам я иду, пусть выйдет баро мне навстречу.
Ромалэ, я верю в звезду и в силу души человечьей.
В своей непроглядной судьбе мы горя хлебнули немало.
Мой сын, поклоняюсь тебе, тебя не забудут ромалэ!..
Старая цыганка пела, и возникало ощущение, что она поет о своем сыне, хотя у убитого Бамбая матери не было. Еще мгновениеи молодые «волки» уничтожили бы Гурано, но цыганский закон действовал и здесь, в городе: пока звучит песня, хоть пожар, хоть землетрясениеничто не имеет значениядолжна быть полная тишина. Песнясвященна! Цыганка резко оборвала песню и вышла. Наступило гробовое молчание, которое нарушил Гурано:
Одни сутки, ромалэ, дайте мне только один день, и я решу, что делать с Седым!
Шукар, Гурано, сказали ему, так и будет. Не станем тебя торопить. Думай, что делать, ведь тыром!
Еще мгновениеи в доме воцарилось безудержное веселье. Зазвучали гитары, и полилась песня:
«Жизнь полна тревоги и дурмана!»
Пел цыган на лодке из тумана,
И кричал, как ворон чернокрылый:
«Никогда не возвращусь я к милой!»
А луна смеялась, хохотала,
И светить к рассвету перестала,
И цыган умолк, не понимая,
Почему другую обнимает?!
Эх, ромалэ, что о том расскажешь?
Разве звезды вместе цепью свяжешь?
Разве море с небом неделимы?
Нет огня, и не бывает дыма
Гурано сидел, пил водку, и в душе его все чаще возникали сомнения: может быть, они действительно правы, эти молодые «волки», и он, ром, не должен уходить от своего племени и защищать жизнь Седого. Но сомнения отступали, когда он вспоминал о лагерях, в которых скитался вместе с Седым, о том, что тот не раз выручал его из беды и даже спасал от смерти. Трудно было Гурано сделать выбор, но иного пути не было. А за столом продолжали звучать песни:
Милая, пальцы отвыкли от струн,
Тело гитары в руках не дрожит.
Был я когда-то и весел, и юн,
Пел и любил, торопился и жил!
Все отошло предрассветной порой
И улетело в туманную мглу.
То, что любил, называю игрой,
Даже душе своей ночью я лгу.
Я говорю ей: «Еще поживем,
Много увидим закатов и лун»
Так и брожу под осенним дождем
Милая, пальцы отвыкли от струн.
Гурано встал и вышел. Он знал, что найдет Седого и поговорит с ним. Надо наконец развязать этот узел, и не будет никому покоя до той поры, пока все не встанет на свои места.
Хлопнула дверь, и, спускаясь по лестнице, Гурано все еще слышал доносящиеся до него слова песни:
Добрый день, ромалэ, спозаранку!
Извините, мангэ, со багав.
Не подумайте палео ту мэндэ
Когда Гурано вышел на улицу, на него обрушился проливной дождь. Путь Гурано лежал к Костолому, единственному человеку, у которого мог скрываться Седой. И не знал Гурано, что бесшумной тенью выскочили за ним цыгане, сначалаодин, потомвторой. Они шли за ним следом, потому что знали: ни за что не решится Гурано привести чужих в дом своего друга. Думал Гурано, что цыгане, дав ему время на раздумья, оставили его в покое, и потому забыл о привычной осторожности. На дождь Гурано не обращал никакого внимания, привычен он был ко всему, да и настроение его было таким, что не до дождя. Когда он подходил к дому, где жил Костолом, вымок до нитки.
В пути случилось одно происшествие, а может, это только показалось Гурано Его цепкий взгляд вырвал из темноты мужчину, очень похожего на Митю, вместе с той шалавой, подружкой Валерки. Они выходили из машины и направлялись к какому-то подъезду. «Померещилось? подумал Гурано. Ошибся!»
И он двинулся дальше. Цыгане, следящие за Гурано, знали, что он непременно выведет их на Седого. Иначе и быть не могло, должен же Гурано с ним посоветоваться, узнать, что ему делать в сложившейся ситуации? И все же старый цыган был предельно осторожен. Гурано не вошел в подъезд, где жил Костолом, а направился к ближайшему телефону-автомату через улицу. Он набрал номер. Долго не отвечали. Наконец мужской голос (это был Колька) глухо спросил:
Кого надо?
Гурано это, ответил старый цыган. Седой у тебя?
Зачем он тебе понадобился?
Я неподалеку, зайти можно?
Валяй, коли дело есть, сказал Костолом и положил трубку.
Гурано перешел улицу и вошел в подъезд. Что-то показалось ему подозрительным, но он все же пересилил себя и двинулся к квартире Костолома.
Дверь была приоткрыта. Гурано насторожился. Он знал, что Костолом никогда не позволит себе такого «Неужели на сей раз Костолом обломился? А может, он просто уверен в себе и специально для меня открыл дверь?» Гурано проскользнул внутрь и тут же наткнулся на Седого. Тот осторожно прижал Гурано к стене и приложил палец к губам.
Тихо, ты кого привел за собой? прошептал Седой.
Да ты что, Седой, спятил, что ли? Никого не было. Я смотрел.
Люди здесь болтаются, сказал Седой, а кто, мы пока не знаем.
Да чтобы я, перекрестился Гурано. Чтобы я тебе плохого желал?!
Потом разберемся, тихо ответил Седой, а сейчас уходить надо. Кто-то навел на хазу.
Слушай, Седой, сказал Гурано. Когда я сюда шел, мне померещилось, что я видел Митю месте с той шалавой.
Какой шалавой?
Ну той, которую я чуть было не похоронил. Того крутого пацана девку?!
Точно видел, спросил Седой, или померещилось?
Точно сказать не могу, но, похоже, они это
Ладно, пошли
Седой и Гурано скользнули к черному ходу, где их уже ждал Костолом.
Кто же навел-то, блин? спросил Колька.
Не время сейчас разбираться, ответил Седой. Может, выследили они, как Гурано сюда шел? А может
Что?..
Ладно, буркнул Седой, это уже мои дела. Я и разберусь, если жив буду.
Да ты что, Седой, крикнул Колька, нас продали, а ты говоришьмои дела. Жизнь на кону!
Не ершись, сказал Седой, доставая пушку, отобьемся.
Не успел Колька взяться за ручку двери, как послышались голоса. Говорили на незнакомом языке.
Это рома! сказал Гурано. Выследили.
Поговори с ними, кивнул Седой Гурано. Пусть уходят, если крови не хотят.
Гурано перекинулся несколькими фразами с людьми за дверью. Потом он повернулся к Седому.
Что хотят? спросил Седой.
За твоей жизнью пришли, хмуро сказал Гурано.
Седой несколько раз выстрелил сквозь дверь. Послышались стоны. Началась беспорядочная пальба. И вдруг Седой совершенно отчетливо услышал, как за дверью раздался голос: «Митя, поди сюда!»
«На понт берут, подумал Седой, хотят выкинуть карту, что Митя продал, столкнуть меня с ним. А может, правда?»
Митя, крикнул Седой, ты здесь? Откликнись, стрелять не буду. Неужели ты ссучился?
Тишина была ему ответом. Потом чей-то голос произнес:
Выходи, Седой, некуда тебе деваться. Бабки отдашьжить будешь!
Ладно, сказал Седой, отдам бабки. Корешей не трогайте, они здесь ни при чем. Только скажите, Христа ради прошу, Митя с вами?
В ответ раздался выстрел. Пуля прошла рядом с головой Седого. Он выругался и отскочил от двери.
Попридержи их здесь, крикнул Седой Костолому, я попробую к парадной двери сбегать.
Седой бросился по коридору, а за спиной его раздался стон. Следующая пуля сразила Гурано наповал.
И все же Седой и Костолом вырвались из этого ада и переулками ушли в темноту
Не ошибся Гурано перед смертью, не ошибся. Действительно, он видел их вместе: Митю, которому некуда было деться, и Алину
Алина возвращалась из ресторана вместе со случайным спутником. В кабаке было шумно и весело, все, что беспокоило и тревожило, на время забылось. Можно было погулять, ни о чем не думая, тем более что Валерка куда-то исчез. «Бог с ним, с его вечными претензиями и проблемами, подумала Алина, могу же я наконец подумать и о себе». И танцевала, и пила, и громко смеялась, а ее случайный спутник радовался легкой добыче. Но все вышло по-другому.
В машине Алина напевала понравившуюся ей песню:
Время боль твою излечит, безнадежный музыкант.
Ты не плачь, не плачь, кузнечик, Бог с тобой итвой талант!
Эта бабочка не знает, что тысерый и земной,
Ничего не понимает тот, кто слепнет под луной.
Ты надел свой фрак зеленый, чтобы видела она,
Ты был грустным и влюбленным, но любовь ей не нужна.
Всё порхает над оконцем, озабочена собой,
Ей не нужен ты, ей солнце принесет всегда любой
Откуда такая песенка? спросил спутник Алины.
Один знакомый написал. А что, нравится?
Смешная, но не жизненная.
Как этоне жизненная?! возмутилась Алина. Самая что ни на есть жизненная песенка о грустном кузнечике. Вы что, не встречали таких?
Меня такие не интересуют, засмеялся мужчина. Это слабые люди, они не добьются успеха. Слишком добры.
Как интересно, пропела Алина, значит, мир не для добрых?
Конечно. О чем мы говоримнепонятно! Я думаю, что сегодня не следует говорить о серьезных вещах. Завтра утром поговорим.
Алина взглянула на него с интересом.
Вы что, на ночь настроились?
В глазах его сверкнули искры досады.
С такой женщиной расстаться невозможно.
Придется, ответила Алина, у меня завтра трудный день, мне надо выспаться. Еще увидимся. Вот здесь остановите.
Машина остановилась у дома, где жила Алина, и она побежала к подъезду.
До завтра, крикнула девушка и помахала рукой.
Мужчина хотел что-то ответить, но лишь махнул рукой. Он нажал на газ, и машина, резко рванувшись с места, набрала скорость и исчезла.
Алина достала из сумочки сигарету и зажигалку, жадно затянувшись, закурила и только хотела открыть дверь, как чья-то рука легла ей на плечо. Она вздрогнула.
Не бойся, раздался голос.
Алина повернулась и увидела Митю. В первую минуту она не узнала его.
Что вы здесь делаете? проговорила девушка, постепенно успокаиваясь.
Помолчи, прервал ее Митя. Ты одна живешь?
Я залепетала Алина. Я Вам что, деться некуда?
Пошли к тебе. И он подтолкнул девушку к парадному. Да ты не бойся, мне надо эту ночь переждать, а потом я уйду, и ты меня больше не увидишь.
Что-то очень властное было в этом человеке, и Алина сразу же подчинилась и, не говоря больше ни слова, двинулась наверх по лестнице. Митя шел следом, искоса поглядывая по сторонам.
Тебя вроде бы другой мужик провожал сегодня, сказал Митя, а где же Валерка?
Шляется где-то, ответила она. Откуда я знаю?
Не нужен тебе такой, он тебя не защитит.
А какой мне нужен? спросила она.
Тебе лучше знать, тыженщина! ответил Митя, и больше они не говорили до тех пор, пока не очутились в ее комнате.
Глава 9Алина
Все было в прошлом, но душа остыла
Мифэто жизнь (кто станет спорить, если он жил), и жизньэто всего лишь миф, потому что мы о ней ничего не знаем
Митя коснулся губами ее плеча, и оно ожило. Женщины любят легкие прикосновения. Под теплым и нежным дыханием холодное мраморное плечо стало медленно двигаться, словно зазвучала неслышная музыка и начался танец. Пальцы напряглись и легли на согревшуюся ладоньона стала горячей. Токи двинулись дальше. Тело вытянулось, словно ветка, приготовленная для тетивы лука. Алина отвела глаза. Митины руки легли на ее бедра и стали плыть по ним, будто лодка по теплой воде. Воздух в комнате наполнился ароматами.
Убери свет, прошептала она, не надо никакого света.