Только теперь я вспомнил, где слышал это имя. Это же тот самый меняла, который переслал заёмное письмо Омара в Каир! Для которого у меня действительно было послание.
Мне следовало навестить тебя ещё вчера, вдруг засмеялся старик, указывая рукой на Симбу и Баркука. Меня попутали эти двое. Я ждал трёх путников, один из которых чернокожий. Поэтому мои люди не обратили внимание на четверых, один из которых замотал лицо платком. Только сегодня, когда мне рассказали о ночном переполохе, я понял, кто вы.
В Каире еврея всегда легко узнать по желтой чалме или колпаку. Говорят раньше и штаны требовали носит этого цвета, но сейчас строгости стало меньше. Больше всего от таких порядков страдали христиане. Им полагалась синяя чалма или шляпа. А синяя краска самая дорогая.
Пока твой слуга ходит за письмом, продолжал улыбаться старик, раскрою тебе тайну моей проницательности. Хотя, если честно, даже не хочется тебя разочаровывать. Так приятно порой ощущать себя таинственным волшебником, для которого нет преград и которому ведомо скрытое и отделённое целыми странами и месяцами пути. Помню, как я расстроился, когда узнал, что маг, достававший на багдадском базаре деньги из пустой шапки, просто прятал их предварительно в потайном мешке.
Мне этот старик сразу напомнил моего деда. Прежде всего манерой разговаривать. Всегда казалось, что он шутит и говорит о чём то несущественном. Однако я давно усвоил, что подобное легкомыслие обманчиво.
Разгадка в весточке, которую я получил до твоего приезда. Твой дед не на шутку перепугал каирского менялу, купившего заёмное письмо Омара. Попасть под суд соучастником мошенничества, да ещё и с подозрением на убийство не самая большая удача. Когда стало известно, что в наши края отправляешься ты, чтобы выяснить истину, бедный еврей заподозрил худшее и задумался, как отвести от своей горемычной задницы грядущие неприятности. Прежде всего он решил предупредить меня.
Дед всеми силами старался, чтобы весть о поездке не опередила меня.
Думаю, он принял все необходимые меры предосторожности. Это понимал и меняла. Только, когда твоя голова висит на волоске, начинаешь искать самые необычные пути. Главное найти калитку, которая открывает на них доступ. Ты же слыхал про почтовую службу султана?
Ещё бы. Слухов об этой службе, подчас весьма зловещих, много ходило по каирским базарам и харчевням. В её таинственные дела были посвящены многие преподаватели моего медресе. Под пристальный взгляд султанской почты неизменно попадали шакирды, прибывшие для обучения издалека, путешественники, побывавшие в чужих краях. И, конечно купцы, ведущие дела с иноземцами. Доброжелательные писцы, умевшие много говорить, при этом ничего не сказав, старательно выспрашивали сведения о путях, обычаях, происшествиях, тщательно записывая каждую мелочь, и при этом безжалостно отметая всякие сказки и выдумки.
Желанными гостями там были учёные мужи, искавшие разгадки тайнописи, любившие головоломки и умение скрывать очевидное. Этот мир голубятен и прекрасных птиц, круживших каждый день в голубом каирском небе, хранил за своими невзрачными глиняными стенами, самые заветные тайны государства, доступ к которым имели лишь избранные. Нередкими гостями там были везири, эмиры, а порой и султаны. Видимо менялы тоже имеют свою калиточку.
Знатоки утверждают, что нет равных египетской почте, осторожно подтвердил я.
Это они ещё не всё знают, добродушно рассмеялся старик, Хотя любого спроси, скажет: лучшие почтовые голубиегипетские. Сам понимаешь, правителю всегда важно знать. что делают и замышляют враги. Надёжные соглядатаи сидят везде и голубки для них самое верное подспорье. Дело это само собой, тайное и даже имя этих людей известно немногим. Главное, что они есть. Есть в Персии, есть в Трапезунде. В случае нужды письмо из Каира может быть доставлено туда всего за неделю. Если хорошо заплатишь. А от Трапезунда искусный лодочник за несколько дней доберётся до Матреги.
Выходит, весть обо мне достигла Таны, когда я ещё плыл в Константинополь. Там было сказано, что прибудут трое, среди которых один чернокожий. Предусмотрительный Симба многих запутал своим платком на лице. Да и Баркук очень кстати появился, поменяв счёт.
Таиться теперь не было никакого смысла:
Здесь я всем чужой. Не знаю ни людей, ни обычаев. Мне не у кого попросить совета и помощи. Дед велел только подать прошение властям и больше ничего не предпринимать. Даже запретил совать нос куда-либо. Но мне уже говорят, что придётся ехать куда-то в Мохшу.
Твой дед умный человек. Ибо учит тебя осторожности. Можешь положиться на меня. Если мои слова и седины не внушают тебе доверия, то корысть не может обманывать. Кому, как не мне выгодно, чтобы ты вернулся к своему деду живым и здоровым? Только это отведёт от меня подозрение в мошенничестве.
Он весело рассмеялся. Его слова показались мне очень здравыми.
Тем временем Симба принёс письмо от менялы из Каира и копии, сделанные по приказанию деда. Больше всего старику понравился рисунок его подписи:
Я бы поручился, что это написано моей собственной рукой, восхитился он, Даже сомнения не возникло бы. Такой искусный резчик большая редкость. В наших краях за всю свою жизнь я встречал лишь одного, кто мог поспорить с ним в искусстве.
После чего решительно заявил:
Зови меня дядюшка Касриэль. Прежде чем я расскажу тебе начало всей этой истории, удовлетвори моё любопытство. За что схватили твоего товарища? Я знаю, что это вызвало большой переполох, но даже не могу выдумать причину, по которой наиб стал задерживать человека, имеющего церковную охранную грамоту.
У меня не было иного выбора, чем полностью довериться этому человеку. В конце концов мой дед дал письмо с просьбой о помощи именно к нему. Значит мысль о корысти пришла не только в голову старого еврея. Утаивать я ничего не стал. Подробно описал всё своё путешествие. Как дед опасался почему-то генуэзцев, как встретил на Кипре Савву, а потом познакомился с Киприаном, который помог получить патриаршую грамоту. Подробно описал посещение бани и беседу с помощником эмира. Дядюшка Касриэль остался доволен. Похоже он оценил мою искренность.
Хан Джанибек, да продлится его царствование, очень мудро поступил, что поставил сюда эмиром Хаджи-Черкеса. В этом городишке, где всегда всем заправляли торговцы, нужен именно такой правитель. Суровый и больше всего ценящий справедливость. У него нет родни ни в одном из правящих родов, он опирается исключительно на своих земляков с гор. Ты сам видишь, как они ревностно относятся к службе, кивнул он во двор, где два черкеса у ворот, лениво грызли орехи, Можно быть уверенным, что в обиду тебя не дадут.
А Мисаил?
Думаю с ним действительно произошло недоразумение. Его приняли за венецианского лазутчика. Просто всех взбудоражил его перстень. Наверное он действительно очень ценный?
Когда-то его подарил королевский сын своей невесте, которая была наследницей императорской короны.
Тогда понятно, почему Алибек так переполошился. Такая драгоценность могла предназначаться только одному человеку. Самой Тайдуле. Слышал, кто такая Тайдула?
Я осторожно кивнул.
Мудрено не слышать. Вот и решили, что тайный посланец пробирается к ней. Потому и гнал коней Алибек полночи. Хотя он уже староват для таких скачек. Только теперь руки его будут коротки. Даже не потому, что Хаджи-Черкес ему не по зубам. Ему по хорошему нужно наиба благодарить и отдариваться. Представляю, что с ним будет, когда узнает во что чуть не ввязался. Дядя твоего Мисаила сам великий эмир Кутлу-Буга. Наместник Крыма и хозяин всего этого края от Литвы и Венгрии до самого Итиля. Думаю, именно ему заслал наиб почтового голубка.
XIX. Всё дальше на север
Мне так и не довелось увидеть воочию Хаджи-Черкеса. Судьбе было угодно, чтобы наши пути не пересеклись, скользнув совсем близко друг от друга по соседним улицам невеликой Таны. Однако образ этого человека запечатлелся в моей памяти на всю жизнь. Он запомнился мне своей решительностью, распорядительностью и умением резать запутанные узлы.
Сколько царств рухнуло и судеб омрачилось из-за того, что в тяжёлый час не нашлось такого человека.
Хаджи-Черкес въехал в город уже после начала ночной стражи. С большим отрядом всадников, освещавших путь факелами. Топот копыт без единого человеческого возгласа был далеко слышен в засыпающей степи, отозвавшись глухой дрожью на притихших улицах. Его услышал даже я, лёжа в запертой комнате без окон. А, едва взошло солнце, как в нашем дворе появился посланец эмира с подорожной грамотой для патриаршего посольства. Не ожидавшему столь раннего гостя заспанному греку, объявили, что Хаджи-Черкес не только желает счастливого пути, но и предоставляет корабль до города Бельджамена с необходимыми припасами, который уже ждёт у пристани.
Похоже нас спешно выпроваживают, только и смог пробурчать посланник, приказав принести рукомойник, Мы ведь даже ещё не посетили его и не предъявили свои грамоты.
Покосившись на меня с подозрением, он добавил:
Никогда так не бывало. Обычно приходится ждать пару дней. А чтобы корабль дали Да ещё с припасами. В любом случае нужно поспешать. Эмир хочет, чтобы мы побыстрее убралисьпожалование нужно отрабатывать.
Не успел я опечалится, что придётся распрощаться со своими попутчиками ромеями, как в воротах появился Мисаил. Верхом, в сопровождении полудюжины всадников. Оказалось, ночь он провёл в доме эмира, в качестве почётного гостя. Поверх кафтана на нём был надет шёлковый татарский халат.
Эмир подарил, пояснил Мисаил, поймав мой недоумённый взгляд, А тебе выдал проезжую грамоту до города Мохши, куда в прошлом году уехал Омар. Я сказал, что поеду с тобой, чем его здорово порадовал. Оказывается родственник мой сейчас где-то очень далеко. В степи у венгерской границы. Раньше чем через месяц здесь не появится. Да по правде говоря ещё и неведомо, захочет ли он со мной встречаться. Такой большой вельможа, что шапка валится, если сблизи смотреть. Мне же от щедрот Хаджи-Черкеса даны дорожные припасы для себя и спутников. Да почётный караул во главе аж с сотником. Вижу ромеи уже собираются?
Собираться нам было легко. Немногие вещи, что мы вчера вынули из дорожных мешков и сумок во мановение ока поместили обратно, а за носильщиками так вовсе дело не стало: вызвались проводить до пристани те самые черкесы, что старательно выдавали себя за купеческих слуг.
Сам я не хотел уезжать не попрощавшись со старым менялой. Пока идут сборы, пока все добираются до пристани, успею.
Садись на моего коня, распорядился Мисаил, А сотник даст провожатого, который покажет дорогу. Вот только час больно ранний.
Караульные выполнили его просьбу без малейшего промедления. Один из них даже спешился, чтобы помочь мне влезть на коня.
Без нас не уплывут! услышал я за спиной ободряющий голос, Так что не суетись.
Ехать оказалось совсем рядом. В Тане евреи жили отдельным кварталом, который лежал прямо за пустырём у бани Саф ад-Дина. Тем самым, на котором некогда обитали венецианцы. Караульщик, слонявшийся у входа, испуганно убрал жердь, перегораживающую въезд и почтительно поклонился нукерам, не издав не единого звука.
Опасения Мисаила не подтвердились. Было видно, что здесь встают рано. Со дворов доносились голоса, а на улицах пахло свежим хлебом. Старый меняла встретил меня у входа в дом.
Вчера мы расстались поздно. Дядюшка Касриэль пожелал угостить меня ужином, который доставили на наш постоялый двор специально посланные люди. Было видно, что в Тане нет недостатка в хороших поварах, которые знают толк в самых изысканных кушаньях. Меня решили побаловать кухней родного Каира. Фаршированные голуби, сласти из орехов, утка с финиками. Сидели во дворе, на прохладе. Здесь вообще были очень длинные дни и вечер тянулся долго, медленно сгущая над землею призрачные сумерки. Оказывается в этих краях зимние ночи были настолько длиннее летних, что даже летом было всего две ночные стражи.
Узнав о моём внезапном отъезде, дядюшка Касриэль, как обычно, заулыбался:
Самое главное, зайди и поешь, как следует перед дорогой. Сорок гонцов не настигнут человека, который вышел в путь, плотно позавтракав.
Сам он, видимо, всегда следовал этому правилустол у него был уже накрыт.
Хаджи-Черкес умный человек. Он хочет поскорее спровадить вас подальше.
Всё, что хотел сказать мне этот умудрённый жизнью старый меняла, было поведано ещё вчера. Теперь он только повторял и напутствовал. Чем дальше уходил путь, тем гуще становился туман, окутывавший его. Чем больше я узнавал, тем более загадочнее и непонятнее казалась мне эта история.
Не зря предупреждал один древний мудрец: увеличение знаний, удлиняет границу с неизвестным.
Ты идёшь по пути, на котором сгинул твой брат. Будь осторожен и внимателен. Ни на миг не забывай, куда эта дорога привела его. Главноесуметь остановиться там, где он свернул не туда. Помни, глупость и самонадеянность погубили больше людей, чем разбойники и палачи.
Когда муэдзин прокричал призыв правоверным Таны к полуденному намазу, его звук уже не доносился до нас. Город ещё был виден в полуденной дымке за кормой, но он был теперь только уплывающей безмолвной картинкой. Люди Хаджи-Черкеса знали своё дело. На нашем корабле были очень крепкие гребцы, которых подменяли сопровождавшие его по берегу всадники. Капитан только потряхивал головой, хитро поглядывая на нас.
Большая вода уже ушла, а мелей ещё нет. Можно спокойно плыть даже ночью,
Корабль был длинный, узкий, словно рыба и очень быстроходный. Зато места для путников и грузов на нём было мало. Мне сразу вспомнился хищный шейти, на котором мы плыли через непроницаемый мрак моря к Кипру. Там было попросторнее. Пищу нам предстояло готовить на берегу, а пока мои спутники трапезничали тем, что прислал Хаджи-Черкес. Проводить нас явился наиб, который уделял больше внимания Мисаилу, передав ему особые гостинцы. Лепёшки, сушёные фрукты, солёную рыбу и орехи. Посланникам передали в основном жареное мясо и лучшую пшеничную муку. Сопровождавший нас сотник сказал, что мяса и по дороге будет много, незачем тащить с собой.
Меняла не только накормил меня перед дорогой, но и дал с собой целый мешок великолепных пирогов, которыми теперь угощались мои спутники. Мисаил спал, завернувшись в плащ. Подаренный халат он спрятал в сумку, едва мы отчалили.
Я смотрел на тёмную воду за бортом, вспоминал рассказанное дядюшкой Касриэлем и думал.
Старый меняла был тёртым калачом, почти всю жизнь занимавшимся торговлей с иноземцами. Деньги в этом деле крутились немалыеэто не лавка на базаре. Товар продаётся сразу большими партиями. Купцов поджимают сроки. Приплывшим весной, нужно отплыть назад осенью, с октября навигация на море уже закрывается. Караваны тоже идут через степь, пока она покрыта травой. Зимой в её бескрайних просторах можно заблудиться не хуже, чем в море. Все приметы укроют глубокие снега, а степные бураны хоронят замерзших путников не хуже морских штормов.
Поэтому товар нужно быстро продать и быстро купить. Время становится деньгами. Многие остаются здесь до весны, так можно выгоднее распродать товар небольшими партиями и, не спеша, присмотреть что-нибудь на обратный путь. Только сделать это можно сделать не всегда. Солёная рыба, зерно, коживсё это не хранится долго, да и амбары арендовать дорого. Большая партия такого товара за несколько месяцев хранения станет золотой. Да ещё того гляди испортится.
А рабы? Если они не работают у тебя, а ты их только продаёшь? Их ведь поить-кормить нужно, причём хорошо. Кто тебе даст хорошую цену за отощавших заморышей? Да и сторожить нужно.
Так и начинает время становится деньгами. Нельзя торговать временемоно не принадлежит человеку и он над ним не властен. Зато деньгами можно. На помощь купцу, у которого на руках немалый груз дорогого товара, всегда придёт оборотистый меняла. Пока гость ищет покупателя на своё добро, он уже присматривает что-нибудь на обратную дорогу. Бывает, что и купит ещё до того, как своё продаст. Меняла выручит. Его товарденьги.
Меняла, который работает с иноземными гостями, редко бренчит звонкой монетой. У него не лавка с весами, а контора с чернилами. Он шуршит бумагами. Заёмными письмами, в которых нередко указаны суммы, едва умещающиеся в несколько сундуков. По такому письму другой меняла, часто находящийся за морями, за горами, и месяцами пути, не моргнув глазом выдаст вам мешки с серебром и золотом.