Анатолий СТЕПАНОВДЕРЕВЯННЫЙ САМОВАР(пьянки шестьдесят девятого года)Роман
1
Пес дышал ему в лицо. Обтекаемая целесообразная в нацеленности на убийство живого и радостная от этого морда добермана была у его глотки. А он лежал на спине и не мог встать: бессильные, будто пустые, руки и ноги непонятными невидимыми путами были прижаты к зыбучему песку. Не выдержав последнего сверхъестественного усилия, его голова упала затылком на песок, открывая еще мгновенье тому назад прикрытую подбородком доступную мягкую шею. Доберман понятливо и удовлетворенно улыбнулся
Товарищ подполковник, пора!сказал доберман. Смирнов открыл глаза. И не доберман вовсе, а порученец начальника краевого управления милиции капитан Ступаков склонился над ним и нежно даже, деликатно теребил за плечо.
Спасибо, Ступаков,Смирнов опять прикрыл глаза, тяжело было векам, но мощным волевым усилием вновь открыл их и вспомнил, что следует поздороваться:Ну, здравствуй.
Здравствуйте, Александр Иванович!безмерно восхитился смирновским пробуждением Ступаков и доложил:Завтрак готов, машина будет через сорок минут, рейс на Нахту через два часа.
Вроде бы и пил Ступаков вчера со всеми наравне, но ныне был подобен пробудившемуся и восторженно радующемуся бытию невинному дитяти. Молодой, стервец.
Смирнов спал голым, поэтому попросил:
Удались, Ступаков. Я одеваться буду.
Я в соседней комнате,улыбаясь, информировал Ступаков.Если что
А что если что? Чтоесли?бормотал в ванной Смирнов и энергично намыливался, преодолевая похмельную заторможенность.
Преодолел. Вышел в гостиную бритым, мытым, наодеколоненным и одетым. В гостиную квартиры для почетных гостей, обставленную, по милицейским краевым понятиям, со столичной роскошью. В отчетности, вероятно, проходила как конспиративная.
Ступаков встал, сидел он не в креслена стуле, предложил на выбор:
Кофе, чай?
Чай,без колебаний выбрал Смирнов.
Чай был настоящийкрепкий, свежий, хорошего сорта. Чуть приостыл, и теперь можно хлебать его крупными глотками. Смирнов хлебал. К третьей чашке явился генерал Есин и рявкнул:
Ступаков, что ж ты, мерзавец, гостю полечиться не предложил?!
Не посмел, товарищ генерал!громко доложил капитан Ступаков.
А еще милиционер!укорил генерал и распорядился:Пошуруй в холодильнике.
Петр Петрович, может не надо?без особой убедительности выразил вялый протест Смирнов. Есин глянул на него гневно выпученным генеральским глазом, полюбопытствовал зловеще:
Обидеть хочешь?
Никак нет,с удовольствием сдался Смирнов.
Ступаков принес и расставил, а генерал разложил и разлил. На двоих. Смирнов коварно посоветовал:
Петр Петрович, давай капитана замажем, чтобы не трепался.
Он у меня не из трепливых,погордился подчиненным генерал, но к совету прислушался.Третий прибор, Костя.
Когда подняли три стакана,генерал для похмелки принципиально пользовался большими дозами в больших емкостях,он еще раз погордился:
Крайкомовская экстра. Специально для первого, тройной очистки, на целебных таежных травах. Твое здоровье, дорогой гость!
И, никого не дожидаясь, первым опрокинул в себя стакан. Как говаривал поэт Михаил Светлов: «Водка бывает двух сортовхорошая и очень хорошая». Смирнов выпил и решил, что выпитая водкаочень хорошая. Не мешкая, генерал разлил по второй, столь же объемной.
Петр Петрович!фальшиво взмолился слегка расслабившийся Смирнов.
Времени в обрез,строго заметил генерал.
Ну, раз у генерала времени в обрезвыпили, конечно. Быстро пожевали салатику. Генерал бросил вилку и приказал:
Гитару, Костя.
В хорошем темпе вел гонку генерал: двести пятьдесят внутриследовательно, песня требуется. Смирнов рассчитывал, что петь и играть будет капитан Ступаков, но гитару взял генерал и, умело и осторожно тронув струны, запел, по-приблатненному пришепетывая и музыкально:
Сиреневый туман над нами проплывает,
Над тамбуром горит прощальная звезда.
Кондуктор не спешит, кондуктор понимает,
Что с девушкою я прощаюсь навсегда
С давно-давно уже не слышанной песней пришла молодость, тревожность чувств, влажные последождевые бульвары, запах рядом, совсем рядом существовавшей девушки в светлом платье, наводившие грусть марши медных оркестров, вокзалы и рельсы дороги в никуда
Генерал допел песню до конца, пристроил гитару на коленях и разлил по третьей, совсем понемножку, пояснив:
Посошок на дорожку.
Эту выпили формально. Генерал хотел было спеть еще, но передумал и отбросил гитару на диванвозжелал вдруг говорить:
Мы ведь с тобой одногодки, Александр, но ягенерал, а тыподполковник. Почему бы это?
Вопрос чисто риторический? Ты, Петр Петрович, сам на него отвечать собираешься?
И да, и нет. Сначалаты, а потомя.
Тебе очень хотелось стать генералом.
А тебе не хотелось?
Хотелось, но не до жжения.
Ну, вот Сам нарвался,усмехнулся генерал.Наверное, ты прав, а, наверное, и не прав.
Мой один приятель точнее выражается,перебил Смирнов,он говорит: «И ты прав, и ты прав». Довольны бывают все.
Тысловоблуд, московский словоблуд!разозлился генерал:Я песню спел, я по-человечески рассказать хотел, как эта песня всю мою жизнь определила, а ты
Ну, не сердись, не сердись, Петр Петрович. Я понял, как ты генералом стал: пожертвовав любовью и столичным комфортом, уехал в глушь
Ох, и недобрый ты, Александр,протянул генерал.Не спорю, специалист тысупер, а по характерумосковская ледышка.
Обиделся?сочувственно поинтересовался Смирнов. Генерал горестно кивнул.Давай еще выпьем!..
Косте не надо,соглашаясь, все же внес коррективы генерал. Костя, слегка отвязавшийся по причине поддатия начальства, мурлыча «Сиреневый туман над нами проплывает»понравилось, переселился на диван и уселся, фривольно закинув ногу на ногу. Генерал и подполковник выпили. Подумав, генерал заметил:
Ты уже в отпуске, а мне весь день еще пахать.
Рейс через пятьдесят минут,индифферентно информировал с дивана капитан Ступаков.
Генерал властно решил:
Подождут!
2
Черная «Волга» мчалась по целинной траве аэродрома местных линий к взлетно-приподнятому, как водилось в старину, пришедшему из военного времени от «Дугласа» «ИЛу-14».
Летает, старичок,растроганно заметил Смирнов. Как всякий выпивший, расчувствовался.«Дуглас» напоминает, с которого я в войну прыгал.
Прыгать не придется,ворчливо сказал генерал.Доставят тебя, как корзину с яйцами. Я распорядился.
Он и вправду обо всем распорядился: у трапа с радостными улыбками их ждали начальник аэропорта, майорместный милицейский бомс и официантка (или продавщица?) в кокошнике с огромным изящно оформленным пакетом в руках.
В чисто профилактических целях генерал начал с клизмы майору:
Что происходит у тебя, Шумилов? Моя машина беспрепятственно прорывается к святая святыхлетному полю, а твои люди неизвестно где.
Я распорядился, чтобы вас пропустили, а они вашу машину знают,оправдывался майор.
Генерал слегка утих, но не смирился:
Знаютне знают, а задержать все равно должны. Обязаны.
В следующий раз задержат,невинно пообещал майор. Вроде бы согласился с генералом, вроде бы подчинился, но
Ой, смотри у меня, Шумилов!пригрозил генерал и, без перехода, начальнику аэропорта:Ты уж извини, Федорыч, дела задержали, дела.
По аромату, исходившему от генерала и подполковника, начальник аэропорта понял, какие их дела задержали, но ответил в соответствии с правилами начальнической игры:
Не оправдывайся, Петр Петрович, всем известна твоя занятость,и уже Смирнову:Счастливого полета и интересного вам отдыха, Александр Иванович!
Все упреждены, все проинструктированы, и по инструкциисамый трогательный момент: вперед выступила ядреная сексапильная бабенка в кокошнике и, держа на вытянутых руках пакет, певуче произнесла:
А это вам в дорожке перекусить, Александр Иванович!
Паек, значит,понял Смирнов.Лететь-то всего сорок минут
Но паек принял и легко взбежал, показывая, что трезвый, по трапу. Кроме пакета, в руках у него ничего не было, деловой капитан Костя уже оттащил смирновскую сумку в салон. Представитель славной московской милиции, поставив пакет на пол салона, на фоне черного дверного проема приветственно поднял вверх обе руки и пожелал:
До свиданья и спасибо! Счастья и удачи всем!
Бортпроводница устроила его поближе к кабине, там два ряда кресел являли собой как бы первый класс. И сразу же полетелиждали только его. Командировку в восточносибирский крайцентр подполковник Смирнов устроил себе сам, и явно в корыстных целях. Помимо чисто познавательного интереса, он никогда в этих краях не бывал, им двигало желание быть рядом с совсем растерявшимся сейчас бывшим своим сослуживцем, а ныне кинорежиссером Романом Казаряном, который в этой проклятущей Нахте снимал первую свою самостоятельную картину. Смирнов убедил начальство, что его присутствие на межрегиональном совещании крайне необходимо и, оформив отпуск, который начинался сразу же по окончании совещания, вылетел в крайцентр. Вчера, в последний день, выступил, вроде бы даже удачно, а сегодняпо праву поддатыйперемещался в казаряновскую Нахту.
Александр Иванович, а там и выпивка, наверное, есть!сказал кто-то сбоку поставленным голосом. Смирнов с неохотой разлепил так хорошо прикрытые усталые глаза. Рядом сидел громадный киноактер Борис Марченко, который знал его через Ромку по бильярдной Дома кино.
Ты что, у Ромки снимаешься?отозвался Смирнов.
Снимаюсь, снимаюсь,подтвердил Борис и пальцем ткнул пакет-паек.Неплохо бы его распотрошить, а, Александр Иванович?
Прилетимраспотрошу,пообещал Смирнов.
Вам хорошо,обиделся вдруг киноактер.Вон как проводили.
Боря, лететь-то осталось полчаса!
Так ведь буксы горят!играя голосом, прорыдал киноактер.Горит свечи огарочек, утих недавний бой,на беду себе запел, прицепившись к слову «горят», Смирнов и забыл продолжение, которое тотчас радостно и с надеждой басом воспроизвел алчущий киноактер:
Налей, дружок, по чарочке, по нашей фронтовой!допел и почти речитативом добавил:Так в песне, так в песне! А в жизни как, Александр Иванович?
В жизни все наоборот,безжалостно отрезал Смирнов, но, увидев, наконец, цвета розового мрамора с прожилками белки глаз артиста, сжалился:Черт с тобой, потроши!
Вместе с твердой надеждой на улучшение общего своего состояния к Борису пришли обстоятельность и аккуратность: не разорвал, не разрезал бечевкуосторожно и терпеливо развязал узлы, меловую бумагу тщательно сложил в геометрически точный квадрат, а скотч, который соединял створки картонного ящика, отлепил с нежностью.
Вот они, строем, три той крайкомовской экстры, две «Киндзмараули» и, вся в наградах, как генсек, бутылка шампанского. Свертки с закусью Боря просто не заметил, он вытащил из ящика одну крайкомовскую и, страстно поцеловав ее в этикетку, процитировал:
Любимая, меня вы не любиливскочив вместе с ней, исчез за служебной занавеской, вмиг возвратился с двумя высокими стаканами. Уселся опять, на всякий случай спросил разрешения:Можно?
Что с тобой сделаешь,уныло согласился Смирнов. Вроде бы все выходило так, что до встречи с Ромкой больше пить не придется, а вот гляди ты Он от нечего делать, рассматривая, читал каллиграфические надписи на вощеной бумаге свертков:Омуль. Медвежатина. Тетерев. Кабаний окорок. Индейка. Чем закусывать будешь, алкоголик несчастный?
Мелко стуча горлышком бутылки по краю стакана, Борис напивал и ответил, не отрывая внимательного взгляда от струи:
Солененького чего-нибудь.
Смирнов развернул сверток с омулем. С терзаниями совести было покончено, он поднял свой стакан и произнес тост:
За избрание господина Помпиду президентом Франции!
Тост этот сильно озадачил киноактера, что, правда, не помешало ему быстро выпить. Пожевав-пососав нежный ломтик омуля, поинтересовался все-таки:
А что он нам хорошего сделал, Помпиду-то ваш?
С ним как-то легче дышится, малыш,поведал Смирнов сокровенную тайну и в первый раз глянул в иллюминатор.
Внизу была тайга на взгорьях. Где понижеразмещалась блестящая, как селедка, река, а рядом с ней, и повторяя ее коленца, устремилась серая, даже сверху видно, что пыльная, дорога, по которой еле заметно катили две длинные автомашиныскотовозки.
Восемьдесят баранов,сказал Борис. Он тоже глядел в оконце.
Это ты про съемочную группу?невозмутимо полюбопытствовал Смирнов. После того, как он самолично запретил деятельность больной совести, хотелось шутковать. Борис, у него не поймешь, не то хрюкнул, не то хихикнул, но на всякий случай вступился за работодателей:
Зачем же вы так, Александр Иванович? Это я про скотовозки. Каждые семь минут от монгольской границы через Нахту на краевой мясокомбинат днем и ночью, днем и ночью!поделился он впечатлениями от предыдущего пребывания в Нахте и сразу же добавил:Еще по одной?
Подлетаем же!поискал повод, чтобы не пить, Смирнов.
Вот за мягкую посадку и выпьем!с легкостью отмел этот довод разогревшийся артист.
Выпили и снова глянули вниз. Самолет стал заваливаться набок, и они увидели внизу и в стороне разлапистое, в разные, где удобнее, стороны раскинувшееся большое русско-бурятское село.
Желтое и как бы ядовитое здесь солнце сразу же напекло макушку. Форма лежала в сумке. Смирнов был в штатском, а потому без головного убора. Ладонью прикрыв голову, он осмотрелся. Через поляну, именуемую здесь аэродромом, к нему шла делегация, к нему и Борису, потому что все остальные пассажиры уже разбежались по своим русским и бурятским делам.
Среди делегатов Казаряна не было. На съемке, значит. Смирнов покорно ждал. Ждал и Борис, благодарно державший в руках сумку и ящик Смирнова, собственная его сумка висела на плече.
Никого-то из подошедших Смирнов не знал, но деву в первом ряду отметил сразу и на один предмет: вот бы трахнуть! Осознав сразу это, Смирнов понял, что он пьян, как скотина, понял, ужаснулся и расплылся в намеренно маразматически старческой улыбке, уверяя ею приблизившуюся деву в его исключительно родительском в будущем к ней отношении.
Ну, Жанка, ну, оторва!бухтел сзади Борис.
Жанка издевательски низко поклонилась Смирнову, чтобы пожилой хрен заглянул в вырез ее платья, обнаружила спрятанный за спиной букет полевых цветов, разогнулась и проворковала:
С приездом вас, Александр Иванович, заждались!и вручила букет.
Понюхав его, пьяный Смирнов ляпнул:
И вы?
В первую очередь я!страшно обрадовалась Жанна.Все здешние мужики уж так надоели!Она обернулась к надоевшим ей мужикам и распорядилась:Ребятки, заберите вещи у Борьки, не видите, что ли, что он в кусках!
Ребята забрали вещи у Бориса, а Жанна ловко пришлепнула к смирновской макушке сванскую шапочку.
Что это?тупо удивился он.
Роман Суренович велел вручить. Чтобы вам головку не напекло,она руководящим взором окинула место действия, решив, что все в порядке, подхватила Смирнова под руку и поволокла к центру районной цивилизации.
Центром районной цивилизации были единственные в деревянном селе три пятиэтажных кирпичных дома, стоявшие разбросанным покоем. Наметанным глазом Смирнов определил: слеважилой дом для районной элиты, справагостиница, ну, а прямообиталище партийной и советской власти. Алый стяг над обиталищем мягко колыхался на легком ветерке. Но что это? Не веря своим нетрезвым глазам, Смирнов потряс головой из стороны в сторонусгинь, сгинь! Не сгинуло.
На высоком двухподходном крыльце сердца партийно-советской власти огромный грязно-белый с желтым козел с крутыми рогами мощно и размеренно, как машина для забиванья свай, употреблял большую, хорошо упитанную свинью, которая обреченно, с грустью в маленьких глазах ждала окончания процесса.
Робко указав букетом на это безобразие, Смирнов промямлил:
Как это понимать?
Жанна не успела ответить, а очень хотела, потому что на крыльцо опасливо выскочил из здания молодой человек в пиджаке и при галстуке. Стараясь не приближаться к козлу, молодой человек замахал руками, закричал: