Главврач поликлиники под красным флагом в категорической форме рекомендовал директору бросить курить, потому что курение вредно для здоровья, а такие кадры, как директор, необходимо беречь. Не попрешь против рожна, и директор с куревом завязал. Единственным удовольствием для него сталонюхать дым от сигарет и папирос тех, кто курить не бросил. Для продления этого удовольствия директор стал каждодневно проводить многочасовые совещания и приглашать самых заядлых курильщиков. Сидя в председательском кресле, он, полуприкрыв глаза, чутким носом ловил запахи «Казбека», «Беломора», сигарет «Дукат» и «Прима», мощную вонь казенной махорки и самосада. Узнав об этом, главврач объяснил директору, что нюхать чужой дым даже опаснее, чем самому курить. Осознав всю подлость и хитрое коварство подчиненных, директор приказом запретил курение в леспромхозе как в особо пожароопасной зоне.
Вскоре главврач, попыхивая сигареткой «Мальборо», докладывал по телефону Самому главному врачу об успешной борьбе с одним из самых опасных пережитков буржуазного прошлогокурением.
Прозвучал последний аккорд, и в доме несколько голосов рассмеялись.
Когда пел, он ничего не мог,продолжая висеть, с пьяным глубокомыслием рассуждал Толя.Но песня кончилась, и что там теперь творится?
Там прокурор,напомнил Поземкин.
Считаешь, оградит?
Оградит, оградит,уверил Смирнов.Пошли в гостиницу, Толя.
Учтите, я вам верю,предупредил оператор и попросил:Снимите меня.
Оператора сняли с забора. Стоял он прилично. Смирнов предложил:
Может тебя вытряхнуть? Или выжать?
Не надо,сердито отказался Толя.Я сухой и чистый.
Гриша, будь другом, отведи его в гостиницу,попросил Смирнов.
А вы куда?
Прогуляюсь немного, подумаю,почему-то не хотелось говорить Поземкину, что ему, Смирнову, захотелось побеседовать с Матильдой.
* * *
Гутен таг, Тилли,приветствовал ее Смирнов. Матильда рассмеялась и, продолжая яростно протирать и без того уже чистые столы, ответила:
Здравствуйте, Александр Иванович. Уже не день, а поздний вечер.
Как по-немецки «вечер», я не знаю,открылся Смирнов.Ты что, каждый день работаешь?
Через день. А вообще-то, через два дня на третий. Сейчас у нас третья сменщица в отпуске.
Смирнов уселся за ближайший столик, осмотрелся. Стерильная немецкая чистота с попыткой создать нехитрый уют: белоснежные занавески, новые веселые клеенки на столах, изобретательно и остроумно заставленные полки над стойкой.
Непоздно еще, а народуникого,удивился Смирнов.
Местные уже окончательно по домам разошлись, а скотовозыМатильда улыбнулась, показала свои очаровательные ямочки на щеках,после случая с Власовым остерегаться стали сюда заезжать. Суеверные. Вот танцы кончатся, молодежь подойдет
Молодежь-то безобразит?
Она у меня спокойная.
Он посмотрел на нее и понял, почему у нее молодежь спокойная. Непоколебимость правоты и целесообразность порядка олицетворяла буфетчица придорожной забегаловки Матильда.
Выпьете?по-доброму спросила она.
А что!обрадовался Смирнов.Весь день говел, теперь можно и оскоромиться!
Выверующий?поинтересовалась Матильда.
Япартийный,признался он.
Матильда прошла за стойку и, наливая, объяснила свой вопрос:
Я почему спросила: вы как-то по-старославянски сегодня разговариваете.
Дурачусь,признался он.
Она принесла тарелочку со стаканом и бутербродом с сыром, села рядом, пояснила:
Сыр хороший завезли. Вам понравится.
А ты со мной? Чисто символически? Граммов пятьдесят?
На работе нельзя,твердо сказала она и вдруг застенчиво улыбнулась. Опять же с ямочками.Когда-нибудь. Только не на работе.
Тогда за твое здоровье,Смирнов медленно выдул сто пятьдесят, с удовольствием закусил пластиной сыра и сказал:Ты мне очень нравишься, Матильда.
И вы мне очень нравитесь, Александр Иванович,призналась Матильда, но с немецкой простотой добавила:Только очень много выпиваете.
Без этого нельзя,мутно объяснил Смирнов и начал о другом:Никому не нужна была эта дурацкая смерть. На первый взгляд. А, может, она все-таки кому-то нужна, Тилли? Или для чего-то нужна?
Здесь плохо, Александр Иванович,вдруг сказала Матильда.
Что плохо?
Жизнь плохая, Александр Иванович.
Это ты зря. Жизнь плохой быть не может. Вот выпил сто пятьдесят, потеплело на душе, подобрел. Напротив сидит прелестная женщина, чудесный человек, который ко мне хорошо относится. Жизнь хорошая, Тилли!
Матильда, как все натуральные блондинки, имела особенность мгновенно и густо краснеть. Так и покраснела. Но глаза не спрятала, подняла их на Смирнова и сказала:
Когда мы вдвоем. Когда рядом никого нет. Когда я не валюсь от усталости. Когда в вас нет ярости. Это бывает редко. Просто так случилось сегодня.
Хорошо, что так случилось, да?спросил он.
Очень. Это будет мой день надолго.
Не день, а вечер.
Да Господь с ним!
Ты православная, Тилли?
Ялютеранка. Верующая лютеранка.
Вот и сломалось что-то, лопнула тонкая-тонкая ниточка, соединившая их.
Как тебе удается?спросил он устало.
Что?не поняла она.
Верить.
Надо верить. Вот и все.
Надо! Нужно! Обстоятельства требуют! Верь, верь, верь! А я не верю. Вот в тебя верю. В Ромку своего греховодного, верю. В названного брата Альку, который сейчас в Москве спивается по-черному, верю. В Бога вообще, во всеобъемлющую идеюне верю.
Я вам еще сто граммов напью,решила Матильда и встала из-за стола. Налила у стойки, вернулась.Успокоились немножко?
Успокоился,понял он и попросил:Дай мне руку, Тилли
И на правой ее руке были ямочки. Он беззвучно поцеловал их и мягко положил на ладонь на клеенку. Матильда подняла эту ладонь со стола и прикрыла ею глаза. Помолчали. Потом она сказала:
Это будет мой день на всю жизнь.
Не зарекайся,грустно сказал Смирнов.Грянут громы, разверзнется твердь, и среди молний явится твой прекрасный Зигфрид
У меня есть Франц. И вот сейчас были вы. Мне больше ничего не надо.
За этот наш с тобой вечер, хорошая моя!возгласил Смирнов и залпом выпил стакан.
А шли ко мне за делом,глядя, как он нюхает тыльную сторону бутерброда, сказала Матильда.Расспросить, допросить, да?
Я тут слегка пообнюхал углыначал было Смирнов, но его перебил неудержимый, короткий хохот Матильды. Короткий потому, что все-таки успела его подавить. Смирнов страшно удивился:Чего это ты?
Простите, но я вдруг увидела кино: Александр Иванович на четвереньках обнюхивает углы. Прямо вот здесь, в чайной.
Дурочка,слегка обиделся он, но не отвлекся на обиду, продолжил.В общем, понял кое-что в здешней жизни. Я тебе несколько вопросов задам, а тыкак хочешь: отвечай или не отвечай.
Задавайте. Буду отвечать.
Вопрос первый: кого они здесь боятся?
Они здесь никого не боятся.
Такого не может быть. Они должны бояться.
А они не боятся.
Ну, ладно. Вопрос второй: кто им вольно или невольно мешает?
Был смешной такой парень, из Новосибирска прислали редактором районной газеты «Заря коммунизма». Интересовался всем очень, всюду ездил по району, в дела пытался вникать. Ну, его учиться куда-то направили, в аспирантуру какую-то.
Вопрос последний, Матильда. Ты боишься их?
Боюсь.
А другие?
Их все боятся.
Матильда!раздался возмущенный с переливами грудной женский голос.Вы позволили себе отбить у меня лучшего поклонника, чуть не сказала полковника, с которым мы совсем еще недавно пили на брудершафт.
В дверях чайной стояла, эффектно воткнув руки в бока, карменистая Жанна, а сзади Олег Торопов, подчеркивая драматичность ситуации, брал на гитаре страстные аккорды и убежденно напевал:
«Любовьдитя, дитя свободы, законов всех она сильней, меня не любишь, но люблю я, так берегись любви моей»!
Учтите, Карменсита и тореадор, вас по всей Нахте пьяный Хозе ищет,прослушав музыкальный номер, сообщил Смирнов.
Изменщик!возопила Жанна и почти натурально зарыдала.
Вы такая хорошая артистка,с восхищением сказала Матильда,и такая красивая, а работаете гримером. Почему, Жанна?
Не знаю, Матильда,честно призналась Жанна.Как получилось, так и получилось,и уже Смирнову:Жениться обещал? Обещал!
Так я же женатый!
Значит, я что-то малость напутала. Может, я обещала за тебя замуж выйти? Нет, я вроде Тольке обещала, хотя и нетвердо. Но все равно, ты изменил мне, любимый мент! Лелик, траурный марш!и под всем известную мелодию запела:«Умер наш дядя, как жалко нам его. Он нам в наследство не оставил ничего. Тетя хохотала, когда она узнала, что он нам в наследство не оставил ничего!»
Спев, рухнула на стул и призналась:
Устала.
Вы все время веселая, Жанна, как это у вас получается?опять спросила Матильда.
В связи с усталостью реакция у Жанны замедлилась, и потому ее опередил ехидный милиционер, объяснив поведение гримерши в социально-психологическом аспекте:
Онане веселая, Матильда, онажадная. А жадная потому, что больна неизлечимой болезнью под названием «Держать площадку». Круглосуточно она на сцене и чтобы обязательно в главной роли. Остальныестатисты, окружение, которые должны лишь подыгрывать ей. Работа, конечно, тяжелейшая, но положение обязывает. Вот она и надрывается.
Я разлюбила тебя, подполковник,опровергая Смирнова, она чертом вскочила со стула.Вперед, Лелик! Туда, где любовь!
А где любовь?поинтересовался Смирнов.
Сенька громаднейшего барана с Жоркиного хутора на «Рафике» приволок,прозаически объяснил Олег.Суреныч королевские шашлыки готовит.
Через тернии к звездам!опять заорала Жанка.
Пойдемте с нами, Тилли,тихо пригласил Смирнов. Но Жанка услышала:
Тилли. Ты и, вправду, Тилли. А я не поняла. А грубый и толстокожий мент понял. Так кто же из нас грубый и толстокожий? Прости меня, Тилли. Пойдем с нами, Тилли.
Мне нельзя,грустно сказала Матильда.
* * *
Съемочная группа оккупировала спортивный пятачок за гостиницей. Два стола для пинг-понга и приставленный к ним партикабль являли собой необъятный стол для всей съемочной группы. Скамейки соорудили из бесхозных досок, со времен стройки трех домов, сложенных на задворках. Подкатил тонваген, включил негромкий свой движок, и появился свет. Инженер звукозаписи покопался в своем хозяйстве, и появилась музыка.
Слухи об одном баране оказались недостоверными. Сообразительный художник Семен Саморуков приволок двух. На всю группу, на полный сабантуй. Роман Казарян важно расхаживал в длинном белом фартуке, изображая и сейчас из себя главного. Но был главный, да кончился: замариновав три часа назад баранину, он сделал свою главную кавказскую работу. Теперь у мангалов хозяйничали другие умельцы.
Распотрошили гостиничный буфет, но посуду добыли. Для началакаждому по два шампура на тарелку. Куски баранины еще недовольно шипели и пахли. Народ колотило, как спортсменов на старте.
Однако традиции соблюли: терпеливо выслушали цветистый тост режиссера-постановщика, восславившего стати и талант героини фильма. Наташенька водила глазками туда-сюда, что должно было изображать скромность и смущение, общественность тупо держала на весу наполненные емкости. Наконец Казарян ни к селу, ни к городу крикнул «Ура!», и началась большая жратва.
Смирнов умял два своих первых шампура и наелся. Пить не хотелось. Он вылез из-за стола и пошел бродить вдоль него. Встретился с печальными глазами Казаряна. Тот сказал в отчаянии:
Когда же мы с тобой поговорим, Саня?
Смирнов пожал плечами и пошел дальше. Олег в окружении девиц пел уже известного Смирнову «Директора леспромхоза». Увидев подполковника, Олег прикрыл струны ладонью и прозой пообещал: «Подполковник Смирнов за мной, Саня». Пообещав, продолжил про директора.
Кинодраматург и прозаик Владислав Фурсов довольно забавно рассказывал о том, как он сегодня впервые снялся в кино как актер. Потом вытащил из кармана какой-то мягкий сверток и похвастался:
Мне основные атрибутыпарик, бороду, усыЖанна на память подарила. Теперь ночью жену буду пугать.
Сенька Саморуков злобно рассуждал о том, почему у его любимой команды «Спартак» не идет в этом сезоне игра. Попытался использовать Смирнова как дополнительный аргумент, прокричав:
Вот, Иваныч не даст соврать!
Дал соврать Иваныч, быстро миновав болельщицкую компанию. Сделав большой круг, Смирнов возвратился на свое место. Тост не расслышал, но выпил за кого-то. Не брало сегодня, не брало. А поэтому застолье это вгоняло его в тоску.
Опять встал. Сзади его обнял подобревший от водки Фурсов.
Вы знаете, Александр Иванович, а ведь киноэкспедицияэто прекрасно!
Чем?мрачно спросил Смирнов.
Освобождением!с энтузиазмом выкрикнул прозаик и нормальным голосом развил тезис:Условные и безусловные связи, путы обязанностей и необходимостей, дурацкая мысль: если этого сегодня не сделаешь, все пропадетвсе, все это осталось в большом городе Москве. Связи, путы разорваны, заботы, страхи и подозрения остались за тысячу километров. Добрые люди вокруг, тайга везде, купол мироздания над всем этим,Фурсов задрал голову, стараясь увидеть звезды.
Хорошая жратва и обильная выпивка,добавил к списку Смирнов.
Фурсов перевел взгляд с небес на подполковника милиции и, сказав «Эх!», удалился туда, где его могли понять.
Олег Торопов уже не пел. Девицы поэтому исчезли. Он сидел как бы вместе со всеми, но некий магический круг трезвости отделял его от всех. Смирнов, не в пример панночке, прорвался в этот круг Хомы Брута.
Зачем тебе сегодня прокурор понадобился?задал вопрос Смирнов.
Да не за чем,вяло ответил Олег.Жанка затащила.
Ну, и как посидели?
Забавный паренек. Дурачок еще, конечно. Тобой интересовался.
И что же ты ему обо мне поведал?
Замысел песни о подполковнике Смирнове.
Как талантливый подполковник научился выполнять свои обязанности и совершать подвиги с закрытыми глазами?
Память у тебя, Саня!восхитился Олег, но продолжить речь не успел: абсолютно трезвый или окончательно окаменевший от пьянства Толя Никитский внезапно материализовался рядом с ними и страшно ударил Олега по зубам. Олег с хлипкой дощечки-сиденья спиной рухнул на землю.
Вмиг поблизости оказался бывший боксер, милиционер, а ныне режиссер-постановщик Казарян и без размышлений нанес короткий жесткий удар в челюсть кинооператора. Оператора не стало, оператор слился с землей. Казарян, глядя на то, что еще осталось от оператора, неистово орал:
Дерьмо собачье! Мне на твоем рыле ничего, кроме глаз, не надо. А Олегу завтра в кадр, на крупный план с таким лицом! Ты своей идиотской башкой хоть об этом подумал?
Но ни об этом, ни о том оператор Никитский в настоящее время думать не мог, потому что был в полной отключке. Прибежала Жанна. Не жалея светлой юбки, присела на землю, приподняла и положила бесчувственную Толину голову себе на колени и ненавистным взглядом нашла Казаряна:
Он же слабенький! Из интеллигентной семьи, его в жизни никто даже пальцем не тронул. А вы, как мясник, как убийца
Она тихо-тихо заплакала и стала искать пульс у беспамятного интеллигента.
А слабенький ничего себе Олега приделал!удивился Сеня Саморуков.
Да замолчите вы!приказала Жанна и стала прислушиваться к дыханию пострадавшего. Дыхание было ровное, глубокое. Прервался, чтобы промычать невнятное, снова свободно задышал, а потом и захрапел, как храпят во сне сильно перебравшие граждане. Жанна ахнула:Да он же спит, пьяная скотина!
Уронила безвольную операторскую башку на траву, встала, тщательно отряхнула юбку и поинтересовалась у Торопова:
А твои дела как, Лелик?
Олег уже вернулся на дощечку-скамеечку и, облокотившись о стол, промокал чистым носовым платком вдрызг разбитые губы.
Переживу,пообещал он.
А яне переживу!опять подняла голову Жанна.Роман Суренович, как я его завтра гримировать буду?
Чего-нибудь придумаем,отмахнулся Казарян, поднял рюмку и, покрывая все шумы, возгласил тост:
За дружбу, ребята! За наш здоровый спаянный коллектив!
Коллектив дружно гоготнул и дружно выпил.