Вы неправильно меня поняли, Александр Иванович!писатель, вдруг потеряв деревенский румянец, подсобрался, сжался в комокпонял, что вляпался, напомнил:
Я свой тост начал со слов о мире и согласии.
Так мы пьем или не пьем?взъярилась Жанна.
За мир и согласие!в безнадеге провозгласил писатель и первым выпил.
За мир и согласие выпили все и все налитое. Чтобы продлить покой за столом, следующим тостом Роман Суренович Казарян поддал лирического тумана, розовым облаком которого он окутал уже как бы былинную фигуру своего старого друга и учителя:
У меня сегодня маленькое счастье, друзья! Да нет, не маленькое. Настоящее. Рядом со мной человек, по которому я соизмеряю каждый свой поступок, каждое свое решение, каждую свою мысль. Эмоцию, чувство ни с чем соизмерить невозможно, это не просчитывается, это не наш, это генный импульс, но все равно, по истечении определенного срока после спонтанно свершенного я спрашиваю себя: «А как на это взглянет Саня?» И каждый раз я понимаю, как к тому или иному поступку, решению, эмоции отнесется Александр. Не потому, что он примитивен или прост, а потому, что он честен без оговорок и правдив без умолчаний. Мы же все, все в глубине души знаем, где истина или хотя бы как к ней идти, но мы все, все старательно отодвигаем ее в сторону и идем не совсем туда, куда следует. И все списываем на обстоятельства. Для него нет оправдывающих его обстоятельств. Он мне друг? Друг, конечно. Но не все этим определяется. Онмой добрый ангел. Сегодня я услышал: крылья шелестят. Это Саня прилетел. За Саню!
И опять все выпили по полной. После столь изысканного тоста в стиле «ориент» выпить не по полной было бы просто безнравственно. Но вторая полнаяона и есть вторая. Тем более, что и первая была полной. Загалдели, зашумели все, добираясь до закуски, а закусив, естественно, распустили языки. Глядя через стол на Смирнова бесовскими глазами, первой начала задиристую атаку подлая девка Жанна:
Вам бы шестикрылым серафимом каждому из нас на перепутьи являться, а вы в милиции служите. Правильно ли это?
Правильно,добродушно откликнулся Смирнов. Ему уже все нравилось, даже подначки.Я и являюсь. Только не на перепутьи, а на перекрестке.
Ты с ней не связывайся,посоветовал подсевший к нему Сеня Саморуков, бесцеремонно отодвинув Казаряна.Она ведьма. Лучше сразу скажи, Иваныч, завтра со мной на рыбалку пойдешь?
А как же съемка?забеспокоился сбоку Казарян.
Не беспокойся, шеф, все в параллели!заверил режиссера Саморуков, и Казарян поверил ему. Более ответственного и точного человека, чем Сеня, в съемочной группе не было.Я тебя на место, Иваныч, поставлю
Положишь,перебил Смирнов.После трехдневной пьянки удить смогу только лежа.
Хорошо, положу,согласился Сеня и предложил, одновременно наливая:По нашей индивидуальной, маленькой. Со свиданьицем.
Выпили индивидуально. По маленькой. Со свиданьицем. Обвал неорганизованной пьянки остановил мощный рык оператора Толи Никитского:
Заткнитесь, мужики!
От удивления, что Толька может так громко орать, мужики заткнулись, а дамы, испугавшись вдруг открывшегося их щебетанья, перестали щебетать. Не отрывая, демонстративно, потому что пьяный, влюбленных глаз от Жанны, Никитский с трагическим напором возгласил:
За прекрасных дам, украшающих наше общество и нашу жизнь!
Выпили, конечно, как за такое не выпить. А некоторые, используя этот тост в неприглядных целях, полезли к девам обжимать их и целоваться. Это называлосьгулять. Уже не сидели, а перемещались, уже не разговаривали, а сообщали нечто друг другу в движении, уже визгливо хохотали, уже громогласно обижались, уже разбилась первая тарелка.
Но Смирнов по-прежнему был в моде. Мужики индивидуально выпивали с ним, а девы невинно целовали его в сахарные уста. Ему все это очень нравилось, а Казарян все тащил его за руку и звал куда-то:
Саня, выйдем на минутку, Саня, выйдем на минутку.
Вытащил-таки в спальню, и, усадив подполковника на мягкое, горестно спросил:
Ты завтра опохмеляться будешь?
Об этом я буду знать только утром,серьезно ответил Смирнов.
Я с тобой должен долго говорить
Заговорила роща золота-а-ая!пропел с грузинским акцентом Смирнов.
Эх, Саня!Казарян поднялся, махнул рукой.Пошли назад. Пить, так пить!
Опять затихло. Не до конца пьяное большинство почтительно наблюдало за тем, как трезвый Олег Торопов настраивал гитару. Рядом с ним, нежно прижавшись виском к его плечу, присоседилась взгрустнувшая Жанна, видно, она и уговорила Олега петь. Он, взяв всей пятерней гулкий аккорд и удовлетворившись звучанием, спросил у публики:
С чего начнем?
С «Самовара»,быстро приказала отряхнувшаяся от грусти Жанна.
С «Самовара», так с «Самовара»,покорно согласился Олег и, ударив по струнам, хрипло и страстно начал:«Деревянный самовар, деревянный самовар»
И тут же замолк, потому что резко вставший из-за стола писатель Владислав Фурсов удалился из номера, демонстративно хлопнув дверью, с треском, так, что содрогнулось помещение.
Не любят,констатировал Олег и без паузы начал песню снова.
Этой песни Смирнов еще не слышал.
Всегда хотелось создать нечто большое, красивое и полезное, чем можно осчастливить человека. Нет ничего более красивого, чем самовар. Нет ничего более полезного, чем чай из самовара. Решили строить такой самовар, чтобы все люди мира могли напиться из него. Вокруг были густые леса, и поэтому стали строить из дерева. Строили долго, преодолевая каждодневно возникавшие трудности, строили героически, днем и ночью, строили с гордостью, ведь больше этого самовара никто не сможет построить, нигде и никогда. Уже ясно просматриваются контуры будущего чуда, уже приступили к главномук росписи самовара, отражающей и воспевающей героическую эпопею создания его, но дел так много, что пока некогда заняться проблемами второстепенными: как разжечь этот самовар и как вскипятить в нем воду для вселенского первого чая
Деревянный самовар, деревянный самовартихо закончил песню Олег. Помолчали. Потом Жанна спросила:
А теперь что-нибудь повеселее, Лелик.
Вот эти тороповские, блатные и фронтовые, Смирнова бешено раздражали. Как его ни убеждал Казарян, что это нельзя принимать всерьез, что это стилизация, Смирнов ощущал фальшь в любовании воровской экзотикой и неправду в подчеркнутой бессмысленности усилий солдата. Смирнов очень не любил блатных и очень любил солдат. И с теми, и с другими он был хорошо знаком.
Общество весело подпевало Олегу, а Смирнов выпивал и закусывал. Наконец, Олег ладонью остановил струны и спросил:
Тебе очень не нравится, Саня?
Очень,признался Смирнов.Но разве я тебе мешаю?
Нет. Злишь. Можно я про тебя песню напишу?
Валяй. Только чтобы с именем, отчеством, фамилией. Чтобы я знаменитым стал.
А не боишься?
Тебя, что ли?
Знаменитым стать.
В Доме кино и его окрестностяхне боюсь.
Тогда готовься. Завтра сочиню. Прямо так и будет называться «Подполковник Смирнов».
Уже придумал, что там будет о подполковнике Смирнове?
Ага. Как талантливый подполковник научился безупречно выполнять свои обязанности и совершать подвиги с закрытыми глазами.
Прекратите,потребовал Казарян. Он единственный знал, чем эта беседа может кончиться. И уже персонально, Олегу:Дождешься ты когда-нибудь, Олежек. У подполковника рука тяжелая.
Пусть попробует,высокомерно заявил Торопов. В длительных перерывах между запоями он усердно качался, занимался каратэ и сильно гордился своей физической формой. Поэтому и одевался в маечки, фуфаечки, свитерочки, позволявшие выявить ширину груди и рельефность мускулатуры. На что и не замедлил намекнуть неунимавшийся подполковник:
Никак не пойму кто передо мной? Раф Валлоне? Бельмондо? Но мощен, мощен!
Прекратите!уже орал Казарян. А Жанна вытянула из тороповских рук гитару и, мило побренькивая на ней, спела смешным чистым голоском:
Я вам скажу один секрет:
Кого люблю, того здесь нет!
А меня? Я ведь здесьспросил взаправду дрогнувшим голосом в дымину пьяный Толя Никитский.
Ты до того пьян, что тебя как бы и нет,нагло выкрутилась Жанна и предложила вдруг:Все на свежий воздух! Здесь же накурено как в школьном сортире!
Надышавшееся свежим воздухом за три недели экспедиции под завязку молчаливое большинство просто отправилось спать, две девицы остались прибираться в номере, так что любителей воздушных ванн оказалось шестеро. На лестничных переходах потерялся Никитский, так что на официальный плац вышли пятеро: Жанна, Сеня Саморуков, Казарян, Смирнов и Олег Торопов с гитарой.
В доме под красным знаменем ярко горели секретарские окна.
Подпольный обком действует!резюмировал Казарян.
Споем что-нибудь партийно-комсомольское!предложила Жанна и, обняв левую руку Смирнова, спросила шепотом:А ты партийный, Санек?
Ага,подтвердил Смирнов, с приятностью ощущая тепло, исходящее от Жанны.
А якомсомолка,созналась Жанна и добавила:Была.
Всех слов песни Олег не знал и не знал, главное, вступительных трех строчек, он их промычал под музыку. Но четвертую спел громко:
Нам дает путевку комсомольский комитет!
А хор мальчиков и одна девочка дружно подхватили припев:
Едем мы, друзья,
В дальние края.
Станем новоселами
И ты, и я.
На испоганенное козлом крыльцо вышел бурят-милиционер.
Здесь запрещено нарушать общественный порядок,сообщил он.
А где разрешено?полюбопытствовала Жанна.
У себя в Москве нарушайте!отчаянно выкрикнул милиционер и скрылся за дубовыми дверями. Но представление на этом не кончилось, из гостиницы выскочил Борька Марченко, очумело огляделся, увидел первую пятерку, пожаловался:
Больше не дают!
И кинулся из освещенного добротными фонарями цивилизованного прямоугольника в неизвестную туземную тьму.
Борька, ты завтра в кадре!завопил вслед ему режиссер-постановщик.
По сценарию он в этом кадре должен быть с похмелья,успокоил взволнованного творца Сеня Саморуков.Да и к тому же, как считает наш кинодраматург, чем хуже будет рожа у отрицательного героя, тем лучше.
А куда это он?заинтересовался Смирнов.
Здесь для водителей скоте возок круглосуточная забегаловка функционирует,объяснил неофиту всезнающий Сеня.Кстати, Боря подал неплохую мысль, а?
* * *
Забегаловка стояла над дорогой на крутом пригорке и освещала фонарем-прожектором, который особо выделял прибитую над крыльцом вывеску с одним выразительным словом «Закусочная».
Борька уже стоял у стойки. А у последнего столика, в самом углучтобы незаметнее, печально сидел над граненым стаканом известный писатель. Сразу же заметив его, безжалостный Олег нарочито бесшабашно рванул струны гитары и хрипло запел:
Деревянный самовар, деревянный самовар!
Делать было нечего: принципиальный писатель резко поднялся и, ни на кого не глядя, покинул пункт общественного питания.
Гляди ты!изумился, зная прижимистость мастера слова, Сеня Саморуков.Даже не допил!
В сиротливом стакане оставалось граммов тридцать, Олег брезгливо двумя пальцами взял его и выплеснул остатки на пол.
Зачем добро переводишь?лениво спросила из-за стойки буфетчица.
Помещение дезинфицирую,столь же лениво ответил Олег. Удовлетворившись ответом, буфетчица привычно догадалась:
Всем по сто?
Лучше целую бутылку,слегка поправила Жанна.
Не любила баб, посещающих ее заведение, буфетчица, но эту, красивую, языкастую, переворачивающую все, как ей надо, уважала и побаивалась. Поэтому сделала вид, что именно так и задумано:А я о чем говорю!
Сеня сдвинул два стола, и первым к ним подсел Борис, под шумок мимолетного конфликта незаметно принявший свою сотку, которая, надо полагать, окончательно ликвидировала актерскую наличность. А тутбутылка, не по дозам, а бутылка. Вполне вероятно, что и нальют.
Олег принес бутылку и стаканы, а Роман миску с квашеной капустой и вилки. Уселись все. Олег с ловкостью необычайной сорвал вилкой с бутылки без хвостика накатанную металлическую пробку и мастерски, на бульк, разлил по пяти стаканам.
А мне?по-детски трогательно спросил Боря.
Мое выпьешь,ответил Олег.
Ты же в завязке! А я и забыл!опять же, как дитя, обрадовался Борис.
За что пьем?болтая свою дозу в стакане, поразмышлял Казарян.
За то, чтобы было хорошо, братцы!возгласил находчивый Семен.
И сестры,добавила Жанна и по-мужски сотку махнула всю.
Выпив, с коровьей грустью зажевали капусту.
Спойте чего-нибудь хорошее,попросила буфетчица.
Я спою,решила Жанна.Александр Иванович твои, Лелик, песни не любит.
А твоилюбит?подначил Олег.
Он меня любит, а это важнее,срезала его Жанна и тихо начала:
Сиреневый туман над нами проплывает,
Над тамбуром горит прощальная звезда
Давным-давно пел ему, Смирнову, эту песню милицейский генерал. Давным-давно. Сегодня утром
Кондуктор не спешит, кондуктор понимает,
Что с девушкою я прощаюсь навсегда
Звучала песня, а потом совсем рядом взревел автомобильный мотор. Взревел и вдруг замолк. Замолкла и песня. В зал вошел шоферюга в пограничной фуражке и кирзачах, распорядился сурово:
Матильда, пожрать что-нибудь и сто пятьдесят!
ПочемуМатильда?удивившись, прошептал в ухо Роману Смирнов.
Потому что онанемка,спокойно разъяснил Казарян.
5
Два дела сразу делал Александр Иванович Смирнов: ловил рыбу и читал режиссерский сценарий того кинофильма, который сейчас снимался на берегах этой же реки, только километром ниже по течению. И еще беспрерывно зевал от аритмичного похмельного внутреннего дрожания. Следовательно, даже не два, а три дела делал Смирнов. Как Юлий Цезарь.
Заботливый и милосердный Сеня Саморуков разбудил его не слишком рано, когда все для рыбалки было подготовлено. «Газон», ведомый Сеней, домчал подполковника до трех удочек, воткнутых в прибрежный песок и поддерживаемых тремя рогатками, до плащ-палатки, расстеленной на песке,предполагаемого ложа подполковника, до пойманных трех линьков, на кукане плескавшихся в мелководье, до полной четвертинки и пустого стопаря, припасенных для возможной опохмелки.
По началу Смирнов словил еще пятерых рыбешек, но серьезно выползло на небо солнышко и перестало клевать. Тогда он приступил к чтению сценария, обнаруженного им в своем номере на столе. Здесь уж Ромка расстарался. Изредка кидая нелюбопытный взор на неподвижные поплавки, Смирнов читал и читал. Дочитал, наконец.
В сибирской тайге происходит дело. Уроженец здешних мест, чистый духом и здоровый телом старшина милиции Иван Бордов бдительно охраняет покой и добро таких же, как он, чистых духом и здоровых телом земляков своих, живущих простой и естественной, а потому правильной и праведной жизнью. Все бы хорошо, но этой жизни мешают городские пришельцы, которые варварским обращением с флорой и фауной, а также с аборигенами разрушают гармонию истинного и величественного бытия людей тайги. Старшина Бодров единолично обезвреживает шайку пришельцев, которые к тому же совершают ряд нарушений социалистической законности, то есть преступлений. Простодушный и по-народному сообразительный Бодров побеждает в неравном поединке, потому что любит людей, окружающих его, и свой мир вокругродину. Такое объяснение дает своей победе старшина в финальном монологе.
Смирнов вздохнул, сложил продолговатую книжечку режиссерского сценария, взглянул на поплавкине клевалои стал серьезно размышлять над проблемой, или лучше сказать, альтернативой: опохмеляться или не опохмеляться? И у того, и у другого действия были свои преимущества и свои недостатки.
Предчувствием грядущих беспокойств зашумел, приближаясь, автомобильный мотор. «Газон» ехал к нему незапланированно рано. «Газон» подъехал, из него выскочил Сеня и сказал жалеючи:
Иваныч, на площадку за тобой менты приехали. Нужен ты им очень.
Черт бы все побрал!яростно глядя в глаза ни в чем не повинному Сене, прокричал Смирнов и откупорил четвертинку. Налил первые сто, стопарь был стограммовый, залпом выпил и откусил от соленого огурца. Пожевав с отвращением, уже спокойно спросил:Что у них там?