ЗАНЯТИЕ НЕ ДЛЯ ДИЛЕТАНТОВ
ЭД МАКБЕЙНПод утро
© Перевод на русский язык М. Загота
Сначала они решили, что онацветная.
Патрульный, пришедший по вызову, никак не рассчитывал наткнуться на труп женщины. Он вообще увидел труп впервые в жизни и, прямо скажем, был потрясен гротескной картинойдевушка в смехотворной расслабленной позе лежит на ковре лицом вверх, и, когда он составлял протокол, рука его слегка дрожала. Но добравшись до графы РАСА, он без колебаний вывел: «Чернокожая».
Вызов принял кто-то из патрульных, оказавшихся в тот момент в участке. На столе перед ним лежала стопка отпечатанных бланков, и он добросовестно записал информацию, пожал плечами, ибо ничего необычного в ней не узрел, скатал бланк и протолкнул его в металлический контейнер, а потом по пневматической трубе переправил его в радиоузел. Там бланк прочитал диспетчер, пожал плечами, ибо тоже ничего необычного не узрел, окинул взглядом висевшую на противоположной стене карту района и отправил по вызову машину номер одиннадцать, принадлежавшую их полицейскому участку восемьдесят семь.
Девушка была мертва.
Может, при жизни она и была хорошенькой, но смерть обезобразила ее, газы под телесной оболочкой так и рвались наружу, кожа вздувалась там и сям. На девушке были свитер и юбка, она лежала босая, когда упала на ковер, юбка задралась. Голова изогнулась под каким-то диковинным углом, короткие черные волосы плавно вписались в ковер, с оплывшего лица смотрели широко распахнутые карие глаза.
Патрульному вдруг захотелось опустить юбку девушки, прикрыть колени. Он вдруг отчетливо понял, что она бы очень этого желала. Смерть нагрянула без предупреждения и не уважила жертву, отказав ей в праве на обычную женскую стыдливость. Никогда уже этой девушке не делать того, к чему она привыкла, что считала для себя очень важным. В том числе не суждено ей больше делать жест бесконечно незначительный, но выпяченный смертью: никогда ей не доведется прикрывать юбкой колени, вершить этот простой, но прекрасный женский ритуал.
Патрульный вздохнул и закончил составлять протокол. Он шел к машине, а перед глазами была все та же картина: мертвая девушка в задравшейся юбке.
Этим августовским вечером в комнате детективов было душно. «Ночные рыцари» явились на службу к шести вечера, и не видать им родного дома до восьми часов утра. Детективы, пожалуй, привилегированные члены полицейского общества, однако многие в полицииМайер Майер в том числесчитали, что в жизни простого полицейского, человека в форме, куда больше порядка и смысла, чем в жизни детектива.
Да факт, что больше, настаивал Майер в данную минуту, сидя за своим столом в рубашке с короткими рукавами. У патрульногочеткий график, значит, все упорядочено, знаешь, что будет завтра. Значит, можно жить нормальной семейной жизнью.
Твоя семья здесь, Майер, сказал Карелла. Как ни крути, а это так.
Знаю, что так, согласился Майер, ухмыльнувшись. Я каждый день на работу как на крыльях лечу. Он провел рукой по лысому кумполу. Знаешь, что меня здесь больше всего радует? Интерьер. Внутреннее убранство. Прямо душа отдыхает.
А твои коллегидело десятое? спросил Карелла.
Он соскользнул со стола и подмигнул Коттону Хоузу, стоявшему у одного из картотечных шкафчиков. Потом прошел к баку с холодной водой, сразу за дощатой перегородкой, отделявшей их комнату от коридора. Двигался он легко и беспечно, казалось, в его облике есть что-то игрушечное, но это впечатление было весьма обманчиво. Стив Карелла никогда не принадлежал к племени громил-тяжеловесов, и тем не менее человек этот воплощал мускульную силу, являл собой эдакое мышечное великолепие. Во всех его движениях чувствовалась какая-то спокойная сила, со своим телом он управлялся свободно и уверенно. Он остановился у бака, наполнил бумажный стаканчик и снова взглянул на Майера.
Нет, коллег я люблю, сказал Майер. Честно говоря, Стив, если бы мне дали возможность выбирать, с кем работать, я выбрал бы вас, братцы, порядочных, достойных парней. Честно. Майер кивнул сам себе, входя в раж. Я даже думаю, хорошо бы отлить медали и выдать их вам, братцы. Господи, до чего мне повезло с работой. Готов вкалывать здесь за бесплатно! Мне эта работа столько дает, что от зарплаты можно отказаться. А все благодаря вам, ребята. Без вас нипочем бы не узнал, что в жизни по-настоящему ценно.
Оратор, да и только, заметил Хоуз.
Ему бы надо «знакомство» проводить, представлять наших уголовничков. Все было бы веселее. А, Майер? Ведь эта работа для тебя в самый раз.
Если хочешь знать, Стив, мне ее предлагали, серьезно сказал Майер. Но я наотрез отказался: мое место в восемьдесят седьмом, тут собрался весь цвет городской полиции. Мне даже предлагали должность шефа всех детективов, даже пост комиссара, но я все равно сказалнет, я предан своему участку.
Придется ему выдать за это медаль, пошутил Хоуз, и тут зазвонил телефон.
Трубку снял Майер.
Восемьдесят седьмой участок, детектив Майер. Что? Минутку. Он вытащил блокнот и начал писать. Записал. Да. Да. Хорошо. Он повесил трубку. Карелла уже подошел к его столу. Цветная молодайка, сказал Майер.
Ну?
В меблированных комнатах на Одиннадцатой Южной.
Ну?
Отпрыгалась.
Под утро, когда еще не рассвело, город не похож на себя.
Вообще городон как женщина, в любое время суток. Женщина пробуждается, позевывая и улыбаясь, потягивается, пробует наступивший день наощупь, а на губах ее пока что никакой помады, волосы спутаны, она еще теплая после сна, тело ее манит, и есть в ней что-то непорочно девическое, когда утреннее солнце, подкрасившее небо на востоке, греет ее своими лучами.
Женщина эта одевается в обшарпанных и невесть чем пропахших меблированных комнатах, в трущобных кварталах, одевается она и в фешенебельных особняках на Холл-авеню, и в бесчисленных тесноватых квартирах жилых домов в Айзоле, Риверхеде и Камзпойнте, в благопристойных частных домах, обрамляющих улицы Бестауна и Маджесты, одеваетсяи выходит на люди уже совсем другой, прибранной и деловитой, привлекательной, но не сексуальной, знающей свое дело, напудренной и наманикюренной, но на всякое баловство у нее времени нетвпереди долгий рабочий день.
В пять часовновая метаморфоза. Город, то есть наша женщина, не переодевается, остается в той же юбке или костюме, в тех же лодочках на высоком каблуке или в удобных для ходьбы по асфальту туфлях на плоской подошве, но что-то прорывается сквозь эту неприступную броню, возникает какая-то другая тональность, какое-то иное настроение, ощущается некое подводное течение. В барах, коктейль-салонах, в беседках или на террасах, опоясывающих небоскребы, сбрасывает с себя тяжелую истому дня уже другая женщина, она маняще улыбается, а на ее лице, в глазах читается легкая усталость и глубокое знание всех тайн бытия: она поднимает бокал, приятно посмеивается, а на линии горизонта уже ждет своего часа вечер, небо омыто багровым закатом, знаменующим конец дня.
Вечером наша женщина превращается в самку.
Женственности больше нет, есть самка. Куда-то подевались и броня неприступности, и отработанная деловитость; вместо нихлегкая бесшабашность, легкое распутство; она лихо кладет ногу на ногу, позволяет сцеловать с ее рта губную помаду, становится податливой для мужских рук, мягчает, зазывает и упрощается до немыслимой степени. Ночьэто время самки, а что такое город? Это ведь женщина.
А когда на подходе новый день, она крепко спит, сама на себя не похожая.
Утром она снова проснется, снова всколыхнет легким зевком недвижный воздух, раскинет руки, некрашеные губы растянутся в сладостной улыбке. Волосы спутаны, но мы все равно ее узнаем, ибо видели такой уже не раз.
А пока городнаша женщинаспит. Спит безмолвно, бесшумно. Нет, конечно, какая-то ночная жизнь есть, там и сям изредка открывается глаззажигается свет в окне, поморгает немного, и снова тишина. Женщина спит. Во сне она неузнаваема. Сон ееэто не смерть, мы слышим дыхание жизни под теплыми одеялами. Мы с ней близки и пылко ее любим, а сейчас она превратилась в незнакомку, свернулась под простыней в безучастный комочек, давайте прикоснемся к ее округлому бедру Конечно, эта женщина жива, но кто она? Не знаем.
В темноте она безлика, невыразительна и бесцветна. Женщина, каких множество да и все города ночью похожи друг на друга. Погладим ее, робко, нежно. Вокруг неечерный покров раннего утра, и узнать ее трудно. Очень трудно, тем более, что глаза ее закрыты
Домоправительницу страшно пугало присутствие полицейских, хотя она сама их вызвала. Самый высокий из них, что назвался детективом Хоузом, был рыжеволосым гигантом, а в волосах у неговот ужас-то! светилась седая прядка. На коврике лежала мертвая девушка, и домоправительница говорила с детективом шепотомне потому, что эту комнату навестила смерть, просто было три часа ночи.
Домоправительница накинула купальный халат прямо на ночную рубашку. Было во всей этой сцене что-то интимное. Такую интимность ощущаешь, когда под утро собираешься на рыбалку или когда свершилась трагедия. Три часа ночисамое время для сна, и те, кто бодрствуют, пока весь город спит, связаны какими-то узами, их что-то сближает, хотя они все равно далеки друг от друга.
Как звали девушку? спросил Карелла. Хотя он не брился с пяти часов вчерашнего вечера, подбородок его был достаточно гладким. Его чуть скошенные книзу глаза в сочетании с чисто выбритым лицом делали его внешность на забавный манер восточной. Домоправительнице он понравился. Хороший мальчик, подумала она. На ее лексиконе мужчины в этом мире были либо «хорошие мальчики», либо «вшивые паразиты». Насчет Коттона Хоуза она пока не решила, но скорее всего его место среди вредных насекомых.
Клаудия Дэвис, ответила она, обращаясь исключительно к Кареллеон ей нравилсяи в упор не видя Хоуза, который не имел никакого права быть таким здоровенным бугаем с пугающей седой прядкой в волосах.
Знаете, сколько ей было лет? спросил Карелла.
Лет двадцать восемь, двадцать девять.
Она здесь давно жила?
С июня.
Выходит, совсем недолго?
Надо же, чтобы такое приключилось. Домоправительница вздохнула. С виду была вполне приличная девушка. Как думаете, кто это сделал?
Не знаю, честно признался Карелла.
Может, самоубийство? Газом вроде не пахнет, а?
Не пахнет, согласился Карелла. А где она раньше жила, не знаете, миссис Модер?
Нет.
Рекомендаций вы не спрашивали?
Для меблированных комнат рекомендации ни к чему. Миссис Модер пожала плечами. Она заплатила за месяц вперед, вот и вся рекомендация.
А сколько заплатила, миссис Модер?
Шестьдесят долларов. Наличными. Чеки я у незнакомых не беру.
Но вы не знали, из города она или еще откуда, верно?
Верно.
Дэвис, произнес Карелла и покачал головой. С такой фамилией, Стив, найти след будет не просто. В телефонной книге Дэвисов не меньше тысячи.
А почему у вас волосы седые? спросила домоправительница.
Что?
Прядь седая.
А-а. Хоуз машинально коснулся виска. Ножом ударили, ответил он, сразу закрывая вопрос. Миссис Модер, девушка жила одна?
Не знаю. Я в чужие дела не вмешиваюсь.
Но вы не могли не видеть
Кажется, одна. Я ни за кем не подглядываю, ни во что не влезаю. Она заплатила за месяц вперед.
Хоуз вздохнул. Эта женщина его явно невзлюбила. Ну и пусть ее допрашивает Карелла.
Погляжу, что там в ящиках да шкафах, сказал он и пошел, не дожидаясь ответа Кареллы.
Ну здесь и духотища, посетовал Карелла.
Патрульный не велел ничего трогать, пока вы не придете, сказала миссис Модер. Вот я и не стала окна открывать.
Это вы молодец, спасибо. Карелла улыбнулся. Но теперь, думаю, окно открыть можно.
Как хотите. Запашок тут есть. Может это от нее? Запашок?
От нее, признал Карелла. Он открыл окно. Ну, вот. Так лучше.
Да не очень-то лучше, возразила домоправительница. Погода ведь просто кошмар. Ворочаешься, ворочаешься, никак не заснешь. Она взглянула на труп девушки. На нее прямо смотреть страшно.
Да. Скажите, миссис Модер, а где она работала, работала ли вообщеэто вы знаете?
Вот уж, извините, не знаю.
Кто-нибудь к ней приходил? Друзья? Родственники?
Извините, никого не видела.
Ну хоть что-нибудь про нее можете рассказать? Когда она по утрам уходила? Когда возвращалась?
Извините. Как-то и не замечала.
А почему вы что-то заподозрили?
Из-за молока. Перед дверью. Я вечером с друзьями ужинать ходила, а когда вернулась, мужчина с третьего этажа ко мне спустился: мол, у соседа громко радио играет и пусть я велю ему заткнуться. Ну, я и поднялась, попросила того сделать радио потише, а потом иду мимо двери мисс Дэвис и вижуна полу стоит молоко, я еще подумала, как же так, в такую-то жарищу, а потом решила, ладно, это ведь ее молоко, чего я буду вмешиваться? Ну, я к себе спустилась и легла спать, а сон не идет, да все это молоко в коридоре в голову лезет. Надела я халат, поднялась наверх и стучу ей в дверь, а ответа нет. Я покричала, а она все равно молчок. Ну, думаю, что-то не так. Не знаю, что меня смутило. Не так, думаю, и все. Мол, если она внутри, чего же не откликается?
А откуда вы знали, что она внутри?
Я и не знала.
Дверь была заперта?
Да.
Вы пробовали открыть?
Да. Заперта была.
Понятно, сказал Карелла.
Две машины приехали, объявил вернувшийся Хоуз. Наверное, парни из лаборатории. И из отдела по расследованию убийств.
А эти-то зачем? удивился Карелла. Знают же, что вызов наш.
Чтобы приличия соблюсти, объяснил Хоуз. У них на табличке что написано? «Отдел по расследованию убийств». Решили небось, что хоть иногда зарплату надо отрабатывать.
Ты что-нибудь нашел?
В шкафу новенький комплект шмоток для поездки, шесть вещей. Все ящики забиты тряпьем. В основном все новехонькое. Все больше для курорта. И книги новые.
Еще что?
На туалетном столике кое-какая почта.
Для нас что-нибудь есть?
Хоуз пожал плечами.
Перечень выплат из ее банка. Погашенные чеки. Может, и пригодится.
Может, согласился Карелла. Посмотрим, что надыбает лаборатория.
На следующий день заключение из лаборатории было готово, результаты вскрытия тоже. Вместе это было уже кое-что. Прежде всего детективы узнали, что девушка принадлежала к белой расе и была лет тридцати от роду.
Да, к белой.
Полицейские немало подивилисьведь на ковре явно лежала негритянка. У нее была черная кожа! Не загорелая, не цвета кофе, не коричневая, а чернаятакой густо-черный оттенок встречаешь у аборигенов, которые целыми днями жарятся на солнце. Казалось, полицейские сделали вполне логичный вывод, но смерть, как известно, большая мастерица стричь всех под одну гребенку, при этом горазда на всякие чудачества и номера, и самый лихой из нихизменить внешность. Смерть способна превратить белое в черное, и когда эта зловредная старуха переступает твой порог, становится не важно, кто с кем ходил в школу. О пигментации, друзья мои, речи больше нет. С виду лежавшая на полу девушка казалась чернокожей, но была она белой и в любом случае остывшей, как и полагается трупам, а хуже этого и быть ничего не может.
Из рапорта следовало, что тело девушки находилось в состоянии прогрессирующего разложения, а дальше шли такие понятные лишь посвященным термины, как «общее раздувание полостей, тканей и кровеносных сосудов тела газом», «почернение кожи, слизистых и радужных оболочек, вызванное гемолизом и воздействием сульфида водорода на пигмент крови», а по-простому все объяснялось тем, что был август, стояла жуткая жара, и девушка лежала на ковре, который хранил тепло и ускорил разложение после наступления смерти. Из этого можно было заключить, что, с учетом погоды, труп девушки разлагался уже как минимум двое суток, то есть смерть наступила примерно первого августа.
В одном из рапортов говорилось, что одежда на девушке была куплена в крупнейшем универмаге города. Вся одежда в ее жилище была довольно дорогой, но кто-то из лаборатории счел необходимым указать, что все ее трусики были украшены бельгийскими кружевами и стоили двадцать пять долларов пара. Было также отмечено, что тщательный осмотр одежды и тела не выявил следов крови, спермы или масляных пятен.