Конец чего? Об этом я спрашивала себя. Левис провел рукой по лбу, он очнулся:
Я не трону Пауля, но хочу остаться с тобой до конца жизни.
Медленно, как после сильного удара, он поднялся по ступеням наверх, а я вышла из комнаты. Солнце весело освещало мой жалкий сад, «роллс», снова превратившийся в памятник, холмы вдалеке, весь окружающий мир, такой спокойный и такой яркий. Я обронила еще несколько слезинок по моей загубленной жизни и, всхлипывая, вернулась в дом. Пора бы и одеться. Подумав об этом, я отметила про себя, что лейтенант Пирсон весьма недурен собой.
15
Спустя два дня, два кошмарных дня, в течение которых я одну за другой глотала таблетки аспирина и даже, впервые в жизни, попробовала транквилизаторы, вогнавшие (вероятно, это случайное совпадение) меня в такую депрессию, что и самоубийство стало казаться мне наилучшим решением всех проблем, спустя два дня налетел ураган с ливнем. Проснулась я на заре. Кровать ходила ходуном, ревела падающая с неба вода, и я почувствовала что-то вроде горького облегчения. Последние мазки эпического полотна. Макбет где-то недалеко, приближался конец. Я подошла к окну: по дороге, превратившейся в бурный поток, проплыл чей-то пустой автомобиль, за ним проследовали разнообразные обломки; потом я сделала круг по дому и из другого окна увидела «роллс», вокруг которого пенились буруны. Терраса чуть-чуть, едва ли на фунт выступала из воды. Я поздравила себя еще раз с тем, что не ухаживала с любовной заботой за садом, теперь мои труды все равно пошли бы прахом.
Я спустилась вниз. Левис, радостный, стоял у окна. Увидев меня, он поспешил к плите, чтобы налить мне чашечку кофе. После убийства Билла Макклея он смотрел на меня умоляющим взглядом, как ребенок, который хочет, чтобы его простили за неудачную выходку. Я тут же приняла надменный вид.
Сегодня на студию попасть невозможно, радостно сообщил Левис. Все дороги залило. И телефонная линия порвана.
Очаровательно, прокомментировала я.
К счастью, вчера я купил два бифштекса и пирожные, какие ты любишь, с засахаренными фруктами.
Благодарю тебя, последовал достойный ответ.
Но на самом деле ураган обрадовал и меня. Не работать, слоняться по дому в халате и есть вкусные пирожныене такая уж плохая перспектива. Кроме того, я читала интересную книгу, полную незабудок и галантности; приятная перемена после стольких убийств и гнетущей атмосферы.
Пауль, должно быть, в ярости, отметил Левис. Он хотел в этот уик-энд отвезти тебя в Лас-Вегас.
Ничего, разорюсь в следующий раз, ответила я. К тому же мне надо кончить книгу. А ты, что ты собираешься делать?
Немного поиграю, улыбнулся он. Приготовлю для тебя обед, а потом мы можем поиграть в кункан, правда?
Чувствовалось, что он чертовски счастлив. Еще бы, на целый день я в полном его распоряжении; наверное, он радовался с самого утра. Я не могла не улыбнуться этому.
Поиграй, а я пока почитаю. Полагаю, радио и телевизор тоже не работают?
Я забыла упомянуть, что Левис часто играл на гитаре, преимущественно медленные, меланхолические мелодии, очень странные, которые сам и сочинял. Забыла от того, что ничего не смыслю в музыке. Он поднял гитару и взял несколько аккордов. Снаружи ревел ураган, я пила горячий кофе в компании моего дорогого убийцы и пребывала в прекрасном расположении духа. По последним данным психоанализа, легкое счастьеэто самое ужасное. Счастье связывает, от него невозможно избавиться, и начинается невроз. На тебя могут навалиться трудности, ты борешься, защищаешь себя, тобой владеет единственная мысль: как спастись, ты сжат, как пружина, но вдруг счастье бьет тебя в лицо, как камень или солнечный зайчик, и ты сдаешься, сдаешься счастью ощущать себя живым.
День прошел. Левис выиграл у меня пятнадцать долларов, позволил, слава Богу, мне самой приготовить обед, играл на гитаре, я читала. Меня он совсем не беспокоил, с ним было просто, как с кошкой. Пауль же, с его внушительным видом, бывало, утомлял меня. Я не решалась представить себе, во что вылился бы день с Паулем в таких вот условиях: он пытался бы исправить телефон, завести «роллс», спасти жалюзи, помочь мне закончить сценарий, говорить о знакомых, заниматься любовью и Бог знает что еще Действовать. Что-нибудь делать. А Левис вел себя иначе. Дом могло бы снести с фундамента, а он напевал бы, в обнимку с гитарой. Да, я не помню более приятного дня посреди ревущей стихии.
Когда наступила ночь, силы урагана будто удвоились. Жалюзи с печальным скрипом метались на ветру, как птицы. Снаружи царила мгла. «Роллс» бился о стену, как огромная собака о дверь, в ярости, что ее оставили на улице. Меня начал охватывать страх. Я чувствовала, что Бог, в своей изначальной мудрости, стал несколько суров к своим почтительным слугам. Левис же, конечно, смеялся, забавляясь моим испуганным видом, и изображал насмешливого героя. Наконец мне все это надоело, и я рано отправилась спать, приняла ставшие уже привычными таблетки снотворного (и это после стольких лет жизни без лекарств!) и попыталась заснуть. Бесполезно. Ветер ревел, как паровоз, переполненный волками, дом трещал по всем швам и около полуночи действительно треснул. Часть крыши над моей комнатой снесло, и вода, хлынувшая сверху, промочила меня насквозь.
Я вскрикнула и, повинуясь идиотскому инстинкту, спряталась с головой под простыню, потом выскочила из комнаты и попала прямо в объятия Левиса. Было темно, хоть глаз выколи. Он вел меня перед собой, и, нащупывая путь, мы вошли в его комнату, крыша над которой чудом, вероятно, выстояла перед стихией. (Разумеется, снесло крышу над моей головой и промокла именно я!) Левис схватил с постели покрывало и стал растирать меня, как старую лошадь, успокаивая при этом, как успокаивают испуганных четвероногих:
Ну ну ничего все кончится
В конце концов он спустился на кухню, используя зажигалку, как свечу, нашел бутылку шотландского и вернулся мокрый по колено.
Кухня полна воды, веселым голосом объявил он. Диван плавает вместе с креслами в гостиной. Мне пришлось просто плыть за этой чертовой бутылкой, которая плескалась в волнах. Забавно, какими смешными выглядят вещи, когда они меняют привычное место. Даже холодильник, такой большой и неуклюжий, плавает, как пробка.
Я не думала, что это очень забавно, но чувствовала, что он говорит так, чтобы подбодрить меня. Мы сидели на его кровати, дрожа и кутаясь в одеяла, и в темноте пили прямо из горлышка.
Что будем делать? спросила я.
Подождем до рассвета, спокойно ответил Левис. Стены прочные. Единственное, что тебе надо, так это лечь в мою сухую кровать и заснуть.
Спать мальчик сошел с ума. Тем не менее от страха и алкоголя голова у меня кружилась, и я легла в постель. Левис сидел рядом. На фоне окна и бегущих облаков я различала его профиль. Казалось, что ночь никогда не кончится, мне так и придется умереть, и от печали, детского страха, жалости к себе у меня перехватило дыхание:
Левис, взмолилась я, я боюсь. Ложись ко мне.
Он ничего не ответил, обошел кровать и вытянулся рядом. Мы оба лежали на спине, Левис курил сигарету, не произнося ни слова.
В этот момент «роллс», вероятно подброшенный огромной волной, врезался в стену. Со страшным скрежетом дом задрожал, а я бросилась в объятия Левиса. Не могу назвать мой порыв осознанным, но я почувствовала: необходим мужчина, который обнял бы и крепко прижал меня к себе. Что Левис и сделал. И тут же, повернувшись ко мне, начал покрывать мой лоб, волосы, губы легкими поцелуями невероятной нежности, повторял мое имя, как молитву любви, молитву, которую я, тесно прижатая к его телу и похороненная под гривой его волос, понимала не совсем отчетливо:
Дороти, Дороти, Дороти Его голос на заглушал воя шторма. Я не двигалась, нежась в тепле его тела. И ни о чем больше не думала, кроме, быть может, со стыдом, о неизбежности финала, хотя и не придавала этому особого значения
Только финал получился иным, и меня словно осенило. Я поняла Левиса и причину всех его поступков. И убийства, и его безумную платоническую любовь ко мне. Я быстро села, слишком быстро, и он тут же отпустил меня. На мгновение мы застыли, окаменев, будто между нами неожиданно проползла змея, и я уже не слышала ветратолько оглушительный стук моего сердца.
Итак, ты знаешь медленно произнес Левис. Щелкнул зажигалкой. В свете пламени я смотрела на него, совершенного в красоте, такого одинокого, более одинокого, чем когда-либо Переполненная жалостью, я протянула к нему руку, но глаза его уже остекленели, он больше не видел меня, уронил зажигалку, и его руки сомкнулись у меня на шее.
Я менее всего похожа на самоубийцу, но на мгновение мне захотелось, чтобы он довел все до конца. Не знаю, почему. Жалость, нежность, переполнявшие мою душу, толкали меня навстречу смерти, как к единственному прибежищу. Вероятно, это и спасло меня: я ни секунды не сопротивлялась. А пальцы Левиса напомнили мне, что жизньсамое дорогое, чем я владею. Я начала спокойно говорить Левису, с тем остатком воздуха, который грозил стать моим последним вздохом:
Если ты хочешь, Левис но мне больно. Я всегда любила жизнь, ты знаешь, и солнечный свет, и моих друзей, и тебя, Левис
Пальцы давили все сильнее. Я начала задыхаться:
Что ты собираешься сделать со мной, Левис? Ты рискуешь мне надоесть Левис, дорогой, будь хорошим мальчиком, отпусти меня
Внезапно хватка ослабла, а Левис, рыдая, бросился мне в объятия. Я удобно устроила его голову у себя на плече и долго гладила по волосам, не произнося ни слова. Не многие мужчины плакали у меня на плече, ничто так не трогает меня и не внушает большего уважения, чем эти неожиданные и бурные мужские рыдания. Но никогда я не испытывала такого прилива нежности, как к этому мальчику, который чуть не убил меня. Слава Богу, я уже давно не признаю логики.
Левис быстро заснул, успокоившись почти вместе с бурей, и я всю долгую ночь баюкала его, наблюдая, как небо светлеет, облака исчезают, и, наконец, как надменное солнце поднимается над истерзанной землей. Левис подарил мне одну из самых прекрасных ночей любви в моей жизни.
16
Утром я обнаружила на шее несколько синих пятнышек, весьма огорчивших меня. Я надолго задумалась, стоя перед зеркалом, а затем решительно направилась к телефону. Сказала Паулю, что принимаю его предложение, и он буквально обезумел от счастья. Затем объявила о своем решении Левису, предупредила, что медовый месяц мы, вероятно, проведем в Европе, а ему придется в наше отсутствие следить за домом.
Бракосочетание заняло десять минут, свидетелями были Левис и Кэнди. После чего я собрала багаж, обняла Левиса и пообещала скоро вернуться. Левис дал слово вести себя хорошо, много работать и каждое воскресенье выпалывать сорняки вокруг «роллса». Спустя несколько часов мы летели в Париж, и через иллюминатор я наблюдала, как серебряные крылья разрезают серо-голубые облака: казалось, я пробуждаюсь от ночного кошмара. Моя рука покоилась в крепкой теплой ладони Пауля.
Мы собирались провести в Париже только месяц. Но Джей прислал мне телеграмму, в которой просил поехать в Италию и помочь несчастному рабу, вроде меня самой, у которого что-то не ладилось со сценарием. У Пауля нашлись дела в Лондоне, где RKB основывала новую дочернюю кинокомпанию, и в результате мы шесть месяцев курсировали между Парижем, Лондоном и Римом. Поездка доставила мне массу удовольствий: я познакомилась со множеством людей, часто видела дочь, плавала в Италии, развлекалась в Париже, с головы до пят обновила в Лондоне свой гардероб, Пауль составлял мне чудесную компанию, и Европа нравилась мне все больше. Время от времени я получала письма от Левиса, в которых он по-детски рассказывал о саде, доме, «роллсе» и застенчиво журил меня за долгое отсутствие.
Известность, вызванная смертью Макклея, оживила интерес к первому фильму Левиса. Докончить вестерн пригласили Чарльза Уота, очень способного режиссера, многие полностью завершенные эпизоды он видел совершенно иначе, и Левис снова надел ковбойский костюм. Изменили и его роль, но он писал об этом почти односложно, и к своему полному изумлению, за три недели до нашего возвращения я услышала, что фильм великолепен, а у молодого главного героя, Левиса Майлса, есть хорошие шансы получить Оскара за выдающуюся игру.
Сюрпризы на этом не кончились. Когда мы вышли из самолета в Лос-Анджелесе, первым, кого я увидела, был Левис. Как ребенок, он обнял меня, Пауля и начал горько жаловаться. «Они» постоянно преследуют его, «они» предлагают контракты, в которых он ничего не понимает, «они» день и ночь звонят по телефону, «они» даже сняли для него огромный дом с плавательным бассейном. Казалось, он обезумел: если бы я не прибыла в этот день, он сбежал бы. Пауль смеялся до слез, а я думала о том, что Левис похудел и не очень хорошо выглядит.
Торжественное событие, вручение Оскаров, имело место быть на следующий день. Собрался весь Голливуд, одетый с иголочки, накрашенный, сверкающий, и Левис получил своего Оскара. Он небрежно шел по сцене, а я, будучи настроена философски, наблюдала, как три тысячи человек с энтузиазмом аплодируют убийце. Человек привыкает ко всему.
Вручение премий завершилось грандиозной вечеринкой, организованной Джеем Грантом в новом доме Левиса. Джей, вызывающе гордый собой, водил меня по дому, шкафы, ломившиеся от новых костюмов для Левиса, гаражи, где дремали новые машины, предложенные Левису на очень льготных условиях, комнаты, в которых Левис будет спать, комнаты, где Левис будет принимать гостей. Левис следовал за нами, бормоча что-то себе под нос.
Ты уже перенес сюда старые синие джинсы? невинно спросила я, обернувшись к нему. Он в ужасе покачал головой. Для героя вечера у него удивительно отсутствующий вид. Он ходил за мной по пятам, отказываясь, несмотря на все мои просьбы, уделить внимание гостям, и я начала замечать удивленные взгляды, слышать двусмысленные реплики, что заставило меня ускорить наш отъезд. Воспользовавшись моментом, когда кто-то завладел вниманием Левиса, я взяла Пауля под руку и шепнула ему, что я очень устала.
Мы решили, по крайней мере первое время, жить в моем доме, так как квартира Пауля находилась в центре города, а я предпочитала природу. Мы незаметно прокрались к машине. Я посмотрела на огромный, залитый светом дом, на воду, мерцающую в бассейне, силуэты гостей в окнах, и напомнила себе, что год назад, всего лишь год, такой же поздней ночью мы возвращались домой по этой же дороге, когда перед нашим автомобилем выскочил незнакомый парень. Что за год!!!.. Во всяком случае, все закончилось хорошо, исключая, разумеется, Френка, Лолу, Болтона и Макклея.
Пауль осторожно подал машину назад между двумя «роллсами», новыми, разумеется, и медленно вырулил на свободу. И снова парень с широко раскинутыми руками бросился к нашему автомобилю в сиянии фар. Я испуганно вскрикнула, а Левис, подбежав к машине с моей стороны, открыл дверцу и схватил меня за руки. Он дрожал, как лист:
Возьми меня домой, взмолился он дрожащим голосом. Возьми меня с собой, Дороти. Я не хочу оставаться здесь.
Он прижал голову к моему плечу, потом снова поднял ее, дыша тяжело, как после нокдауна.
Но, Левис, промямлила я, теперь твой дом здесь. И все эти люди, которые ждут тебя
Я хочу обратно домой.
В замешательстве я посмотрела на Пауля. Тот успокаивающе улыбался. Я сделала последнюю попытку:
Подумай о бедняге Джее, который так старался для тебя. Он будет вне себя, если ты так вот уедешь.
Я его убью, пригрозил Левис, и я сдалась.
Тут же подвинулась, и Левис упал на сиденье рядом со мной. Пауль тронул машину с места, снова мы ехали втроем, и я, опять же, в шоковом состоянии. Тем не менее я не удержалась, чтобы не прочесть Левису небольшую лекцию о том, что на сегодня все сойдет, так как отнесено за счет его волнения, но что через два-три дня он должен вернуться в свой дом, иначе люди не поймут, почему он не живет в таком прекрасном доме, и далее в том же духе.
Я могу жить в твоем доме, а туда мы будем ездить плавать, рассудительно заявил Левис в ответ, и с этими словами заснул у меня на плече. Когда мы приехали, нам пришлось выносить его из машины. Мы отвели Левиса в его маленькую спальню и уложили на кровать.
Он приоткрыл глаза, взглянул на меня, улыбнулся и снова заснул с выражением блаженства на лице. А мы спустились в нашу спальню. Раздеваясь, я повернулась к Паулю.
Ты думаешь, он долго будет с нами?
Всю жизнь, рассеянно ответил Пауль. Ты ведь это прекрасно знаешь. Он улыбался. Я слабо запротестовала, но он перебил меня:Разве ты не счастлива?