Поезд составляли две цистерны, заляпанные мазутом, цистерна желтого цвета с надписью «меланж» на боку и четырехосный товарный вагон с распахнутыми на обе стороны дверями. Выждав подходящий момент, Прасол выскочил из кустов, пробежал по откосу за последним вагоном, вскочил на ступеньку тормозной площадки.
Тепловоз шел медленно. Колеса мерно постукивали на стыках. Облокотившись на ограждение, Прасол со скучающим видом смотрел по сторонам.
Приблизившись к запретной зоне, тепловоз подал визгливый гудок, дал тормоза и поезд, скрипя всеми сочленениями, остановился. Запахло горелым маслом и тормозными колодками.
Из караульной будки лениво выполз мешковатого вида солдат. Он подошел к тепловозу, о чем-то поговорил с машинистом. Они, должно быть, уже не раз встречались и обычные пропускные формальности сводились к минимуму: солдат сел на тепловоз, поезд тронулся. Когда состав подходил к бетонной разгрузочной площадке, Прасол спрыгнул с поезда и неторопливо двинулся к зданию котельной. За штабелем остро вонявших креозотом шпал снял с себя комбинезон и остался в потертой форме старшего прапорщика. Шагая неторопливо, прошел к зданию штаба. Никто на него ровным счетом не обратил внимания.
Вошел в здание, поднялся на второй этаж. Открыл дверь приемной комдива. За столом с телефонами сидел лакированный капитан с кокетливыми черными усиками.
Ты куда? спросил он небрежно, бросив беглый взгляд на прапорщика.
Прасол показал трубку с нумераторным диском, которую держал в руке.
Дальняя связь барахлит у командира. Сам вызывал.
А-а, протянул капитан с видом, будто он в курсе всех дел генерала, даже таких малых, как барахлящая дальняя связь.
Прасол отворил наружную дверь, обитую дерматином, и на миг оказался в полутемном тамбуре. Быстрым движением сдернул из-под фуражки на лицо капроновый паголенок и вошел в кабинет. Плотно притворив дверь, выдернул из-под кителя пистолет, направил на Деева. Голосом, полным злости, скомандовал:
Руки на стол, генерал! И спокойно. Без лишних движений!
Деев помрачнел, глаза гневно сузились, но испуга, обычного для подобных случаев, Прасол на его лице не заметил.
Ты понимаешь, прапор, что уйти отсюда не сможешь?
Смогу, ответил Прасол. Без проблем. Шпокну тебя, и концы в воду. Выйду и скажу: генерал четверть часа не велел беспокоить. Тебя найдут с дыркой в голове, когда я уже буду далеко.
Не упрощай, устало сказал генерал. Клади оружие, и кончим. Пока не наделал глупостей. На выстрел среагируют сразу. Будь уверен
Прасол двинул пистолетом и нажал на спуск. Бутылка с нарзаном, стоявшая на столе на металлическом подносе, с треском разлетелась осколками. Привычного выстрела не прозвучало. Раздалось лишь тягучее шипенье, словно старенький паровоз стравил пар.
Смотри на часы, полководец, предложил Прасол. Когда сюда сунется твой порученец. Жди
Он подошел к открытому сейфу, вынул из него две кожаные папки с бумагами, три опечатанных сургучными печатями пакета. Положил на стол. Сгреб в кучу бумаги, лежавшие перед генералом. Швырнул их на папки.
Так где же подмога, господин генерал?
Деев нервно дернулся.
Спокойно, начальник! Теперь лицом к стене. И руки, руки повыше подними
Деев неохотно выполнил приказание. Прасол сдернул с лица чулок и сказал:
Теперь повернись ко мне. Ты все же силен, Ромка!
Узнав брата, Деев шуганул отборным матом и яростно хряснул кулаком по столешнице. Зазвенели на подносе осколки бутылки.
Колька, гад! Ты хоть понимаешь, в какое положение меня поставил?
Ну, не совсем же дурак. Если хочешь, доложи моему начальству. Пожалься. У меня возьмут объяснения. Проведут совещание. Объяснят всем, что русских генералов пугать нельзя. Посмеются. Я даже знаю, кто станет хохотать больше всех. Потом выпустят бумагу, запрещающую контрразведчикам проникать в кабинеты военачальников без санкции прокурора
Оставь, Колька! Ты же понял, о чем я. Если эта дурацкая история станет известной в гарнизоне, мне как комдивуконец.
Вот что тебя больше всего беспокоит.
Положим не больше, но и не меньше
Тогда пойми: история эта никуда из этих стен не выйдет. В пьесе, которую мы разыграли, два действующих лица. Все так и умрет между нами. Главное, чтобы ты понялвсе, о чем тебя предупреждал Шарков, включая нашу встречусовсем не шуточки. Ведь чужой мог тебя шлепнуть и уйти отсюда без шума. Удалось же мне добраться до тебя без мороки. Вы тут верите, что, отгородившись от мира колючкой и спецзаграждениями, живете в полной безопасности; все, кто хочет попасть в твои владения, даже начальство, должны пройти мимо бдительных часовых, показать пропуска и допуски. Так ведь?
Раз ты здесь, значит, не так.
Слава богу, один урок извлек.
Могу присягнуть, завтра ты уже такого не проделаешь.
Стоп, Ромка! Стоп! Никаких шевелений. Будешь усиливать бдительность охраны, когда я разрешу. Нельзя давать повод нашим противникам стать осторожнее.
Позволь мне самому решать, что делать в дивизии.
Валяй. Тогда сегодня же я предам огласке все, что здесь случилось. Мне, в конце концов, наплевать на твое самолюбие.
Ты сегодня отсюда не выйдешь. Я запру тебя на губе.
Уверен в этом? Зря. Посмотри на брюшко. Я против тебя куда сильнее. И потом, ты понимаешь, чтобы комдив предстал во всем великолепии перед гарнизоном, мне достаточно вывести тебя отсюда с наручниками, уткнув пистолет в затылок. И ты пойдешь как миленький, братец. Я уже нарушил законы. Теперь, как говорят: семь бедодин ответ. Загудим с должностей вместе.
И ты сумеешь?
Ради дела? Да.
Такое вторжение ты называешь делом?
Угадал.
Чего ты добиваешься?
Сотрудничества, Роман Константинович. Я прекрасно понимаю, ты тут сидишь и решаешь глобальные стратегические задачи. Ядерная мощь. Межконтинентальные ракеты. Все серьезно, внушительно. По гарнизону офицеры ходят во весь рост. Вальяжные. Не пригибаются, не перебегают через плац. А я последний год только и вижу, как страну, надежно укрытую ядерным зонтиком, со всех сторон втихаря обгрызают крысы, будто головку сыра. А ваш главнокомандующий, не стоявший ни дня в строю, насилует армию с тем же цинизмом, с каким привык в строительных бытовках валить на пол малярш и штукатурщиц.
Ты что-то слишком смело говоришь на такие темы, полковник. Я даже не знаю, как себя при таких разговорах вести.
Брось куражиться, Ромка. В тебе все играет молодая моча. Тебе кажется, что на каждом шагу надо демонстрировать смелость и мужество, неустрашимость и волю. А это желание такой же опасный синдром, как и безрассудство. Если для безопасности государства комдивы должны быть только смелыми, их не надо учить в академиях. Краткосрочные курсы рукопашного боя и выживаниявсе, что им бы потребовалось. Дешево и сердито.
Как ты предполагаешь прикрывать меня от похитителей?
Прежде всего, я не собираюсь тебя прикрывать. Моя цельуничтожение банды. Мы очень похожи. Я надену генеральский мундир
Нет.
Но это
Прасол умолк, осененный неожиданной догадкой:
Слушай! Тебя оскорбляет то, что твои погоны нацепит простой полковник? Вот оно что!
Деев посмотрел на брата, прищурив глаз, будто прицеливался.
Ты скажи, голова, какая матери разница, если ухлопают тебя, а не меня?
Разница большая. Меня не ухлопают. Тебяда. Я уже это доказал. И не спасут тебя ни личная смелость, ни дивизия, которая будет стоять на ушах. У каждого дела свои особенности. Учти, Прасол пристукнул ладонью по столу, тебя, мой дорогой генерал, я бы и дня не стал держать на такой большой должности. В тебе от пацана, заводилы, каким ты был на Покровке, куда больше, чем от государственного деятеля. Что тебя, оказывается, волнует!.. Что?! Не сочтут ли тебя офицеры трусомтак? Тогда ходи по шоссейке пешком. И покрикивай: «Вот он я, Деев. Кому я нужен? Выходи один на один!» И все поймутты смелый. И похоронят под музыку.
Хорошо, ты вынуждаешь меня дать согласие.
Значит, ты еще не потерянный человек.
Ладно, что мне делать?
Прямо сегодня ставь свой «уазик» в ремонт. Пусть машину готовят к покраске. Надо нанести на борта яркие пятна шпаклевки. Необходимо, чтобы машина комдива стала более заметной.
Это все?
Нет. Освободи один из боксов в ракетном ангаре. Дай личному составу понять, что ожидается прибытие новой мобильной системы. Освобожденное место предназначено для нее. Система особо секретная
Какой смысл в этом?
Мне под надежным прикрытием надо ввести в гарнизон группу захвата. Появление новой системы привлечет внимание моих партнеров.
Как ты им сообщишь о новой системе?
Не беспокойся. Это сделают без нас. В гарнизоне у банды осведомитель. Мне его надо вычислить и нейтрализовать. Перед заключительным этапом операции.
Сколько на это уйдет времени?
Пока не знаю. Но постараюсь вынудить противника поспешить. Буду ездить по району с утра до вечера.
Мне что же, придется сидеть все время в гарнизоне? Это исключено.
В ангаре поселится моя команда и будут машины. Когда тебе надо ехать, заходишь к нам, берешь нашу машинуи езжай. Мне нужна твоя.
Тебе не кажется, что твой замыселавантюра? Прасола прихватят в таком месте и в такой час, когда твоей группы не окажется рядом?
Древние говорили: «omnia mea mecum porto». Все мое ношу с собой. Группа всегда будет со мной. А место, где меня можно прихватить, я им назначу сам.
Нахал ты, братец! Деев громко засмеялся. Таких наглецов, признаюсь, встречал редко.
И не встретишь, серьезно ответил Прасол. У военных давно отбили уверенность и самостоятельность. «Чего прикажете-с», вот ваш девиз.
Вернувшись из гарнизона, Прасол доложил об успехе предприятия Шаркову весьма коротко:
С братцем я договорился. Начинаем подготовку операции.
Майору очень хотелось узнать подробности переговоров, но тайны, особенно семейные, выспрашивать неприлично. Расскажет Прасол самхорошо, не расскажет Он не рассказал, а сразу перешел к делу:
Мне потребуется три-четыре офицера. Смелых, решительных, боевых. Только не от Деева.
В десантной дивизии есть заштатный резерв, предложил Шарков. Одни представлены на увольнение, другие ждут должностей. Такие тебя устроят?
Надо посмотреть людей. Это не проблема?
И комдива, Лисова, и кадровика майора Червякова я хорошо знаю.
Червяков? Знакомая фамилия.
Его отец генерал-полковникслужит в Москве, в Арбатском военном округе
Припоминаю. А сын?
О, мальчик он колоритный. Безбожно пил. Потом лечился. Теперь примерно служит и блюдет чужую нравственность.
Придется знакомиться.
Майор Червяков выглядел щеголем. Трудно сказать, как он успел обернуться, но к тому времени только три человека в дивизиигенерал-комдив, полковникначальник тыла и майор-кадровикносили новенькую российскую военную форму, возвышавшую их над остальными офицерами куда заметней, нежели размеры и число звездочек на погонах. Всем другим офицерам, как это водится в русской армии, приходилось донашивать тертые-перетертые в трудах и ученье обноски.
Положив руку на стопку личных дел, майор доложил Прасолу:
Вот список тех, кого в ближайшее время представим на увольнение в запас. А этихна выдвижение
Червяков говорил тоном, каким во времена давние суровые люди в форме, возвышавшей их над остальными, докладывали своим начальникам: «Вот списки тех, кого нынешней ночью надо взять, а воткоторых надо пустить в расход». Что поделаешь, тон и интонации чиновников мало зависят от определения, которое себе присваивает государство«демократия» или «диктатура». Все определяется только тем, сколько прав власть от своего имени предоставляет сидящим за столами бюрократам.
Пробежав глазами списки, которые подал майор, Прасол сказал:
Начнем с увольняемых. Давайте старшего лейтенанта Пермякова.
По вызову в кабинет вошел офицер. Подтянутый, крепкий, с обветренным лицом и мозолистыми руками. Вскинул руку к пилотке:
Старший лейтенант Пермяков.
Садитесь, предложил Прасол и указал на стул.
Может, не надо? возразил офицер. Вряд ли моя кандидатура вас заинтересует. Я нежелательный элемент, товарищ полковник.
Старший лейтенант смотрел Прасолу прямо в глаза, и уголки его рта кривила ехидная улыбка.
В дивизии, с необъяснимой поспешностью вступил в разговор Червяков, формировалась специальная группа для миротворческой службы в Абхазии. Старшему лейтенанту Пермякову было предложено место, он категорически отказался
Спасибо, товарищ майор, прервал его Прасол и посмотрел на Пермякова в упор. Струсили или что?
Старший лейтенант напрягся, непроизвольно сжал кулаки, сверкнул глазами.
Я бы, товарищ полковник, в ответ мог просто выйти и хлопнуть дверью. У вас в столице иные взгляды на все. Разве не так?
Может быть, миролюбиво согласился Прасол.
Военную службу я выбрал сознательно. У меня на счету двести прыжков. Свое дело люблю. Но мне не по душе быть миротворцем с автоматом. Не могу стоять в оцеплениях, где тебе в морду плюют, а ты только утираешься. Я присягал защищать Отечество, но никогда бы не стал стрелять в Белый дом или бить резиновым дрыном по головам стариков. Мне не по душе изображать миротворца в Грузии, где орут, что Россия все время держала их в кабале. Отделились, получили самостоятельность, пусть наслаждаются, сожительствуют с Шеварднадзе. И свои дела решают сами. Нет защитников? Пусть пошуруют по российским базарам. Или вырубят в Кахетии рощи ананасов и бананов, чтобы грузинские патриоты взялись за оружие, а не везли фрукты на наши рынки
Вы язва, сказал Прасол. Слава богу, не желудка.
Старший лейтенант усмехнулся.
Прасол прекрасно понимал, какие чувства гложут Пермякова, что заставляет его злиться и нервничать. Юношу, который выбрал себе цель на пороге жизни, успешно сделал первые шаги на избранном поприщеокончил училище, проявил себя честным самостоятельным командиром, вдруг поставили в дурацкое положение, показав, что ни он сам, ни его знания и опыт уже не нужны государству. И оказалось, что человек, призванный защищать других ценой постоянного риска, а возможно, и пролитой крови, сам оказался социально не защищенным. Он ощутил дыхание угрозы быть выброшенным на обочину в тот момент, когда начинать жизнь сначала будет очень трудно, либо невозможно вообще. В этом его убеждал пример майоров и подполковников, семейных, но бесквартирных; обремененных никому не нужными в наше время качествамичувством долга, ответственности, порядочности. Их просто выбили пинком из привычного круга дел, бросили на произвол судьбы без средств к существованию, без крыши над головой. Чтобы обезопасить будущее от такой судьбы, Пермяков решил сам хлопнуть дверью, пока мудрые кадровики не сплавили его вон под улыбки, цветы и марш «Прощание славянки».
Людей с подобными судьбами и настроениями Прасол видел и в своем кругу. Честных, преданных делу бессребреников, отдававшихся службе не за щедрую плату (когда на Руси она была щедрой?), а во имя идей государственных, гнали из кадров разведки и контрразведки во цвете лет, не взирая на добродетели и заслуги. Некоторые сжимали зубы, уходили в коммерческие структуры на должности штатных горилл при людях с толстыми кошельками, другие становились консультантами по безопасности в банках и богатых фирмах, возглавляли частные охранные агентства и бюро. Третьи, потеряв веру во все и вся, озлоблялись и смыкались с преступными структурами.
Хорошо, Юрий Иванович
Пермяков даже замер от неожиданности. За время службы ни один начальник не обращался к нему так. «Старший лейтенант», «Пермяков»на большее его командиры не шли, да и устав иного не требовал.
Слушаю вас, товарищ полковник
Что вы скажете, если я предложу вам настоящее дело? Когда-то, во времена Павла Первого, на рублевых монетах писали: «Не нам, не нам, а имяни твоему». Имелся в виду Бог. Не знаю, сколь уместно упоминание Бога на деньгах, но дело, которое предлагаюни мне, ни майору, Прасол кивнул на кадровика, а Отечеству, армии
Пермяков усмехнулся:
Вы же солидный человек, товарищ полковник, а слова у вас Извините, как у нашего бывшего замполита Резника. В прошлом он на всех собраниях был самым большим партийцем. Как Волкогонов. Теперь несет коммунистов на чем свет стоит. Опять же, как Волкогонов. Отечество, армия Разве вы не видите, как в стране грабят людей под разговоры о благе родины? Громят армию, а говорят о ее укреплении