Сколько еще меня здесь будут держать?
Пуаккар, оторвав глаза от своего рисунка, заметил:
Сегодня он уже третий раз об этом спрашивает.
Говорите по-испански! отчаянно вскричал Тери. Мне уже надоело слышать этот новый язык. Я его не понимаю, и вас я не понимаю.
Вам придется дождаться, когда все будет закончено, отчеканил Манфред на звучном андалузском наречии.
Тери зарычал и повернулся к камину.
Я устал так жить, буркнул он. Я хочу сам ходить по городу, без сопровождения Я хочу домой в Херес, где я жил свободным человеком Я уже жалею, что уехал оттуда.
Я тоже, спокойно произнес Манфред. Хотя не очень Надеюсь, ради вашего же блага, что не пожалею об этом сильнее.
Кто вы такие? после секундного замешательства взорвался Тери. Чем занимаетесь? Почему вам так хочется убивать? Вы что, анархисты? Что вы на этом заработаете? Я хочу знать!
Ни Пуаккара, ни Гонзалеса, ни Манфреда не огорчила резкость их пленника. Чисто выбритое, остроскулое лицо Гонзалеса поморщилось от удовольствия, он прищурил холодные голубые глаза.
Превосходно! Идеально! пробормотал он, ощупывая взглядом лицо Тери. Острый нос, небольшой лоб и articulorum se ipsos torquentium sonus; gemitus, mugitusque et parum explanatis
Физиономист мог бы продолжить данное Сенекой описание человека в гневе, но тут Тери вскочил и окинул всех троих сердитым взором.
Кто вы такие? медленно произнес он. Почем мне знать, что вы делаете это не за деньги? Я хочу знать, почему вы держите меня, как преступника, почему не разрешаете читать газет, почему запрещаете самому выходить на улицу и разговаривать с теми, кто знает мой язык? Вы сами не из Испании, ни вы, ни вы Ваш испанский да, но вы не из той страны, которую знаю я. Вы хотите, чтобы я убил но не говорите как
Манфред встал и положил ему на плечо руку.
Сеньор, ласково произнес он, заглядывая ему в глаза, прошу вас, умерьте пыл. Я еще раз заверяю вас, что мы не убиваем ради выгоды. У каждого из этих двух господ, которых вы видите перед собой, состояние превышает шесть миллионов песет, я еще богаче. Мы убиваем и будем продолжать убивать, потому что все мы пострадали из-за несправедливости, от которой закон не смог защитить нас. Если если на какое-то время он замолчал, продолжая смотреть на испанца серыми глазами, потом продолжил: Если мы убьем вас, это будет первый случай подобного рода.
Издав свирепый рык, Тери вскочил и прижался спиной к стене. Смертельно побледнев, он, словно загнанный волк, переводил взгляд с одного на другого.
Меня Убить меня! задыхаясь, просипел он.
Никто из троих не пошевелился, только Манфред опустил протянутую руку.
Да, вас, сказал он, кивнув. Для нас это будет нечто новое, поскольку до сих пор мы убивали только во имя справедливости А убить вас было бы несправедливо.
Пуаккар смотрел на Тери с жалостью.
Именно поэтому мы и выбрали вас, пояснил он. Дело в том, что мы не можем полностью исключить из наших планов предательства, вот мы и подумали, что лучше уж это будете вы.
Поймите, мягко продолжил Манфред, ни один волос не упадет с вашей головы, если вы будете верны нам. К тому же вы получите награду, которая даст вам возможность жить в Вспомните девушку из Хереса.
Безразлично пожав плечами, Тери снова сел, но руки его дрожали, когда он сунул в рот сигарету и чиркнул спичкой.
Мы вам предоставим больше свободы Вы будете выходить на улицу каждый день. Через несколько дней мы все вернемся в Испанию. В Гранаде в тюрьме вас называли молчуном Мы надеемся, что вы таким и останетесь.
После этого для испанца разговор продолжился на тарабарском языке, поскольку остальные перешли на английский.
С ним хлопот очень немного, сказал Гонзалес. Теперь он одет как англичанин, так что внимания к себе не привлекает. Ему не нравится каждый день бриться, но это необходимо, и, к счастью, у него светлые волосы. Больше всего его злит, что я не разрешаю ему разговаривать на улице.
Манфред заговорил о деле.
Я пошлю Рамону еще два предупреждения, и нужно, чтобы одно из них он нашел прямо у себя дома. Он мужественный человек.
А что Гарсиа? полюбопытствовал Пуаккар.
Манфред рассмеялся.
Я видел его в воскресенье вечером Милый старичок, пылкий и прирожденный оратор. Я сидел в глубине небольшого зала и слушал его речь (на французском) в защиту прав человека. Это был Жан Жак Руссо, Мирабо, просвещенный Брайт, а аудитория в основном состояла из юнцов-кокни, которые пришли туда, чтобы потом рассказывать знакомым, что побывали в храме анархизма.
Пуаккар нервно побарабанил пальцами по столу.
Скажите, Джордж, почему такие вещи никогда не обходятся без банальности?
Манфред рассмеялся.
Помните Андерсона? Когда мы заткнули ему рот кляпом, привязали к стулу и сказали, почему он должен умереть Когда в полутемной комнате не было ничего, кроме умоляющих глаз приговоренного, мерцающего приглушенного света лампы и вас с Леоном и несчастной Клариссой в масках. Вы стояли молча, а я читал смертный приговор Помните, как в эту минуту в комнату из кухни снизу донесся запах жареного лука?
А вспомните цареубийцу, подхватил Леон.
Пуаккар кивнул.
Вы имеете в виду корсет? уточнил он, и остальные двое засмеялись.
От жизненной прозы невозможно отделаться, вздохнул Манфред. Бедный Гарсиа, от которого зависят судьбы наций, и любопытные девицы из окрестных лавок; трагедия и запах лука; выпад рапиры и китовый ус корсета Они неразделимы.
Все это время Тери курил сигарету за сигаретой и смотрел на огонь, подперев голову руками.
Возвращаюсь к нашему делу, сказал Гонзалес. Я полагаю, больше мы ничего не можем сделать до того самого дня?
Ничего.
А после?
Наши художественные репродукции.
А после? повторил Пуаккар.
Есть дело в Голландии, а именно, Херман ван дер Биль, но там ничего сложного. Предупреждать его надобности нет.
Пуаккар посерьезнел.
Я рад, что вы заговорили о ван дер Биле, за него давно уже надо было взяться Через Хук ван Холланд или через Флиссинген?
Если будет время, через Хук, конечно.
А Тери?
Я о нем позабочусь, легкомысленно произнес Гонзалес. Мы с ним поедем по суше, в Херес Там, где девушка, улыбнувшись, добавил он.
Объект их разговора докурил десятую сигарету и, тяжело вздохнув, выпрямился.
Забыл вам сказать, продолжал Леон. Сегодня, когда мы выходили на прогулку, Тери очень заинтересовался объявлениями, которые висят на каждом углу. Ему очень хотелось знать, почему их читает так много людей. Пришлось ему солгать А я терпеть не могу ложь, Гонзалес говорил совершенно искренне. Я наплел ему что-то о скачках или о лотерее, и он, кажется, поверил.
Тери понял, что говорят о нем, несмотря на то что его имя произносилось на английский манер, и стал прислушиваться.
Мы оставим вас развлекать нашего друга, встав, произнес Манфред. Нам с Пуаккаром нужно провести несколько экспериментов.
Двое вышли из комнаты, прошли по узкому коридору и задержались у небольшой двери в самом конце. Большая дверь с правой стороны, закрытая на задвижку и висячий замок, вела в студию. Вытащив из кармана небольшой ключ, Манфред отпер дверь, вошел и щелкнул выключателем, озарив комнату тусклым светом запыленной электрической лампочки. Было заметно, что здесь недавно пытались навести порядок. С двух полок был убран мусор, и теперь на них стояли ряды маленьких ярких бутылочек, с номером на каждой. На зеленом сукне грубого стола в беспорядке громоздились всевозможные мензурки, пробирки, конденсаторы, химические весы и две странного вида стеклянные машины, похожие на газогенераторы.
Пуаккар придвинул к столу стул и осторожно поднял металлическую чашку, которая стояла в миске с водой. Манфред, смотревший через его плечо, сказал что-то насчет густоты жидкости, наполовину заполнявшей этот сосуд, и Пуаккар слегка кивнул, будто услышав комплимент.
Да, произнес он довольным голосом, полный успех, формула оказалась абсолютно правильной. Скоро она нам пригодится.
Он поставил чашку обратно в миску, потом сунул руку под стол и достал из ведра пригоршню ледяной крошки, которую аккуратно высыпал вокруг резервуара.
Я называю это multum in parvo взрывчатки, сказал он, снял с полки пузырек, согнутым мизинцем открыл пробку и капнул пару капель беловатой жидкости в металлическую чашку. Это нейтрализует элементы, сказал Пуаккар и вздохнул с облегчением. Я человек не нервный, но только сейчас за последние два дня почувствовал себя спокойно.
Запах просто жуткий, пожаловался Манфред, закрывая платком нос.
Над чашкой поднялся легкий дымок.
А я на такие мелочи никогда не обращаю внимания, сказал Пуаккар, опуская тонкий стеклянный стержень в смесь. Потом он вытащил стержень и посмотрел, как с его конца стекают красноватые капли. Прекрасно, промолвил он.
И теперь это не взорвется? спросил Манфред.
Теперь это не опаснее чашки шоколада.
Пуаккар вытер стеклянный стержень тряпочкой, поставил пузырек на место и повернулся к товарищу.
Что теперь? спросил он.
Манфред ничего не ответил. Он отпер старый сейф, стоявший в углу комнаты, извлек из него полированную деревянную шкатулку, открыл и показал Пуаккару ее содержимое.
Если Тери действительно так хорош, как он говорит, вот то, что приведет сэра Филиппа Рамона к смерти, сказал он. На эту приманку он непременно клюнет.
Весьма изобретательно, коротко прокомментировал Пуаккар и добавил: А Тери осознает, какой шум поднялся?
Прежде чем ответить, Манфред закрыл шкатулку и вернул ее в сейф.
Понимает ли Тери, что ончетвертый из «Благочестивых»? уточнил он и, подумав, сказал: Думаю, что нет. Тысяча фунтовэто примерно тридцать три тысячи песет, к тому же обещано помилование Но девушка в Хересе
У Смита, репортера, появилась блестящая идея, и он поспешил поделиться ею со своим начальником.
Неплохо, похвалил его редактор, что означало: идея действительно стоящая. Совсем неплохо.
Мне просто пришло в голову, скромно сказал довольный репортер, что кто-то из четверки может быть иностранцем и не понимать ни слова по-английски.
Верно, согласился редактор. Спасибо за предложение. Сегодня же этим займусь.
Итогом этого разговора было то, что на следующее утро «Мегафон» появилась с полицейским объявлением на французском, итальянском, немецком и испанском.
Глава V. Чрезвычайное происшествие в «Мегафоне»
Возвращаясь с обеда, редактор «Мегафона» встретил на лестнице издателя. Мысли моложавого на вид издателя были заняты новым проектом (а редакция «Мегафона» это место, где каждый день рождаются новые проекты), но он отвлекся и поинтересовался «Четырьмя благочестивыми».
Шумиха продолжается, ответил ему редактор. Люди только и говорят, что о предстоящем обсуждении законопроекта, а власти делают все возможное, чтобы защитить Рамона от покушения.
А общее настроение?
Редактор пожал плечами.
Несмотря на бомбу, никто не верит, что действительно что-нибудь произойдет.
На мгновение издатель задумался, а потом спросил:
А вы что думаете?
Редактор рассмеялся.
Я думаю, что угроза не будет исполнена. Во-первых, это будет не так-то просто сделать. Если бы «Четверка» заранее не предупредила Рамона, у них бы могло что-нибудь получиться, но теперь
Поживемувидим, сказал издатель и направился домой.
Поднимаясь по лестнице, редактор задумался, сколько еще «Четверка» будет снабжать его первосортным сенсационным материалом. Ему очень захотелось, чтобы они все же попытались привести в исполнение свою угрозу, пусть даже потерпят неудачу, а в том, что так и будет, он ни секунды не сомневался.
В его кабинете было темно, дверь заперта. Он порылся в кармане, нашел ключ, повернул его в замке, открыл дверь и вошел.
«Хотел бы я знать» подумал он, протягивая руку и нажимая кнопку включения света. И в эту секунду что-то ослепительно сверкнуло, на миг вспыхнуло пламя, и кабинет снова погрузился в темноту.
Удивившись, он вышел в коридор и потребовал переносную лампу.
И вызовите электрика, рявкнул он. Опять эта чертова пробка сгорела!
Когда принесли лампу и вошли в кабинет, выяснилось, что вся комната заполнена ядовитым дымом, и электрик первым заметил, что все лампочки выкручены из патронов и аккуратно сложены на столе. От одного пустого патрона тонкий вьющийся проводок вел к маленькой черной коробочке, из которой и валил густой дым.
Откройте окна, приказал редактор и, когда принесли ведро с водой, осторожно опустил в него странную коробочку.
И лишь после этого редактор у себя на рабочем столе обнаружил письмозеленовато-серый конверт. Он поднял его, повернул и распечатал, обратив внимание, что клей еще был влажным.
«Уважаемый сэр!
Включив сегодня вечером свет, Вы, возможно, решили, что стали жертвой одного из тех чрезвычайных происшествий, о которых Вы так любите писать в своей газете. Мы должны извиниться перед Вами за те доставленные неудобства. Причиной Вашего замешательства стало отключение лампы в кабинете и замена ее на нехитрое устройство, содержащее порошок магния. Уверяем Вас, что точно так же просто было присоединить заряд нитроглицерина, что сделало бы Вас собственным палачом. Мы устроили это для того, чтобы продемонстрировать серьезность своего намерения привести в исполнение наше обещание относительно законопроекта об экстрадиции. Нет такой силы, которая смогла бы защитить сэра Филиппа Рамона от уничтожения, и мы просим Вас, как человека, руководящего огромной силой, добавить свой вес на чашу весов справедливости и призвать правительство отказаться от необоснованной меры, что спасет не только жизни множества тех безобидных людей, которые нашли приют в Вашей стране, но и жизнь министра, чьим единственным недостатком для нас является его излишнее усердие, направленное на недостойное дело.
Вот так так! пробормотал редактор и, вытирая лоб, посмотрел на мокрую коробочку, спокойно плавающую в ведре с водой.
Что-то стряслось, сэр? простодушно поинтересовался электрик.
Ничего, услышал он резкий ответ. Заканчивайте работу. Вставьте на место лампочки и уходите.
Электрик, любопытство которого разыгралось не на шутку, тоже посмотрел на плавающую коробочку с обрывком провода.
Интересная штучка, сэр, сказал он. Если бы вы спросили меня
Я не собираюсь вас ни о чем спрашивать. Заканчивайте работу, перебил его великий журналист.
Прошу прощения, сэр, сник умелец.
Через полчаса редактор «Мегафона» уже обсуждал ситуацию с Уэлби.
Уэлби, самый известный в Лондоне редактор-международник, широко улыбался, не скрывая удивления.
Я всегда знал, что эти ребята настроены серьезно, жизнерадостно сообщил он, и более того, я почти уверен, что обещание свое они сдержат. Когда я был в Генуе, львиную долю попадавшей к нему информации Уэлби получал из первых рук, когда я был в Генуе Или это было в Софии?.. Там я встречался с человеком, который рассказал мне о деле Треловича. Ну, вы помните, это один из тех, кто убил сербского короля. Так вот, однажды вечером он пошел в театр и ночью его нашли мертвым на площади с рапирой в сердце. У этой истории есть две очень интересных особенности. Международник принялся загибать пальцы. Во-первых, генерал был известным фехтовальщиком и имеются доказательства того, что он был не казнен, а убит на дуэли. Во-вторых, на нем был корсет (сейчас многие офицеры вслед за немцами взяли моду носить такие), и один из его противников, узнав это, вероятно в ходе поединка, заставил генерала снять его. В общем, когда его нашли, корсет лежал рядом.
И уже тогда было известно, что это дело рук «Четверки»? спросил редактор.
Уэлби отрицательно покачал головой.
Даже я тогда еще о них не слышал, с сожалением сказал он и спросил: А вы что-нибудь уже предприняли?
Я поговорил со швейцарами и посыльными, со всеми, кто тогда был на работе, но как проник в здание и ушел из него наш загадочный друг (я не думаю, что их было несколько), остается загадкой. Нет, это в самом деле что-то невероятное. Знаете, Уэлби, у меня появилось какое-то необъяснимое чувство Клей на конверте был еще влажный, это значит, что письмо написали и запечатали на месте, должно быть, за несколько секунд до моего возвращения.