Ленк, а знаешь, у меня сегодня такой роскошный палантин прямо в магазине свистнули. И брелок с очаровательной хрюшкой начала я делиться с подругой переживаниями.
Ой, Алиска, смотри, какой диванчик! вдруг закричала Ленка и, ухватив меня за руку и не слушая про несчастье, постигшее меня в «Ашане», потащила в мебельный отдел.
Сюда я заходить не собираласьвроде бы ни к чему. У меня и так есть вся необходимая мебель, и захламлять свою половину оганезовской комнаты чем попало я не собираюсь. Но Ленка так целенаправленно неслась куда-то в глубь салона, лавируя между креслами и журнальными столиками, что я невольно заразилась ее охотничьим азартом.
Ты глянь, какая прелесть! радостно верещала она, подбегая к ярко-красному кожаному дивану совершенно сумасшедшего дизайна и запрыгивая на него с ногами. Родная Италия, штук сто, наверное, стоит! Ой, нет, он наш, российский, и на него ломовая скидка! закричала она еще громче, приглядываясь к табличке на спинке дивана рядом с собой. Прикинь, всего-то тридцать тысяч рублей! Да это ж просто даром! Надо будет завтра же привести сюда Васечку, показать ему, пусть он нам дивасик купит. Ух ты! Класс! Я буду в черном пеньюарчике сидеть на красной лаковой коже и попивать шампусик! А Васечкапивасик! Супер! Полный улет!
Я окинула взглядом красный диван, Ленку на нем и двинулась к выходу. Диван как диван, ничего особенного. Мне, например, кофточка нужна, а я тут с диваном время теряю. Ленка догнала меня и, хватая за руку, взволнованно заговорила:
Алиска, мне позарез нужен этот диван. Только как его заполучить?
Ты ж зарплату получила, вот и покупай, дала я подруге дельный совет.
Ага, тебе легко говорить, а меня Васечка теперь каждый день у метро встречает. Говорит, что так денежки целее будут, а то мне сколько ни дай, я все потрачу. А может, все же купить дивасик-то? Васечка, конечно, расстроится, но не попрет же он его назад? Или попрет? Как быть-то, я прямо не знаю. Дешево-то как! Ладно, пойдем, в «Эконику» заглянем. Мне в прошлый раз накопительную дисконтную карту дали с десятипроцентной скидкой и еще какую-то карту обещали дать, «Просто так подарочек» называется. Интересно же, что они там дают в подарок. А вдруг клевые сумки или лаковые пояса?
Кофточку я все-таки купила, поэтому домой возвращалась вполне довольная собой. И босоножки по Ленкиной дисконтной карте тоже купила. Не упускать же случай? Ехала на Чистые Пруды и сама на себя радовалась. Умница, красавица, будущая знаменитость. Ни секунды не сомневаюсь в том, что рано или поздно сделанные мною фотографии появятся на страницах глянцевых журналов, и все будут говорить: «Посмотрите, вон идет та самая Алиса Гришечкина, которая снимала Бейонсе Ноулз в том синем платье с гипюровыми вставками, которое так ей идет. Умеет Гришечкина найти подход к знаменитостям, выискать нужный ракурс и подобрать крутой наряд!»
И что с того, что мой путь к славе лежит через фоторепортажи об открытии лесозаготовительных комплексов в Сибири и цветоводах-любителях? Главная заповедь современной продвинутой девушки, которая делает себя сама, искать во всем позитив. Именно так я и поступаю и, что самое главное, всегда нахожу. В смыслепозитив. Ну, или почти всегда, что в принципе одно и то же.
Когда я приехала в Москву из Белого Городка, я не думала, что мне сразу все преподнесут на тарелочке с голубой каемочкой. Моя тетушка Зоя Ивановна работает бухгалтером в Издательском доме «Здорово живешь», она и пристроила меня на должность фотографа в новостной отдел одной из дочерних газет холдинга.
Как тетя Зоя уверяла, пристроила по большому блату, хотя позже выяснилось, что вакансия фотографа в «Зеленом листке» пустовала целый годне находилось дураков на блатное место. Но, в конце концов, надо же с чего-то начинать? Не могу сказать, что я и раньше особенно надрывалась, а с прошлого года, когда мне подняли зарплату на пять процентов, все стало вообще замечательно.
В редакции я познакомилась со второй своей лучшей после Ленки Синицыной подругойНаташкой Оганезовой. Наталья пишет хлесткие статьи на все без исключения темы и имеет комнату в двухкомнатной коммунальной квартире. Да, кстати, история обитателей коммуналки заслуживает особого внимания и отдельного рассказа.
* * *
Когда-то квартира на Чистых Прудах не была коммунальной, а принадлежала целиком и полностью Наташкиному деду, генералу Оганезову, и его семье. Главному квартиросъемщику повезлоон умер незадолго до перестройки и всех безобразий, которые стали твориться в стране, так и не увидел. Поэтому жилье приватизировали в равных долях его наследникижена Ольга Дмитриевна и дочка Людочка.
Пользуясь связями покойного мужа, Ольга Дмитриевна пристроила дочь в МАИ, где военную кафедру возглавлял старинный друг генерала. И уже на втором году обучения Людочка выскочила замуж за хилого очкастого отличника Леву Каца, который мечтал посредством родственных связей с Оганезовыми избавиться от гнета докучливого военрука.
Заморочив голову легкомысленной однокурснице рассказами про авиацию Третьего рейха, отличник Лева быстренько заделал Людочке ребенка, и Ольге Дмитриевне ничего не оставалось, как принять пронырливого Каца в лоно семьи. Но расчетливый Лева не мог предположить, что насмешки военрука над его никчемностью в деле защиты отечества и сутулой сколиозной спиной ничто по сравнению с тиранией новоявленной тещи. Нет, тещи, конечно, бывают разные, но Леве не повезло в этом отношении больше, чем кому бы то ни было.
Генеральша сразу же невзлюбила тщедушного очкарика, который мало того что регулярно забывал гасить за собой свет в уборной, еще имел наглость тратить часть своей повышенной стипендии на покупку книг. И потому Оганезова-старшая пилила зятя с утра и до вечера, требуя обеспечить всем необходимым молодую жену, будущего ребенка и ее, пожилую вдовую женщину, которой не на кого больше опереться. К тому же Ольга Дмитриевна легла костьми, но не позволила дочери взять фамилию Левы, мотивируя это тем, что сын флейтистки и конструктора летательных аппаратов им не ровня.
Однако это обстоятельство ничуть не мешало вдове генерала гнать несчастного родственника разгружать по вечерам вагоны, и раза два Лева даже ходил на станцию, поддавшись на крики и плач родни. Но после этих походов студент стал чахнуть на глазах, пропускать занятия в институте и впадать в беспросветный пессимизм на заднем дворе винного магазина в компании таких же, как и он, разуверившихся в жизни друзей, обретенных у железнодорожных терминалов.
От окончательного угасания Наташкиного отца спасло только отчисление из вуза и весенний призыв в армию, из которой в семью Оганезовых Леонид Кац больше не вернулся. После бесславного бегства молодого отца от трудностей семейной жизни Ольга Дмитриевна осталась в семье за главную. Она пристроила внучку в садик, а Людмилу в райвоенкомат, где Наташкина мама имела непыльную работу и стабильный сезонный приработок, маскируемый под благодарность за содействие в оформлении нужных документов, дающих возможность сыновьям знакомых избежать тягот воинской службы.
Жизнь в семье Оганезовых потихоньку налаживалась. Год летел за годом. Зимой бабушка водила внучку на хор и в бассейн, летом всей семьей выезжали на дачу в Загорянку. Так бы они и жили, ругаясь по мелочам и сплачиваясь, когда приезжали погостить родственники из Чебоксар, но тут случилось непредвиденное.
Когда Наташка заканчивала десятый класс, бабушка решила сделать в квартире ремонт. Это была самая большая ошибка в жизни генеральши, но тогда Ольга Дмитриевна еще об этом не знала. Услышав краем уха про затевающееся мероприятие, непосредственный Людмилин начальник порекомендовал Оганезовым отличную бригаду рабочих-отделочников, ремонтировавших квартиры самых уважаемых людей района. Генеральша с радостью согласилась, и в тот же вечер к Оганезовым пришел Богдан Осипович Жок.
Раздевшись в прихожей, прораб обстоятельно развесил на плечиках ратиновое пальто, вставил принесенные с собой распорки в надраенные до зеркального блеска ботинки, достал из портфеля и надел на ноги домашние тапочки и отправился осматривать фронт работ. Ольга Дмитриевна в расчете на скидочку семенила за прорабом и, заламывая руки, причитала о полной невзгод и денежных затруднений жизни двух одиноких женщин, безо всякой помощи поднимающих болезного ребенка.
Прораб прошелся по генеральским хоромам, по достоинству оценил трехметровые потолки с лепниной, двадцатиметровую кухню и две комнаты, довольно запущенные, но с большими окнами, выходящими в тихий зеленый двор. И сделал соответствующие выводы. И уже на следующий день расторопные рабочие завезли шпаклевку, штукатурку, обои, лаки, краски, плинтуса и прочие строительные материалы. Богдан Осипович ремонтировал квартиру любовно, как для себя, попутно обхаживая уставшую от одиночества Людмилу.
Нет, конечно, Наташкина мать все эти годы не была одна, время от времени у нее появлялся сердечный друг, по поводу которого несчастная женщина до хрипоты собачилась с матерью-генеральшей. Ольге Дмитриевне не нравилось, что каждый новый ухажер норовил завалиться в их дом с подвядшим букетом полевых ромашек, поесть, попить, улечься спать, а поутру отправиться восвояси, нимало не заботясь, что принимающая сторона потратила на угощение половину зарплаты Людмилы и часть пенсии Ольги Дмитриевны. И хоть бы один кавалер принес с собою кусок вырезки, батончик колбаски, полкило ветчинки, стылую курицу или, на худой конец, банальный торт.
Не таков был Богдан Осипович. Он сразу расположил к себе мать будущей невесты, таская сумками в их гостеприимный дом продукты из Молдавии, откуда сам был родом. Правда, сам же он их и съедал, заставляя женщин часами стоять у плиты и жарить, парить и варить то загадочное и национальное, что он любит. Вскоре Людмила поднаторела в приготовлении мамалыгикаши из кукурузной крупы, с которой так хорошо подавать токан из свинины, рэсол из курицы, костицу и мушку. Ловко научилась делать вертуту с брынзой и плацинду с тыквой, а также еще много разных блюд, названия которых она так и не запомнила.
И вот когда практичный, обстоятельный прораб-молдаванин, твердо стоящий двумя ногами на земле, попросил руки дочери, генеральша ни секунды не размышляла. Что ж тут думать, если счастье само в дом плывет? Свадьбу сыграли в тесном семейном кругу, и, хотя Людмила и настаивала на венчании в Елоховском соборе, ограничились поездкой в ЗАГС на видавшем виды «Мерседесе» жениха. Ольга Дмитриевна ничего не имела против того, чтобы ее дочь взяла себе звучную молдавскую фамилию Жок, но на этот раз делиться фамилией не захотел жених. Так Людмила и осталась Оганезовой, хотя тайком и примеряла на себя звонкое нерусское слово из трех букв.
Ремонт тем временем подходил к концу, и новый муж Наташкиной матери доделал его по своему замыслу. Он для чего-то надстроил над кладовкой антресоли, уменьшив высоту потолка в коридоре почти наполовину. Ольга Дмитриевна сначала все спрашивала, зачем это да для чего, но скоро поняла все и так, без объяснений.
На Масленицу в гости к Богдану Осиповичу приехал брат Тудор. Генеральша расстаралась изо всех сил и, демонстрируя гостеприимство, встречала нового родственника семгой под грибным соусом и блинами с икрой. Тудор Осипович отдал должное блинам, семге, грибному соусу и поселился на антресолях. Предприимчивый прораб пристроил брата к строительному делу, и Тудор пять дней в неделю трудился в квартирах уважаемых людей района, а по выходным приглашал к себе друзей с работы. Друзья пили пиво, играли в домино и, спустившись с антресолей, смотрели телевизор в гостиной, куда Ольга Дмитриевна теперь боялась заходить, потому и поселилась на кухне. Масленица давно закончилась, минула Пасха, за ней пролетело Вознесение Господне, а гость все не уезжал.
Как-то женщины собрались с духом, заловили Богдана Осиповича в коридоре, приперли к стене и прямо спросили, когда уедет брат Тудор. Муж Людмилы очень удивился, обиделся и с вызовом ответил, что брат Тудор уезжать не собирается. Напротив, через знакомых в паспортном столе Богдан Осипович сделал родственнику прописку, и теперь Тудор Осипович Жокполноправный член их семьи. И добавил, что всегда удивлялся на русских, которые живут, как перекати-поле, все по отдельности, без роду, без племени. Нет чтоб объединиться и жить как люди, всей семьей
Ольга Дмитриевна тут же побежала в паспортный стол и начала там скандалить, требуя немедленного восстановления справедливости. И сразу же была приглашена начальником РОВД в кабинет, где ей подробно разъяснили, что ее дочь Людмила Оганезова из года в год нарушала закон, устраивая своим знакомым липовые справки для уклонения от службы в рядах Советской армии. А это, между прочим, уголовная статья. И если генеральша сейчас же не заткнется, то делу Оганезовой будет немедленно дан ход.
Вернувшись домой, Наташкина бабушка обнаружила двух племянниц зятя, которые укладывали детей спать в кладовочке, где раньше Оганезовы хранили ведра и швабры. Через пару дней в Москву подтянулся деверь, а следом за ним в квартиру на Чистых Прудах из далекого молдавского села переехали жить три свояченицы и разведенная кума с грудным младенцем на руках. Генеральша долго сдерживала распиравшее ее негодование, но наконец не выдержала и рассказала Людмиле о вероломстве ее начальника, который определенно намеренно втравил их в эту историю. Наташкина мать кинулась в родной военкомат, ворвалась в кабинет начальства и высказала подлецу все, что она о нем думает. И в тот же день вынуждена была уволиться с работы. Но, как говорится, нет худа без добра.
В поисках заработков судьба занесла Людмилу Оганезову в одну немецкую фирму, распространяющую пылесосы. И, предлагая товар, Наташкина мама как-то познакомилась с датским бизнесменом, который был потрясен изяществом и легкостью, с которым эта хрупкая женщина управляется со сложным агрегатом. А так как гражданин Дании собирался ограничиться только лишь покупкой пылесоса и домработница в его планы не входила, то он решил жениться на расторопной русской, уже владеющей мудреной бытовой техникой. Богдан Осипович не стал удерживать жену, поспешно переселившуюся к датчанину, и охотно дал ей развод, отсудив при этом маленькую комнату. И вот тут-то к прорабу перебрались из Молдавии оставшиеся родственники. Когда ходить по квартире, не натыкаясь на молдаван, стало невозможно, генеральша переехала на дачу в Загорянке.
Наталья к тому времени заканчивала Международный университет журналистики имени Марка Твена в Орехове-Борисове и наотрез отказалась составить бабушке компанию. Начинающая журналистка осталась жить на Чистых Прудах просто из принципа, аргументируя свое упрямство тем, что ее дедугенералу Оганезовубыло бы неприятно узнать, что его наследники так легко сдали свои позиции и уступили жилплощадь иноземным захватчикам. Время от времени уставшие молдаване уезжают на историческую родину отдыхать, и из далекого молдавского села прибывает очередная партия строителей с женами и детьми, сменяя тех, что уже оттрубили свою вахту. И, как правило, от вновь прибывших можно ожидать всего, чего угодно. Вплоть до проникновения в соседскую комнату и поползновений съесть припасы из буфета, соблазнить хозяйку молдавским вином и зажигательными танцами или даже попыток овладеть ею силой.
Но Наталья девушка отчаянная и потому съезжать не торопится, а чтобы сподручнее было отбиваться от подвыпивших родственников своего отчима, сдала мне половину комнаты, начиная от шкафа и до правого окна включительно. Денег подруга с меня не берет, но требует оплачивать коммунальные услуги и электричество. А если учесть, что свет горит у нас сутки напролет, счета достигают поистине астрономических размеров и порой сопоставимы с оплатой снимаемой однушки где-нибудь у Кремлевской стены. Но на Чистиках жить весело и позитивно. По-богемному. Как в каком-нибудь Вудстоке. Вот я и не ропщу.
* * *
Когда я открыла дверь и ввалилась в квартиру, переламываясь пополам под тяжестью сумок, мне сразу же бросился в глаза некоторый беспорядок, царивший в коридоре. Прямо на меня, расставив руки в стороны и высунув от удовольствия язык, несся на роликах малолетний пацан. На моих, замечу, роликах. Фирмы, между прочим, «Саломон». Эти ролики я купила в прошлом году, чтобы красиво кататься в парке Горького, да все как-то руки не доходили. Вернее, ноги.
И поэтому мои парадные «Саломоны», дорогущие, как три самолета, хранились в коробке под вешалкой, на которой висела шуба в чехле. Пусть не норковая, а из щипаного бобра, но тоже ведь вещь! А теперь на вешалке болтался только чехол, зато в шубе разгуливала какая-то соплюшка лет восьми. Длинные бобровые полы волочились за ней по полу, и девчонка все время наступала на них каблуками моих зимних сапог. Эти сапоги тоже хранились в коробке под вешалкой, потому что в Наташкиной комнате катастрофически не хватает меставсе завалено книгами.