Выпить дайте, хрипло произнес Антон.
А ты принес? осведомилась Лика, но, стушевавшись под взглядом Сергея, послушно вытащила из шкафчика початую бутылку коньяка и три стопки. Антон вырвал бутылку из ее рук, глотнул прямо из горлышка, скривился, и только потом разлил коньяк в стопки.
Да что случилось-то? не выдержал Сергей. Антон мотнул подбородком в сторону Вовки.
У придурка этого спроси.
Я у тебя сейчас спрашиваю, разозлился Сергей. Какого хрена вы приперлись среди ночи и еще в «Что? Где? Когда?» играете?
Антон выпил, замотал головой, отказываясь от подвинутой Ликой тарелочки с нарезанной колбасой, зло выпалил:
Он цацки в ломбард отнес. Те, из салона.
Вова понуро опустил голову. Лика похолодела.
Добычу из сейфов Коростылева они даже не делили между собой, упаковали в мешок и спрятали в гараже, где Сергей держал машину. Гараж был арендован у совершенно постороннего мужика, так что связать его с Сергеем было весьма проблематично. Но перед тем, как спрятать украшения и монеты, Лика тщательно все просмотрела, а позже, когда полицейские заставили ее сделать опись похищенного, ловила себя на мысли, что чего-то в мешке с драгоценностями не хватает. Естественно, во время ограбления никто не смотрел друг другу под руки, и что-то рассовали по карманам. Лика подозревала такой исход, но думала, что у подельников хватит мозгов не светить похищенное в скупках и ломбардах.
Вы что, дебилы? ахнула она. Это же антикварные украшения, а не фигня с турецкого рынка! Их же сразу заметят!
Чего этовы? возмутился Антон. Лично я ничего никуда не относил.
Вова! гаркнул Сергей, присовокупив несколько матерных слов, ты. о чем думал, полудурок?
Да кто ж знал то? всхлипнул Вова. Все как-то само собой получилось. Денег не осталось, а тут эта бранзулетка в кармане бултыхается. Ну, я ее и скинул. Раньше-то никогда осечек не было, чего бы не приносил
Лика схватилась за сердце.
А сейчас? произнесла она немеющими губами. Вова пробурчал что-то нечленораздельное, а Антон, опрокинув в рот очередную стопку, ехидно вставил:
Менты к нему приходили.
Сергей поперхнулся, а Лика, почуяв, как ноги моментально стали ватными, безвольно сползла на стул. Господи! Надо же было связаться с этими идиотами!
И что? незнакомым, чужим голосом спросил Сергей.
Да ничего, отмахнулся Володя. Дома только мамка была, а она уже две недели не просыхает. Так что ничего они от нее не добились. Я ментовскую машину у дома увидел и заходить не стал. Сосед потом рассказал, что по мою душу были, выспрашивал, где я, когда домой вернусь, но он-то калач тертый, ничего им не сказал. Вот!
Вова откинулся назад, навалился на стенку и даже слабо улыбнулся, демонстрируя молодецкую удаль.
Ты чего радуешься, кретин? спросил Сергей ласковым голосом. Это ты сейчас от ментов ушел, да и то случайно, потому что твой калач не сдал где ты тусишь. А завтра что делать будешь? Куда пойдешь?
Ну
Вова смутился, почесал лысую макушку и неуверенно произнес:
Уеду куда-нибудь. Страна большая. Вернусь, когда все утихнет через месяц-другой.
Антон вздохнул и закатил глаза.
Идиот, произнес он с жалостливым сожалением. Ты хоть понимаешь, что сейчас менты все раскопают, телефоны на прослушку поставят или как там это называется? Раскопают все связи, а через тебя, дегенерата, на нас выйдут!
Вот теперь Вова, кажется, по-настоящему испугался. В полумраке, рассеиваемом только ночником из прихожей, было сложно разглядеть его лицо, разве что блик на лысине виднелся отчетливо, и вдруг этот самый блик истерично затрясся.
Мужики, жалобно пролепетал Вова, напрочь игнорируя Лику, а что делать теперь?
Что делать, что делатьсухари сушить! рявкнул Антон. На него зашикали сразу с трех сторон и он добавил чуть тише:Послал бог кореша Когти надо рвать, пока не прихватили. Если менты Вову возьмут, он нас сразу сдаст, потому что тупой, как сибирский валенок.
Да, медленно протянул Сергей. Надо сваливать.
Пацаны, у меня ж того денег нет, жалобно произнес Володька.
Ты что? Все потратил? воскликнул Антон.
После грабежа в сейфе Коростылева, помимо драгоценностей, была и небольшая кучка денег, которую поделили на четыре части. Этих денег могло хватить недели на две, а то и на месяц, если не сильно шиковать, и то, что Володька умудрился спустить все за несколько дней, не просто раздражало, а бесило до глубины души. В ответ на вопрос Антона тот лишь ниже опустил голову и засопел.
Значит жрать и пить не будешь, зло сказал Сергей. И в сортир только по команде, придурок, блин!
Вова поднял голову и жалобно проблеял:
Вы же меня не бросите?
Не бросим, буркнул Антон, и в вязкой атмосфере скандала его тон показался Лике недобрым. На бывшую турбазу поедем за город, там перекантуемся. У меня ключи есть, дядька оставил, просил приглядеть. Места глухие, для отдыха не сезон. Там точно никто искать не будет. На вокзалы сейчас соваться не с руки, наверняка менты не совсем идиоты, быстро сообразят, что мы из города валить собрались.
Сам-то дядька где? спросил Сергей.
В больнице. Надолго он там. Туберкулез у дядьки. А рыбаков сейчас нет, на озерке всю рыбу извели, один карась остался. Какой дурак за карасем в такую даль поедет? Да и дороги там не дай бог
На кухне надолго повисла тишина. За окном еще шумел плохо засыпающий город. Откуда-то издалека, со стороны железной дороги, ухнул гудок пролетавшего поезда и невнятный гул диспетчерских голосов, перекликающихся нечеловеческим языком. В трубах гудела вода, видно какой-то полуночник принимал душ. Из вентиляции несло жареной рыбой. Лика почувствовала тошноту и вскочила, опрокинув стул. Зажимая рот рукой, она склонилась над унитазом, извергая из себя остатки ужина под этот тошнотворный рыбный запах. Ужас сжимал ее горло когтистыми лапами.
Сплюнув, Лика поднялась, и стала умываться, плеская в лицо холодной водой.
Игра не стоила свеч. Чертов бриллиант, проклятое, сверкающее великолепие в одночасье разрушил ее жизнь. Какого черта она не оставила его Коростылеву? Пусть бы давилась от зависти и несправедливости, но сейчас спокойно спала бы под блоком Сергея, не испытывая этой мерзкой дрожи в животе и коленях. И теперь она ненавидела сокровище, покоившееся, как ни пошло это звучало, в трусах Сергея, который вопреки ее мыслям, оказался не таким уж лопухом, не доверяя камень даже ей. Нои в этом она боялась признаться даже себепродолжая ненавидеть проклятый бриллиант, она все равно продолжала его вожделеть, и мысль продать его, пусть даже за баснословные деньги, казалась Лике кощунственной. Оставшись наедине, она словно бы слышала в голове ядовитый шепоток Толкиеновского уродца, продавшего за сокровище душу.
Моя прелес-с-с-сть
Прелес-с-с-сть
Она еще не знала, что беременна, и даже не допускала подобной мысли. Медленно, словно старуха, она выползла из ванной, равнодушно отметила, что после ее ухода в кухне царила полная тишина, и стала собирать вещи, думая о том, как быстро слетел с катушек при виде бриллианта Коростылев, как изменился Сергей, и что стало с ней самой.
Глава 12
Окна Никитиной квартиры были темными, но Саша по опыту знала: это еще ничего не значит. Он вообще не любил включать верхний свет, работал с одной слабой настольной лампой, освещающей лишь клавиатуру. Да и когда телевизор смотрел, свет гасил. Однако в глубине души шевелился ядовитый червячок сомнения: что если его дома нет? Или хуже: что дома, но не один? Как смотреть ему в глаза после предательства, как разговаривать? Как просить о помощи? Саша припомнила Никиткиного приятеля, выражающего высшую степень отрицания совершенно нелепой фразой:
«Очень сильно невозможно».
Вот и ей, поднимающейся на второй этаж, было «очень сильно невозможно» страшно, до ломоты в суставах, до боли в посиневших от напряжения висках. Где-то между первым и вторым этажом, зависнув ногой над ступенькой, Саша малодушно захотела сбежать, оставить все как есть, надеясь, что все рассосется само собой. По большому счету, все вполне могло рассосаться, уж больно дикими выходили оправдания, данные следователю на его еще более дикие вопросы. Но сбросить со счетов свой нынешний статус подозреваемой или, как минимум, соучастницы, было трудно. Оттого Саша, тщательно взвесив, бросилась к тому, кто однажды уже оказался впутан в ее семейные дела и мастерски разобрался во всем. Ну, или почти во всем.
На лестничной клетке Саша притормозила и неуверенно протянула руку к звонку.
Все было не так. В подъезде недавно сделали ремонт, выкрасив панели в синий цвет, заштукатурили плешь на потолке, побелили стены. Никиткина дверь тоже оказалась новой, из хорошего железа с панорамным глазком, а вот звонка по-прежнему не было. Саша прислушалась. На уровне вибрации из-за дверей донеслись грохочущие басы и вой гитар. Она облегченно вздохнула и постучала.
Басы смолкли. Саша постучала еще раз, услышала шаги, а затем в глазке мелькнул и исчез свет. Дверь бесшумно приоткрылась.
Привет, хрипло сказала Саша.
Никита, сильно загорелый, почти незаметный в темноте, кабы не ядовито-зеленая майка, дернул плечами и весьма прохладно ответил:
Привет.
Возникла неловкая пауза, а затем Саша неуверенно произнесла:
Можно войти?
А, ну да, входи, конечно.
Его тон был неприветливым. Никита посторонился, пропуская ее в квартиру, закрыл за ней дверь и, прислонившись к стене, молча ждал, пока она снимет пальто и пристроит его на вешалку, не сделав ни единого движения, чтобы помочь. Саша, привыкшая к его политесам, слегка поджала губы, а затем, напомнив себе, что пришла в качестве просительницы, посоветовала не обращать внимания на его недружелюбный вид.
Отличный загар, похвалила она.
Спасибо, кивнул Никита и мотнул рукой в сторону гостиной, мол, проходите, гости дорогие. Саша, недолго думая, прошла.
В гостиной, оставленной в прошлом году с боем, слезами и истерикой, все было так же и не так. Мебель осталась прежней, но кое-какие детали добавились или исчезли. Прежде всего (Саша заметила это в первую очередь) пропала их совместная фотография, большая, стильная, на которой они, обнявшись, хохотали под дождем. На ее месте висела картина: осень сочными грубыми мазками, кажется Париж, а, может, какой-то другой город, пара под зонтом черными силуэтами, разбросанные желтые и красные листья. На полу у окна стояла гигантская ваза, покрытая черным лаком, на которой то ли выгравировали, то ли выцарапали сложный орнамент со слонами и дивными птицами. Рядом с вазой притулился дешевый столик из Икеи, а на немклетка, в которой щурился проснувшийся волнистый попугайчик небесно-голубого цвета. В квартире было как-то непривычно, почти стерильно чисто, что Никите, в общем-то было несвойственно, и только под клеткой попугая на полу валялась шелуха от корма да несколько легких перьев. Саша изобразила интерес, наклонилась над клеткой, едва сдержавшись, чтобы не провести пальцем по столу на наличие пыли. Порядок явно был наведен женской рукой, и это наводило на невеселые размышления.
О, кажется, у тебя что-то новенькое, с преувеличенным восторгом вымолвила она. Это мальчик или девочка?
Мальчик, Гриша, неохотно произнес Никита и пояснил:Брат маме подарил, а у них кошка. Она бы от него быстро пух и перья оставила. Так что пришлось забрать. Чай будешь? Или кофе?
Мальчик Гриша встрепенулся и склонил голову на пол, неуверенно чирикнул с присвистом, перепрыгнул поближе к кормушке и стал клевать семечки, поглядывая на Сашу черными бусинками глаз. Откуда-то из брюшка, а, может, из крыла, вылетело еще одно перышко и спланировало вниз, провалившись между прутьями клетки. Саша проводила его взглядом и, спохватившись, ответила, повысив голос, так как Никита уже был на кухне:
Чай, пожалуй Мне поговорить с тобой надо.
Она прошла следом за ним, уселась на табурет, глядя, как он нервно наливает в чайник воды из кувшина-фильтра, не то ставит, не то швыряет на стол из холодильника кулечки с конфетами и печеньем, и тихо, но серьезно повторила:
Мне нужно с тобой поговорить.
Ну, раз надо, говори, негромко бросил Никита, невольно поджигая запал. Бомба внутри Саши мгновенно вспыхнула и с наслаждением плюнула раскаленной лавой. Саша подпрыгнула на стуле и неожиданно-склочным голосом выпалила:
О, пожалуйста, не веди себя так, будто я в чем-то виновата!
Никита обернулся и иронично дернул бровью. Как она ненавидела это почти мимолетное движение, совершенно одинаковое, как под копирку и у него, и у этой стервы Быстровой! Кто у кого почерпнул, слизал, тщательно отрепетировав?..
Ты считаешь, что не виновата? усмехнулся он и театрально всплеснул руками:Замечательная позиция. Мужик всегда виноват.
Саша была готова вскочить и бросить ему в лицо что-нибудь обидное, истинно-женское, бессмысленное, без каких-то внятных аргументов, мол, не отпустил бы, если б любил. Но глядя на его хищное, безжалостное лицо, стушевалась, припомнив, что, в общем-то, он прав, и разрыв, действительно произошел по ее вине. И потому она беспомощно пролепетала, инстинктивно вытягивая руки перед собой, словно пытаясь защититься от стихии.
Никит, послушай Тебя вся родня ненавидела за ту историю с прошлым деда. Они считали, ты не должен был все вытаскивать наружу, да еще и публиковать. Ведь есть какие-то этические нормы
Дед Саши погиб в позапрошлом году при загадочных обстоятельствах, а она, не поверив в самоубийство, прибежала к журналисту Шмелеву с просьбой разобраться. Никита и разобрался, что повлекло за собой скоротечный роман, закончившийся катастрофой, и развенчанием культа личности деда Саши, оказавшегося едва ли не предателем родины. Более того, Никита не раз предлагал Саше прекратить копаться в прошлом, но она не захотела. В итоге все кончилось плохо, и она понимала это так же хорошо, как и он.
Почему эти этические нормы не затронули тебя? зло спросил Никита и брякнул об стол чашками. Ты прекрасно знала, что я опубликую эту статью, и, тем не менее, сама попросила о расследовании, так как не верила в самоубийство. Можно было остановиться в любой момент, но ты не захотела. А когда правда вылезла наружу, я остался крайним, а тычистенькой, потому что, видите ли, не захотела осложнений отношений с родственниками. И потому легко и непринужденно выкинула наши отношения в мусор.
Но что я могла сделать?
По крайней мере, не идти у них на поводу. Тывзрослая женщина уже и вправе сама решать, с кем оставаться.
Ну, спасибо тебе за женщину, и тем более за взрослую.
Мадемуазель, оставьте свое неуместное кокетство, скривился он, налил чай и уселся напротив, разглядывая столешницу с преувеличенным интересом.
Вот теперь сдерживать слезы стало «очень сильно невозможно». Саша всхлипнула, задышала, как собака, схватила чашку, отхлебнула кипятку и вновь задышала часто-часто, втягивая холодный воздух. Никита на ее страдания даже внимания не обратил, сидел красный от злости, с надутыми щеками. В таком состоянии его было невозможно пронять слезами. Уж это Саша помнила из прошлой жизни. Закатишь истерикуон просто уйдет.
«Чурбан бесчувственный, зло подумала она, а себе посоветовала:Терпи!»
Чай был почти выпит, когда она решилась положить свою руку на его (он свою не отдернулуже успех!) и мирно произнести:
Ну, не злись. Я понимаю, что виновата и сама все испортила. Мы ведь можем сейчас просто поговорить, не касаясь скользких тем, правда? Как добрые товарищи?
Как товарищи?
Его бровь снова иронично дернулась. Саша моментально вскипела:
Господи, Шмелев!
Ладно-ладно, усмехнулся Никита и вкрадчиво поинтересовался:И о чем мы будем говорить, если скользких тем не касаться?
«Хватай крючок, акула», подумала Саша и вдохновенно произнесла:
Вообще-то мне нужен твой совет. Ты, наверное, слышал, что на днях был убит местный ювелир?
Коростылев? Он, по-моему, в нашем универе когда-то преподавал
По небрежному тону Никиты было понятно: акула если и не захватила крючок, то уже собиралась это сделать. Подробности убийства, о которых еще никому не было известно, действовали на него, как красная тряпка на быка. В глазах уже засветились огоньки азарта, оттого обрадованная Саша поспешила раздуть это пламя:
Да, это Яков Семенович. Я у него как раз училась.
Хочешь детали узнать? Там не так много чего в прессу просочилось, потому как грабителей не нашли. Я в деле не копался, по-моему, Витька Сахно что-то такое писал
Я знаю. Получилось, что я с Коростылевым разговаривала незадолго до смерти.
Вот как?
Вот теперь акула, раздосадованная тем, что давний конкурент криминальной хроники Витька Сахно, дрянной мужичок с подленькой душой, но отличной хваткой на сенсации обскакал на повороте, заглотила наживку. Саша торопливо изложила подробности своего визита к Коростылеву, звонок из полиции и допрос. Никита слушал внимательно, и даже что-то черкал на салфетке, хотя мог бы и за блокнотом сходить, но, видимо, боялся сбить с мысли, упустить подробности. Саша завершила рассказ новостью об исчезновении Лики.