Ну, что? Как успехи?
Молчит, пожал плечами Кирилл. Невинная овечка.
Все они невинные до поры до времени, скривился Протасов. А мы людей теряем из-за таких вот Он матюгнулся. Кстати, машину нашли. И недалеко нашли. Лобовуха пробита, сидения в дырках, но крови нет. Даже странно, что тачку бросили, она вполне на ходу.
А номера пробили? встрепенулся Кирилл, краем глаза заметив, как подобралась Колчина.
Обижаешь, оскалился Протасов и сунул Кириллу бумажку. И так все интересно получается. Машинка у нас зарегистрирована на Алексея Чебыкина, 1967 года рождения, проживающегогде бы ты думал? В Михайловке! А знаешь, кто такой Алексей Николаевич Чебыкин шесят седьмого года рождения? Это Леша Сизый, законник известный, пахан михайловских.
О как, удивился Кирилл и поглядел на съежившуюся Колчину.
Что? с вызовом спросила она. Я впервые слышу о каком-то Сизом. И требую адвоката!
Вызови ей адвоката, приказал Протасов. Я ее сам допрошу. Минимум, сопротивление припаяю, а там как карта ляжет. Соучастие в убийстве как пить дать. А там поглядим, будет ли Сизый свою кралю выручать.
Глава 23
Дом в Михайловке, куда предположительно перед смертью заходил Панарин, выглядел неприступной крепостью. Двухэтажное здание, обнесенное глухим забором из желтого кирпича, утыканное по периметру елками, скрывающими окна от посторонних взглядов, казалось недружелюбной пещерой людоеда. Походив вокруг, Никита вздохнул. Мысль просто надавить кнопку звонка на воротах улетучилась сразу. Создавалось впечатление, что дом живой, ну, или, по крайней мере, из каждого окна смотрит снайпер. Да и что можно было сказать михайловской братве? Как объяснить, что тут забыл городской журналист?
О чем спросить? Может, так: «Здравствуйте, не вы ли завалили Панарина, а если вы, то за что? И, пожалуйста, не частите, я еще диктофон не достал» Никита еще раз глянул на темные окна дома, вздохнул и поежился. Мысль явиться сюда была глупой. Никто ему просто так ничего не скажет.
Ночью подморозило, дороги превратились в каток, так что ехать в Михайловку на машине Никита не рискнул. Его верный «фольксваген», чиненный-перечиненный после пары серьезных аварий, в последнее время страдал одышкой и заимел привычку глохнуть без повода. Да и лысые покрышки не способствовали передвижению в гололед. Поэтому Никита поехал на электричке, сдуру выбрав утреннюю, и теперь маялся от безделья. До ближайшей электрички было четыре часа. Закинув на плече рюкзак, Никита, обуреваемый недобрыми предчувствиями, поплелся к автовокзалу, притулившегося к торцу вокзала железнодорожного.
На вокзале было пусто. В освещенном окошке скучала кассирша, неподалеку от дверей на жестком алюминиевом стуле сидела закутанная, несмотря на тающий снег, в тулуп бабуля с большой корзиной и жевала булку. На Никиту она уставилась с неподдельным интересом.
Сломался автобус-то, без всяких предисловий начала старушка, едва Никита вошел внутрь. А Карпов уже набил свою колымагу людями и укатил. Я вот не успела. Так что будем мы с Кузенькой сидеть, ждать, пока еще кто приедет. Не автобусы, а горе горькое.
Никакого Кузеньки поблизости не было. Никита с подозрением покосился на корзинку, прикрытую полотенцем, и там, словно в ответ на его взгляд, что-то завозилось, а затем, из-под выцветшего зеленого махра высунулась рыжая морда толстого кота.
И что же, уехать вообще никак нельзя? расстроился Никита и погладил Кузеньку по голове. Кот презрительно поглядел на Никиту, зевнул и спрятался в корзине.
Ну, маршрутка через час придет, бодро ответила старушка, потом поглядела на часы, нацепила на нос очки, и охнула:Ой, чего это я говорю, дура старая! Через два. А потом и Карпов вернется, да и до электрички недолго Уедем, милок, не переживай. Хочешь булочку?
Спасибо, не хочу, отказался Никита и с тоской оглядел пустой зал, в котором, кроме неработающего кофейного автомата не было ничего интересного. Скажите, а вообще чем тут люди живут? Может, тут кинотеатр есть или кафе поблизости?
Ларек вон за углом, махнула булкой старушка. Там и чипсы эти американские проклятые, и лимонад, и водочка. Все яд! Раньше столовка прямо тут была, на вокзале. Какие пироги пекли! И борщ вкусный был. А сейчас вон, поставили ящик с чаем, да что толку? Он все равно не работает. А кафе через дорогу. Только оно в двенадцать откроется.
Никита раздраженно поджал губы. Часы показывали десять.
Чего ж так поздно то? резко спросил он. А если кому поесть захочется?
У, мила-а-ай, рассмеялась старушка. Это у вас в городе люди суетятся и бегают. А тут все неспешно, как в деревне. У нас много чего до пяти часов работает, даже паспортный стол. Чего людям зря на работе торчать, электричество жечь? А кинотеатр у нас есть, а как же! В клубе. Только фильмы к выходным подвезут. Так что в субботу приезжай, вечерней лошадью, как раз к фильму успеешь.
Никита закатил глаза:
Господи, воскликнул он, как вы тут живете? Это же каменный век какой-то!
Нормально мы тут живем, обиделась старушка. Как при советской власти. Пенсию хорошо платят, продуктов много, только дорого все. Так и тогда было нелегко, если вкусненького хотелось. В очередях стояли или в Москву ездили. Я помню, в восемьдесят пятом, потащилась, целую сумку пастилы в шоколаде привезла, да апельсинов. Фанту в первый раз попробовала, и эскимо. У нас-то только в бумажных стаканчиках мороженое было, да на развес. И книжек у нас было всегда много в магазинах. Из города завсегда в наш книжный приезжали, скупали все подчистую, у них-то кроме Карла Маркса и не было ничего, а я вот себе «Унесенных ветром» купила Не читал небось? Не мужская это книга вроде, про любовь. Вам, молодым, что попроще подавай.
Отчего же? усмехнулся Никита. Читал. И не раз.
Молодец, похвалила старуха. Мудрая книга. Я читать очень любила, пока совсем с глазами плохо не стало.
Никита уставился в гигантское окно-витрину с тоской. Неужели ему придется коротать тут время вместе со словоохотливой старухой? Можно, конечно, уйти, но куда?
Ты, мила-ай, коли совсем скучно, сходил бы в музей что ли? вдруг предложила бабка. Он вона, через три дома. Билеты недорогие, и открывается он с десяти.
Здесь есть музей? обрадовался Никита.
Есть, есть! Краеведческий. Вон, видишь, маковка торчит. Это был дом купца Елизарова, а уж при советской власти из него музей сделали. Сходи, да привет девушкам передай от Марфы Сидоровны.
Никита поднял рюкзак с фотоаппаратом и бодро бросился к выходу. У дверей журналист обернулся. Старуха сидела на прежнем месте и кивала ему вслед, а из корзины щурился кот, разглядывая Шмелева без особого интереса.
Музейдвухэтажный теремок с зеленой луковкой крыши, резными кружевами наличников и перил, смахивающий, скорее на церквушку, чем на жилой дом, показался Никите излишне лубочным и аляповатым. Конечно, вряд ли купец Елизаров красил его в такие дикие, ядовито-зеленые цвета, но на фоне грязного тающего снега и мрачных елок, музей все же смотрелся ярким радостным пятном. Латунная табличка гласила, что гостям здесь рады с десяти утра до пяти вечера (не соврала Марфа Сидоровна, похоже, после пяти тут все замирало!), а еще, что здание является памятником старины и охраняется государством. Никита тщательно вытер ноги о пластиковый коврик и вошел.
Внутри было тихо, пахло прелыми тряпками и немного ванилью. Охрана отсутствовала, хотя Шмелев подозревал: в этом месте красть нечего. Вряд ли взломщиков вдохновит коллекция лаптей и павло-посадских платков, неизменно фигурирующих в любой экспозиции провинциальных хранилищ. Золотишка тут нет, драгоценностей тоже, как и редких картин и икон. В темном коридоре не было видно ни души. Слева, за закрытыми дверями, выкрашенными в бледно-голубой цвет, слышалось журчание речей дикторов. Справа, в арочном проеме, виднелся зал с развешанными по стенам картинами и стеклянными витринами. На стене рядом висела прикнопленная бумажка: «Начало экспозиции».
Здравствуйте! гаркнул Никита в темноту. Есть кто живой? Алё!
За дверями завозилось что-то большое, звякнула посуда, а потом в коридор стремительно выскочила маленькая женщина лет пятидесяти-шестидесяти, в длинном бордовом платье, заколотом у ворота брошкой с разноцветными стекляшками. Поверх платья женщина куталась в серую шаль, недоглоданную молью.
Вы на экскурсию? Пятьдесят рублей билет, торопливо сказала она высоким птичьим голосом.
Нет, я не на экскурсию, зачем-то соврал Никита, выудил из кармана журналистское удостоверение и показал женщине. Я из газеты. Пишу статью про судьбу провинциальных музеев.
По сути, это не было совсем уж неправдой. Оказавшись без дела, Шмелев хотел всего лишь выжать из ситуации по максимуму, написать небольшой репортаж на сотню строк, добавить пару фото, тем самым оправдав свое шатание по районному центру, в котором ему, по сути, было нечего делать. Редактору будет нечем крыть, а Никита сможет оправдать свое отсутствие на работе.
А нас не предупреждали, ахнула женщина. Вы звонили?
Звонил, радостно подтвердил Никита. Звонил и звонил и звонил Но не дозвонился. А потом позвонил в управление культуры, Александре Ковалевской. Знаете Александру?
Женщина помедлила, а затем опрометью метнулась в кабинет, откуда послышался ее приглушенный взволнованный голос. Никита ждал, без интереса разглядывая потолок с глубокой трещиной в форме африканской реки Нил.
Молодой человек, послышался голос сотрудницы, вас к телефону.
Никита вошел в комнату, служившую сотрудникам бытовкой, и взял трубку древнего телефона.
Шмелев на проводе.
Ты что там делаешь? сердито спросила Саша. Да еще на меня ссылаешься.
Здравствуйте, Александра. Как вы помните, я пишу серию очерков о краеведении, занудно произнес Никита. Это моя любимая тема.
С каких пор тебя интересует краеведение?
О, краеведениетема очень занимательная, вы не находите? Тем более, в провинции, серьезно ответил Никита, косясь на сотрудницу, беззастенчиво подслушивающую разговор. В трубке здорово трещало, голос Сашки доносился, как из подвала.
Ты там совсем с ума сошел? возмутилась Саша.
Отнюдь. Достояние государственных фондовтема очень широкая. Помните, в последний раз я консультировался с господином Коростылевым и госпожой Крайновой. Они дали много ценной информации.
Услышав фамилии погибшего антиквара и пропавшей подруги, Саша на пару мгновений замолчала, а затем испуганно спросила:
То, что ты сейчас в музее имеет какое-то отношение к убийству?
Ни малейшего, успокоил Никита, памятуя, что в прошлый раз Сашку едва не выгнали с работы после громкого расследования журналистов. (Данные события описаны в книге Ирины Мельниковой и Георгия Ланского «Лик Сатаны»). Но в «подвале» дыра, и ее надо заткнуть. А тема хорошая.
Саша достаточно долго общалась с Никитой, чтобы понять, о каком подвале идет речь. Конечно же, речь шла о дыре внизу газетной полосы. Немного успокоившись, она велела передать трубку сотруднице. Та взяла ее с опаской, как дохлую сколопендру. Никита загадочно улыбался.
Женщина закончила разговор, положила трубку и с тоской поглядела на Никиту.
Директор-то у нас на больничном, запричитала она. Как я без ведома вам все расскажу?
А вас как зовут? улыбнулся Никита.
Агафонова я, ответила женщина. Елена Борисовна.
Елена Борисовна, во-первых, ничего криминального я у вас не спрошу. Это будет небольшой материал, без каких-либо скелетов в шкафу. Расскажете немного о музее, сотрудниках, состоянии фондов, проблемах, с которыми приходится сталкиваться. Во-вторых, привет вам от Марфы Сидоровны.
Елена Борисовна нахмурилась, а затем подобрела и махнула рукой.
Ладно. Давайте поговорим. Здесь беседовать станем или вы хотите экспонаты осмотреть?
А можно?
Чего ж нельзя. Правда, у нас штат сократили, так что я и заместитель директора, и экскурсовод, и хранитель фондов. Только я дверь запру. Больше-то нет никого на работе, не дай бог кто зайдет и что-нибудь стащит, пока мы тут ходим Вот, кстати, первая проблема. Сотрудников из-за кризиса разогнали, хотя, может и правильно. У нас одни пенсионеры работали. Начальствоне наше, областноерешило: слишком жирно и пенсию и зарплату платить. А какие у нас зарплаты? Слезы, да еще и минус налоги Пойдемте, у нас в соседнем зале замечательная экспозиция самоваров
«Замечательная экспозиция самоваров» на деле таковой не оказалась. Никита быстро заскучал и, с трудом сдерживая зевоту, лениво фотографировал убогие экспозиции, старательно задрапированные тумбы, на которых одиноко стояли невыразительные предметы старины. Не замечая его страданий, Елена Борисовна трещала, как счетчик Гейгера рядом с атомной подстанцией. Журналист украдкой поглядел на часы.
Господи Боже Электричка только в четыре А сейчас половина двенадцатого
Марфа Сидоровна говорила, что раньше жить было лучше, вставил Никита. Ну, при советской власти. Вы согласны?
Она склонна все идеализировать, махнула рукой Елена Борисовна. Это сейчас кажется, что все было замечательно, стабильно, все работали и были уверены в завтрашнем дне. Но это касается только эпохи застоя. При Хрущеве или Сталине разве мы хорошо жили? Бросьте! Вы слишком молоды, не знаете, что это такое. А я помню, как моих родителей раскулачили. А за что? Мы же не были даже зажиточными, просто мои родители имели маслобойку. Понимаете? Маслобойку! И за это на них донесли соседи, те же самые, что приносили молоко. При Хрущеве нельзя было держать гусей. А почему? Кто бы нам объяснил. Несколько кур, одну свиньюне дай Бог лишнее заведетсясразу под статью. И это все чушь, что у нас безработицы не было. Была! Только ее маскировали, раздували штаты. Вон, в паспортном столе сидели десять человеккуда столько? Сейчас одна сотрудница работает и то полдня. А наш музей и в советские времена не процветал. Никому и раньше не было дел до наших экспонатов. Да и сами видитеничего интересного. Хлам
Последние слова она произнесла с горечью, а затем, спохватившись, попросила об этом не писать. Но Никита ее уже не слышал. Застыв перед витриной, он почуял знакомый холодок на затылке.
В витрине стояла шкатулка. Деревянная, резная, хорошо знакомая по фотографии, показанной Мироновым. На табличке скромно значилось: «Чайная шкатулка. Мастерская Ружа. XIX-ХХ века». Шмелев почувствовал жгучее желание схватить экспонат, но для этого нужно было как минимум избавиться от экскурсовода, открыть витрину, но, увы, сделать это было не реально.
А это наш самый ценный экспонат на сегодня, сказала Елена Борисовна и ткнула пальцем в именную табличку. Преподнесен как выставочный образец, на время господином Чебыкиным. Это наш местный бизнесмен.
Последнее слово она произнесла с запинкой, словно зная о бизнесмене Чебыкине больше, чем следовало.
Господин Чебыкин увлекается антикварными чайными шкатулками, коллекционирует их. Мы уже неоднократно пытались убедить его выставить его коллекцию у нас, но, увы, он отказался. Зато в качестве жеста доброй воли пожертвовал для экспозиции одну жемчужину из своей коллекции Хотя она не особо ценная, да и состояние не ахти.
Сколько она может стоить? небрежно спросил Никита.
Ну, от силы тысяч сто. Видите ли, эта шкатулка сломана, потому Чебыкин и смог с ней расстаться, у него есть такая же. Но и эту он нам не подарил, дал на время Над своей коллекцией Алексей Николаевич чахнет, как царь Кощей.
Она давно здесь?
Шкатулка? Елена Борисовна повела плечами и запахнула шаль. Да месяца три. У нас экспозиция примерно по три- четыре месяца по плану. Вот, скоро чайную экспозицию свернем, самовары в запасник, а шкатулкувладельцу. Жаль, конечно Но ничего, скоро мы выставим коллекцию минералов, это гораздо интереснее. Может, школьников на экскурсию приведут, все не так тоскливо будет
А нельзя с этим Чебыкиным пообщаться? нетерпеливо спросил Никита. Все-таки какой-никакой, а коллекционер. Наверняка ему есть, что рассказать.
Сомневаюсь, что он захочет разговаривать с журналистом, неуверенно произнесла Елена Борисовна. Алексей Николаевич как бы вам помягче сказать В общем, с ним очень тяжело иметь дела.
Почему?
О, Господи, выдохнула музейная смотрительница и раздраженно ответила:Да бандит он! Я ж его сто лет знаю. Он сел еще по малолетке, а потом и пошло, и пошло Когда Чебыкин в город уехал, мы вздохнули с облегчением. В девяностые он никому тут жить не давал. А потом тихо стало, пока лет пять назад он не вернулся. Правда, сейчас он тихий стал, но тигру сколько угодно можно полосы закрашивать, он от того в мопса не превратится. Лучше уж напишите о ком-нибудь другом. Хотите, я позвоню в совет ветеранов? У нас живет Герой Советского союза Дмитрий Исаков, ему девяносто лет, а он еще ого-го!