Лика сделала шаг вперед, но он отпихнул ее стволом, ткнув прямо в грудь, да с такой силой, что она едва не упала.
Без меня ты его никогда не продашь, всхлипнула она в последней, отчаянной попытке остановить его. Никто не даст тебе за него реальную стоимость.
Думаю, если я его продам даже за пол цены, в накладе я не останусь.
Лика отшатнулась, сделала назад еще пару шагов, пока не уперлась в сосну. Сергей все улыбался, подходя к ней. Он придавил ее к стволу и прижался, вдыхая запах волос, а затем лизнул в щеку. Из его рта разило несвежестью и перегаром.
Сережа, пожалуйста, не надо! взмолилась Лика шепотом. Словно не слыша, он целовал ее куда-то за ухо, в шею, а потом оттолкнул так, что она упала на колени. Лика расплакалась. Сергей сделал пару шагов назад и картинно, как в плохом боевике, произнес:
Скажи «пока»!
Пока, послушно повторила заплаканная Лика, и, зажмурившись, услышала грохот.
Сергей, у которого не хватало половины головы и трех пальцев, попятился назад, с воем замахал руками, а затем рухнул, скуля от боли. Ружье с разорванным стволом упало на землю. Суча ногами, Сергей бился на земле, но на полноценный крик у него не хватало сил. Заснеженная трава вокруг оказалась забрызгана черно-красным.
Плача, Лика подошла к его бьющемуся телу, сунула руку в карман и, нащупав завернутый в платок бриллиант, потянула. Камень вывалился у нее из руки, и Лика стала искать его в снегу.
Цепкие пальцы в черно-красной жиже схватили ее за руку. Одинокий глаз с лопнувшими капиллярами глядел на Лику с ненавистью, из разбитого беззубого рта текла пена. Лика испуганно выдернула руку, с отвращением вытерла ее о землю и пошла, а потом побежала прочь, не разбирая дороги, отметая хриплые стоны.
Не слышу, не слышу, лепетала она. Но обмануть себя было сложно. Сколько бы она не бежала, хриплые стоны преследовали ее, как древнее проклятие, или въевшийся в кожу смрад пожарища. Она бежала, пока колотье в боку не вынудило ее остановиться. Лику вырвало прямо на ботинки. И только оттерев жирную слизь с подбородка, она поняла, что не знает, где находится.
Тяжелая туча, почти черная, стремительно заволакивала небеса, а вдалеке даже щерилась молниямичудо-чудное, для конца марта, но Лике, панически озиравшейся по сторонам, было не до наблюдений за природой. Выбрав наиболее перспективное направление, она пошла, как ей казалось, к турбазе. Не могли же они в своей заполошной погоне убежать очень далеко.
Они, может, и не могли, но удирая от стонов умирающего Сергея Лика явно выбрала не то направление, и сейчас совершенно не представляла куда идти. Через пару часов она, обрадованная, нашла чуть заметную тропинку, протоптанную зверьем, и пошла по ней, пока тропинка не растворилась в снегу. Топнув ногой от бешенства, Лика развернулась и пошла обратно. Отчаявшись, она нагибалась все ниже, стараясь разглядеть собственные следы в сгущающейся тьме, едва не плача, когда ее выносило на проталины. И где-то после трех часов блужданий ей показалось, что она увидела знакомые сосны и крышу турбазы.
Туча нагнала ее и ударила в спину беспощадным ливнем. Лика захныкала.
Когда она, промокшая и окоченевшая, с сломанным замком на сапоге, наконец, вышла к турбазе с какой-то незнакомой стороны, у нее не осталось сил даже порадоваться. Войдя в распахнутые двери, Лика упала на кровать и с полчаса лежала, не шевелясь, трясясь от холода, и только потом, слегка согревшись, вынула из кармана бриллиант. Камень сверкал и переливался в пальцах, как льдинка, завораживая каждой вспышкой на бесчисленных гранях. Холод выстуженной турбазы (впопыхах, дверь оставили открытой) впивался в каждую кость. За окном бушевала стихия. Первый, совершенно неожиданный дождь бил в землю. Лежа на боку, Лика корчилась под двумя одеялами от холода, да слушала, как в окна бьется страдающая от непогоды тайга, и, незаметно для себя заснула, совершенно измученная.
Утром она проснулась от голода. Охая, вытаскивая себя из кровати, Лика почувствовала боль в каждой клеточке организма. Сбегав в уборную, Лика торопливо кинулась искать съестное, обнаружив почти полное его отсутствие. Выскребая из рюкзаков остатки печенья, она дожевала эти жалкие крошки, запила водой и, немного полюбовавшись на бриллиант, решила уезжать.
Ключей от машины не было.
Подумав, Лика вспомнила, что они остались у Антона. Ей ничего не оставалось, только выйти за ними. Но едва она ступила на крыльцо, Лика похолодела.
Когда она бегала в сортир, ей не пришло в голов оглядеть окрестности, а они изменились коренным образом. Прошедший дождь сбил остатки снега. В панике оглядываясь по сторонам, Лика поняла, что совершенно не представляет, куда идти. Выбрав приблизительно верное направление, она пошла наугад, надеясь, что трупы подельниковне грибы, и обнаружить их будет просто.
Влажная земля, покрытая толстым слоем иголок, чавкала под ногами. Ноги Лики моментально промокли. Зябко ежась, исходив по лесу несколько часов, она так и не увидела приметного красного пуховика Сергея. Вернувшись к турбазе, Лика с час отдыхала, а затем побрела на поиски в другую сторону, взяв немного левее. Лес выглядел совершенно незнакомым. Забираться в откровенную чащу Лика побоялась, но ничего, что казалось виденным ранее, на глаза не попадалось.
Голодная и несчастная, она, боясь окончательно заблудиться, вернулась на базу вечером, рыдая от отчаяния. Если еще несколько дней назад она бы удивленно подумала: как это можно вообще заблудиться в лесу, да еще рядом с турбазой и дорогой, то теперь подобные мысли вовсе не казались ей забавными. От голода желудок совсем ссохся. Она бесконечно пила воду, пока совсем не одурела от нее. Холодный дом впивался в кожу, прилипая намертво, как лягушачья кожа к царевне, без всяких шансов на прекрасного царевича и его стрелу.
«Ты останешься здесь, шептал дом голосом покойного Коростылева и глумливо похохатывал, прямо как тот старый похотливый аспид. Ты убила, и теперь умрешь, сольешься с домом, как неупокоенные души на Летучем голландце, и будешь вечно страдать в каждом бревнышке, каждой дощечке, каждой комнате этого дома, пугая гостей шорохами. Тымоя и навсегда останешься моей»
Завалившись в холодную постель, Лика вынула телефон и попробовала сделать экстренный вызов. Но едва она нажала на экран, набирая номер, телефон окончательно разрядился.
Замерев под одеялами, Лика вертела в руках бриллиант и думала, что завтра снова пойдет на поиски, потому что если не найдет ключей от машины, остается пройти до города пешком, иначе умрет от голода и холода в пустом доме. Но даже умирая от страха, у девушки не хватало сил выпустить проклятый камень из рук, словно это было единственным, что еще поддерживало желание жить. А алмаз все нашептывал ей сказки, переплетающиеся с гнетом темных стен турбазы, отправляя Лику в сладкий дурман безумия, а у девушки не было ни сил, ни желания сопротивляться.
Глава 26
Грозу, прокатившуюся по дому, Танька, слава богу, не застала, но что-то недоброе почуяла, и, глядя на холодные лица Юлии и Валерия, дергала плечами в недоумении, а потом лезла с вопросами к обоим. Надо сказать, что супруги «Б в квадрате», как называли злопыхатели за глаза чету Беликова-Быстровой, особо не давали труда скрыть семейный разлад. А Таньку, любительницу всяческих драм, о которых можно посплетничать с собственной матушкой и подругами, донельзя раздражало, что с ней проблемами никто не делится. Юля знала о сестринской невоздержанности на язык, Валерий же вообще Таньку не выносил и с трудом терпел в доме. Хотя, пожалуй, только из-за нее, оккупировавшей гостевую спальню, и приходилось спать в одной постели, для «сохранения приличий». Правда, неизвестно, кому эти приличия были нужны. В спальне Юля так старательно возводила баррикаду из одеяла, что она напоминала пресловутый рыцарский меч, что клали в постели между девицей и очередным сэром Ланселотом, дабы тот не покусился на невинность юной дамы. Больше всего Валерия удручало, что, даже заснув, жена инстинктивно прекратила обниматься с ним, а раньше то и дело прижималась грудью к его спине. Сейчас такого не происходило, а стоило ему во сне закинуть на нее руку или ногу, как ее безжалостно сбрасывали. Неприязнь, источаемая Юлией, пропитала всю квартиру, сделав почти невозможным нахождение дома.
Сказать, что Юля не страдала было нельзя. От нее требовалось немало нервов, чтобы ежедневно находиться с мужем не только дома, но и на работе. В последние дни она стала уезжать позже, чтобы не тащиться с ним в час пик в одной машине. Факт измены Валерия сжигал изнутри, и, будучи натурой деятельной, Юля тут же принялась выяснять, кто же был его новой обоже. Выяснилось это, кстати, довольно быстро, но, к ее вящему сожалению, Танька подслушала разговор и немедля настучала своей матери, а тетка, распираемая радостью за чужое несчастье, тут же перезвонила с фальшивым сочувствием.
Юленька, но ты должна сознавать: семья семьей, но Танечка нуждается в покое и поддержке, лицемерно всплакнула она напоследок, и добавила:Ты же знаешь, ей надо беречься, у нееголос
Не будь Юля так расстроена, она бы расхохоталась. Уж больно этот разговор напоминал диалог Лены и Анюты из «Веселых ребят», не хватало только тарелочки сырых яиц и бюстика греческого мыслителя, о нос которого эти самые яйца кокали. Но тетка, сама не зная, подписала дочери приговор. Юля решила, что с нее довольно, Танька загостилась, и пора бы отправить ее на историческую родину.
Чтобы подсластить сестре пилюлю, Юля не пошла на работу и потащила ее в салон красоты, решив напоследок сделать из простушки красотку. Однако, действия Юлии довольно часто имели двойное дно, и салон был выбран не абы какой, и даже не свой собственный, приобретенный в прошлом году, а «Черная орхидея»претенциозный, дорогойбессмысленно дорогой, кстати, далеко не с самыми лучшими мастерами, осколок былого великолепия начала двухтысячных. Самым главным интересом в салоне было то, что владела им Галина Золотухина, ближайшая подруга Ирины Панариной. Имя главной свидетельницы Никитка выудил из потерявшего бдительность Миронова, а Юля, всерьез подозревая Панарину к причастности к смерти мужа, решила вбить в этот гроб последний гвоздь.
Танька по дороге дулась. Неудивительно: карьера певицы почему-то не сложилась, и, хотя нутром она понимала, что за славой следовало ехать в Москву, к тому же лет на десять раньше, осознать это окончательно не могла, сердясь на богатейку-сестру, что не желала давать денег на раскрутку. С ее дружком, лохматым журналистом Никитой, тоже не сложилось. В койку он ее, ясное дело затащил, но после пары раз, охладел окончательно, а однажды ласково назвал дурехой. И почему-то Таня понимала, что это был вообще не комплимент. Да и не перспективный он какой-то был. Ну, журналист, ну и что? Всего богатстваквартира в хрущевке, битый «фольксваген», да дорогой фотоаппарат. Не наш размерчик! Так что Таня была где-то рада, что у сестрицы дома не ладится. Так ей и надо! Но прощальный подарок приняла, легкомысленно отбросив обиды.
В салоне Золотухина к дорогой гостье и, между прочим, одной из основных конкуренток, выплыла не спеша, жеманно расцеловалась и, отправив Таню на процедуры, предложила Юле сделать маникюр за счет заведения. Та отказалась.
Ну, тогда жасминового чаю, дорогуша? отвратительно присюсюкивая предложила Галина. Жасминовый чайлучшее средство от печалей.
С чего ты взяла, что я в печали? удивилась Юля. Галина противно улыбнулась, отчего ее изломанный ботоксом лоб искривился в странной луге.
Слухами земля полнится, знаешь ли. Пойдем в мой кабинет.
В кабинете, дождавшись чая, Юля бесцеремонно принесла мужа в жертву, признавшись в его изменах. Новости Золотухиной доставили истинной наслаждение, а вот то, что Быстрова не кусает локти и не пытается приструнить изменщика, ее насторожило.
Зря ты так, изображая сердечность, пропела она. Это сейчас ты думаешь: я молода, красива, никуда он не денется, но, Юленька, тебе уже не семнадцать. А мужики, поверь, одним местом думают куда чаще, чем нам бы хотелось. Попадется какая-нибудь дрянь, и оставит тебя у разбитого корыта, заведет с ним детей еще Нет, нет, милая, пассивность в таких делахвещь опасная. Ты сейчас как моя подруга себя ведешь, а ведь я Ирке говорила, говорилаоставит тебя твой Олежа с голой задницей. И ведь почти оставил! Слава богу, прирезали его, а то бы выставил жену на улицу.
Ничего себе, везение, рассмеялась Юля.
Знаешь, лучше так, чем никак, серьезно возразила Галина. Ты вот девица не с самым лучшим характером, если муж уйдет, вряд ли отпустишь без боя. Останешься одна, точно не будешь ему здоровья желать, верно?
Не буду, согласилась Юля и отпила из чашки. Изображать спокойствие было почти невыносимо, но она держалась, только ногами нервно качала под столом. А Галина вдохновенно продолжала, не замечая, что равнодушие гостьи к проблемам Панариной было фальшивым.
А Ирочкасвятая женщина, вздохнула Галина, но при этом в ее словах скользило снисходительное высокомерие. Сколько она терпела, терпела, пока этот скот на стороне трахал Жанку Колчину. Я ведь когда узнала об их шашнях, сразу выгнала эту проститутку вон. Ты знала, что она у меня работала?
Нет.
Ну вот, работала визажисткой, но скажу я тебе, звезд с неба не хватала. Они у меня и познакомились, Олег с Жанной, в смысле. Я уж перед Ирой каялась, каялась, ведь кто ж знал? Ирочка простила, но того, что она терпела, никому не желаю. И потом зарезали его, такое избавление, а ведь мы в этот день с ней полгорода оббегали, я чудную шубку купила
Говорят, многие чувствуют, когда с их близкими беда случается, сочувственно сказала Юля.
Может, но Ирочка этого точно не чувствовала, и потому потом долго мучилась. Она вот развлекается, пока ее мужа там режут. И я ведь ни сном ни духом не подозревала. Только радовалась, что в кои-то веки вытащила ее прогуляться, точнее, она меня вытащила.
На этих словах Юля сделала стойку.
Она вытащила?
Ну да, закивала глупая Галина. Позвонила за день до того и предложила: поехали, в «Королеве» такие шубки выбросили, закачаешься. Ну, мне собраться долго ли? Рот закрыла да поехала.
Галина глупо хохотнула.
Чего ж она поехала, если в последнее время Панарины на осадном положении жили? удивилась Юля и отхлебнула остывшего чаю.
Так мы охранника взяли, отмахнулась Галина. И очень кстати, он хоть сумки нам таскал. Она его все просила: Женя возьмите, Женя принесите
Юля разочарованно опустила чашку. Охранника, амбала с лицом порочного херувима, встречавшего ее у ворот, точно звали Евгением, это она запомнила хорошо. Неужели ошиблась? А ведь такая хорошая версия была
Да, видела я его, вздохнула Юля. Молодой такой. Мордастый.
Галина фыркнула.
Это ты второго видела. У Ирки двое посменно дежурили: молодой и постарше, так их обоих Евгениями зовут. С нами тот, что постарше ездил, вечно недовольные рожи корчил: с бабами таскаться по магазинамто еще развлечение, это не в теплом домике сидеть да телик смотреть.
Юля откинулась на спинку стула. Вот теперь все сошлось.
Охранников было двое. Говоря об алиби, Панарина выставила в качестве свидетелей сразу двоих: охранника и подругу. Миронов, приехав к хозяйке на допрос, опросил охранника, молодого, мордатого Евгения, и тот соврал, что ходил с Ириной по магазинам, а глупая подруга, служившая еще одной ширмой, подтвердила: да, с нами был охранник Женя. Никому не пришло в голову проверить, что дом постоянно охраняли два человека с одинаковым именем. Одновременно Ирина составляла алиби своему любовнику. Убить хозяина он якобы не мог, так как вместе с его супругой бегал по гипермаркету. Юля задумалась, что было бы, если б Миронов нарвался не на того охранника и допросил истинного свидетеля. Этот вопрос следовало выяснить, но, по большому счету, факт никакого значения уже не имел.
Юля с трудом высидела до конца Танькиных процедур, сгорая от желания сообщить о своих открытиях Никите и Миронову. Вырвав сестру из лап массажиста, Юля помчалась домой, выпихнула Таньку на тротуаре, велев сидеть дома, а сама, словно ведьма на помеле, понеслась в сторону РОВД, попутно вызванивая Шмелева.
Как ни странно, но у дверей они все оказались одновременно. Юля и Никита подъехали с разных сторон, и, выскочив из машины, столкнулись лбами с Мироновым, выбегающим из здания, на ходу натягивая форменную куртку. От Шмелева и Быстровой он попросту отмахнулся и побежал к патрульной машине.