Колотов молчал, безучастно разглядывая Маратова.
Он звонил сегодня утром, продолжал погрустневший художник. Сказал, какие-то неприятности у него, сказал, что позвонит завтра после двух и заедет за товаром, в смысле за готовыми досками
Наши сотрудники останутся у вас, сказал Колотов. Придется не выходить никуда, покуда он не придет. Потерпите. Ну а потом подумаем, что с вами делать.
Весь оставшийся день, весь вечер и даже часть ночиникак не мог заснуть почти до трехон старался не забыть, как он разговаривал с художником, пытался поточнее вспомнить выражения, которые употреблял в допросах Питона и Гуляя, восстанавливал эмоциональное состояние, в котором пребывал в те моментынельзя же осрамить великий милицейский клан перед этими фасонистыми киномолодцами, и утром уже четко знал, что и как будет говорить на допросе с киношным жуликом.
В управление он вошел веселым, бодрым, подтянутым, несмотря на то, что спал-то малохотя в его возрасте это пока не столь важно.
Возле кабинета, предоставленного съемочной группе, остановился, пригладил волосы, одернул пиджак, слегка рукава подтянул, перед дракой словно, и только тогда потянулся к двери. Но не открыл ее, не вошел, пальцами только рассеянно помял скользкую металлическую ручку, пальцы горячие, влажные, а потом и вовсе руку отнял, оглядел ладонь с подозрением, обтер ее о пиджак, старательно, от плеча до пояса, будто и не учили его в советской школе светским манерам и хорошему тону. Почему не вошел? Сдвинул брови, размышляя, механически вынул сигарету, закурил. «Ну и войду, подумал, а дальше?
А дальше так.
Капаров тоже был сегодня бодрый и подтянутый.
Он обрадовался, увидев Колотова, заспешил навстречу, белозубо улыбаясь.
Ждем, ждем, заговорил он, учтиво беря Колотова под локоть. Осматривайтесь, осваивайтесь, обживайтесь. Он рукой обвел кабинет.
По углам, как солдаты на утренней поверке, вытянувшись изо всех сил, на тонких ножках стояли еще сонные слепые прожекторы с «ушками» по бокам, на полу беспорядочно громоздились деревянные и железные ящики, удавами извивались толстые провода, тенями по кабинету сновали люди с деловыми лицами. Какой-то молодой парень в наушниках прилаживал к штативу длинный, похожий на батон сырокопченой колбасы микрофон. А посреди кабинета на треноге замерло средоточие всего этого странного действа, предмет, ради которого расставлялись маленькие прожекторы, ящики, протягивались провода, прилаживался колбасовидный микрофонкамера. Короткий, с раструбом, как у старинных ружей, ствол ее был направлен на стул, где должен был сидеть и произносить правдивые слова Колотов.
Хотя, впрочем, чего вам обживаться, добавил режиссер. Вы в этом кабинете небось каждый день бываете.
Колотов машинально кивнул, не сводя глаз с черного зрачка камеры.
Капаров поймал его взгляд, хмыкнул.
Она еще не работает, сказал он.
Я вижу, Колотов постарался произнести эти слова сухо и безразлично.
Для начала прорепетируем. Хорошо? Капаров все время улыбался и делал доброе лицо, будто разговаривал с малышом. Репетициязалог хороших съемок. Согласны?
Колотов поудобней расположился за столом.
Расслабьтесь, посоветовал режиссер. Забудьте о камере, о дигах, о людях, обо мне Постарайтесь забыть. Люди вашей профессии должны это уметь, уметь отключаться.
Я отключился, неуверенно произнес Колотов.
Вот и прекрасно, заключил Капаров. Начнем. Представьте, что задержанный я. Вот я сажусь напротив, режиссер сел. Я расстроен, мрачен, весь замкнут на себя, режиссер поджал губы, с нехорошим прищуром покосился на Колотова. Импровизируйте, осиплым в студеных застенках голосом проговорил он.
Колотов обтер уголки губ, вольно откинулся на спинку стула, постучал пальцами по столу, поднял глаза на режиссера, открыл рот, набрал воздуха, застыл так на мгновение и выдохнул, помотав головой.
Ну что? тихим, терпеливым голосом спросил режиссер.
Сейчас, Колотов переменил позу. Он оперся на стол руками и подался вперед, набрал воздуху Вы будете говорить или нет? вдруг произнес он слабо и едва слышно текст сценария и по инерции продолжил:Лучше признавайтесь сразу
Режиссер сочувственно посмотрел на него и негромко засвистел незатейливый мотивчик из телефильмов про знатоков.
Так, сказал он, когда закончил насвистывать. Что случилось?
Колотов молча пожал плечами и закрыл глаза. Он увидел Питона, его смуглое, брезгливое лицо, его большой, тонкий рот, кривящийся в усмешке
Сейчас, сказал он. Минуту.
Может быть, создать обстановочку? поинтересовался Капаров. Вы тогда соберетесь. Знаете, как бывает в экстремальных ситуациях? Он крикнул за спину:Саша, Володя, Семен, давайте свет, звук, готовьте камеру.
Ударили белым диги. Под веками защипало. Колотов зажмурился.
Сейчас привыкнете, из темноты успокоил Капаров.
На какое-то время все словно забыли о Колотове. Режиссер громко и раздраженно отдавал указания, шумно засуетились люди из съемочной группы, оператор ругался с помощником из-за какой-то кривой бобины. Колотов тем временем курил и настойчиво сосредоточивался.
Все! крикнул наконец режиссер. Работаем. Он снова сел на стул, сделал бандитское лицо, сказал Колотову с хрипотцой, нажитой в жестоких карточных спорах:Сегодня снимаем только вас. Я подыграю за актера. Давайте. Приготовились, крикнул он, выпятив челюсть. Хлопушка! Мотор! Начали!
Застрекотала камера, затихли в темноте киношники. Колотов опять обтер уголки губ. Губы были горячие, будто их только что подпаливали на костре. Колотов сначала откинулся на спинку, некоторое время пристально смотрел на Капарова. «Хорошо», подбадривая, прохрипел режиссер. Потом Колотов стал угрожающе наклоняться вперед, пальцы его побелели, вдавливаясь в стол. Он открыл рот, вздохнул
Вы будете говорить или нет?! рявкнул он громово. Лучше признавайтесь сразу!..
Стоп! скучно приказал режиссер. Довольно. Пленка у нас в стране дорогая
Оператор снял кепочку, провел рукой по волосам. Потухли диги, медно мигнув напоследок.
Капаров помассировал шею, медленно поднялся, подошел к неподвижно сидящему Колотову, положил ему руку на плечо.
Не расстраивайтесь. Ерунда, сказал он. Мы найдем актера.
Ассистенты и рабочие, переговариваясь и прикуривая друг у друга, потянулись к двери.
Взгляд Колотова упал на руку. Пальцы крепко сжимали тлеющую сигарету Он поднес руку к губам, но курить расхотелось, и он бросил сигарету в сторону урны. Не попал. Сигарета сиротливо лежала на вымытом полу и обиженно дымилась. Колотов сделал шаг, нагнулся, чтобы поднять ее и отправить к обугленным сестренкам.
Капаров отчетливо кому-то сказал: «Ты что, дурак?»
Колотов выпрямился, резко развернулся, выскочил из комнаты и побежал по коридору. Прыжками преодолел лестницу. На втором этаже замедлил шаг. Вымученно улыбаясь и сдержанно кивая сотрудникам, дошел до своего кабинета. Вставил ключ в скважину. Вошел. Закрылся. Оперся горячей спиной о сейф. Постоял так с полминуты. Холод успокоил. Колотов улыбнулся.
«Сегодня я возьму Стилета, подумал он, и все будет хорошо».
Супермен
Часть первая2026 июля
Сегодня тихо и безветренно, покойно и солнечно с самого утра. Днем в каленом сизо-белом небе висели два-три облачка, дырявые, косматые, да и те обречены были, растаяли к вечеру. А еще ночью шел дождь, злой и студеный. И вчера он шел, и позавчера. Тяжелый, он побил цветы, кустарник, издырявил, а затем и зацементировал пляжи, жестоко разогнал пригревшихся отдыхающих, выхолодил прибрежную кромку моря, изувечил дороги глубокими обширными лужами.
И конечно, берег в этот день был пустынный и скучный, и не отливал песок золотом слепяще и весело, и не томилось в нем большое тепло, такое желанное и уютное, был он серый и мокрый и утрамбованный почти до твердости заезженного проселка. Все ждали, когда он размякнет, высушится. Когда это будет? К ночи? Завтра?
Вдоль пляжа неслась машина, ревела сердито, мощь свою выказывая. Ружин гнал «Жигули» почти на предельной скорости. Неожиданно затормозил, вывернул вбок, так, чтобы закрутилась машина волчком, веером высекая из-под колес мокрый песок, завертел восьмерки на полном ходу; подбадривая себя хриплыми вскриками, вдруг врезался в воду, въехал как на амфибии по самые дверцы, развернулся по дну, бешено вспенивая бегущие к берегу волны, и погнал вдоль пляжа, с шипеньем рассекая воду.
Лера охала, вскрикивала, то и дело зажмуривалась в испуге; вдруг хваталась за руль, а при резком повороте опрокидывалась на Ружина, непроизвольно обнимая его.
Умница. Не надо скрывать своих потаенных желаний, объявлял Ружин и добавлял, веселясь:Еще разок, пожалуйста, и снова на предельной скорости клал машину в вираж.
Они не видели, как бесшумно, выключив мотор на спуске, катил по шоссе вдоль пляжа сине-желтый милицейский мотоцикл с коляской и со старшим сержантом в седле. Одной рукой старший сержант держался за руль, другой расстегивал шлем, стирал со лба пот. Жарко, а старший сержант в теплом кителе, и галстук тугой петлей сжимает его горло. Приказали позавчера по случаю дождей и холодов в кителе на смену заступать, а сегодня не отменили, вот и парится старший сержант, не смея пуговку расстегнутьдисциплинированный, сознательный, примерный. Остановил он мотоцикл там, где кусты погуще, чтоб со стороны пляжа трудно заприметить его было, снял шлем, подправил влажные короткие волосы и принялся бесстрастно наблюдать за ружинскими кренделями.
Я больше не могу, сказала Лера, мертво вцепившись в сиденье. Ружин сделал очередной вираж, крутой, с рисковым креном. Я умру, прямо здесь. И тебя посадят. Убийца.
Меня оправдают, возразил Ружин. Я докажу, что ты нимфоманка и садомазохистка. У нас этого не одобряют.
Дурак, сказала Лера.
Хо-хо-хо, отозвался Ружин. Не любишь правду
Я тебя ненавижу, почти не разжимая губ, проговорила Лера.
Раз так, Ружин пожал плечами, я могу выйти. Он вдруг бросил руль, открыл свою дверцу.
Лера вцепилась в него, закричала испуганно:
Не надо, Сереженька!
Ружин захлопнул дверцу, положил руки на руль, заметил удовлетворенно:
Значит, все-таки я тебе нужен?
Конечно же нет, Лера отвернулась к окну, хмурясь.
Нет? переспросил Ружин.
Нет, подтвердила Лера.
Тогда смерть, сказал Ружин. Для обоих. Я давно мечтал об этом. Она соединит нас навечно. Он разогнался с ревом, мощно. До скорого свидания!
Машина неслась на темную, мокрую скалу, с острой верхушкой. Лицо у Ружина недвижное, маска, глаза без выражения, прозрачные, солнце бьет в лобовое стекло, и стекло оттого белое, будто молоком залитое. Лера закричала истошно, обреченно. Высокий, звенящий голос сорвался на хрип. Ружин вдавил педаль тормоза. Машина, качнувшись, застыла перед самой скалой. Лера обхватила руками голову, сморщилась некрасиво, заплакала, тихо, безнадежно.
Ну зачем? сказал Ружин скучно. Зачем, а?
Старший сержант сплюнул, проследил за полетом плевка, внимательно рассмотрел место падения, аккуратно засыпал плевок и, обтерев со лба пот рукавом кителя, надел лежавшую в коляске фуражку.
Лера достала сумку с заднего сиденья, вынула косметичку, смотрясь в зеркальце, платком вытерла щеки, промокнула глаза, выпятив нижнюю губу, подула на них.
Ты за что-то мстишь мне? спросила она. За что?
Ружин оживился.
Мщу, кивнул он. За тех добрых и порядочных парней, которых ты совратила и обесчестила. Он повысил голос, заговорил торжественно-обличающе:За тех, кто поверил тебе и которых ты обманула! Я мщу за поруганную честь, за отцов-одиночек
Я не шучу, перебила его Лера.
А я шучу, ухмыльнулся Ружин. Шучу, понимаешь? Я веселый. Ты не замечала?
Поехали, сухо сказала Лера.
Поехали, согласился Ружин.
Машина тронулась и покатила к шоссе, почти к тому самому месту, где хоронился старший сержант в кителе и с мотоциклом. Скрипуче пробуксовывая на отлогом подъеме, автомобиль наконец выбрался на шоссе. Сержант надвинул фуражку на лоб, перегнулся, достал из коляски жезл, ударил им, будто дубинкой, несколько раз по ладони левой руки и неторопливо пошагал навстречу. Когда машина была метрах в двадцати, он махнул жезлом.
Ну вот еще, сказал Ружин и прибавил газу. Сержант невольно отпрыгнул в сторону. Опомнившись, засвистел что есть силы, мелко подергивая головой от напряжения.
Во соловей, усмехнулся Ружин, взглянув в зеркальце заднего обзора. Ща фуражка слетит.
Кто придумал эти дурацкие свистки? сказала Лера. Звук у них неправильный, истеричный, безвкусный. От него хочется бежать, а не останавливаться. Глупые люди. Вот если бы ГАИ флейты дали.
Или в крайнем случае горны, заметил Ружин.
Нет, флейты лучше, мотнула головой Лера. Они нежнее, мелодичней
А горны громче, не отступал Ружин. Их лучше слышно.
Дело не в громкости, разозлилась Лера. А дело в отношении к людям Флейта говорит: «Остановитесь, пожалуйста, дорогой товарищ, к моему глубокому сожалению, я должен проверить у вас документы» А горн, что и свисток: «Стоять! Документы давать! Всех расстрелять!»
Нет, не согласился Ружин, у горна все-таки звуковой оттенок более уважительный и солидный, чем у свистка Он взглянул в зеркальце и подивился:Резво шпарит. Ну-ну, сказал он и надавил на акселератор.
Шоссе ушло в сторону от моря, потянулось в гору, вдалеке замелькал серпантин. Ружин уверенно и красиво вписывался в повороты. Сержант стал отставать. На втором витке он съехал с шоссе и двинул напрямик, по грязи, камням, мокрой траве. Мотоцикл ревел, буксовал, выбрасывая из-под колес комья мокрой земли, и наконец завалился набок, придавив сержанту ногу. Сержант заорал, и лицо у него сделалось свекольным.
Но вот, вдоволь наизвивавшись и набранившись, неразборчиво и невнятно, но чрезвычайно грубо и зло, сержант выбрался все-таки из-под мотоцикла и, держась за фуражку, спотыкаясь, помчался наверх, к шоссе. Успел-таки. Замызганный, свирепый, выбежал на середину дороги, расставил ноги, расставил руки, залился визгливым свистом, задрожал от победной радости.
Лера скривившись, закрыла уши руками, а Ружин, ухмыляясь, метрах в двадцати от сержанта резко надавил на тормоз. Заскрипели колодки, зашипели колеса, машину повело слегка юзом, и остановилась она возле самого сержанта. Бампер уперся прямо ему в ноги. Ружин открыл дверь, но выходить не стал.
Угости сигареткой, попросил он.
Что? оторопел сержант.
Целый день за рулем, Ружин помассировал шею. А ни одной сигаретки так и не выкурил. Хочется, понимаешь ли, до смерти Ружин удивленно уставился на сержантовы галифе:А чего грязный-то такой? спросил сочувственно.
Документы! вскипая, выцедил сержант.
Документы? Ну давай, показывай, добродушно улыбнулся Ружин и протянул руку.
Твои документы! сержант слабо шевельнул закаменевшими от злобы губами и вдруг заорал:Быстро! Давай быстро!
Ружин вылез из машины, успокаивающе выставил ладони, зачастил бархатно:
Тихо, тихо, тихо Извлек из кармана куртки документы, протянул сержанту. Тот нетерпеливо вырвал их и стал жадно рассматривать, одновременно мстительно восклицая:
Въезд в заповедную зону! Неповиновение работнику милиции! Превышение скорости!.. Дорого заплатишь!
Сержант, сержант, миролюбиво проговорил Ружин, послушай, здесь такое дело Он наклонился к уху милиционера и что-то энергично зашептал. Шептал долго. Лицо сержанта понемногу прояснилось, губы размягчились, запунцовели, он то и дело поглядывал сквозь стекло на Леру, наконец, кивнул головой, и тогда Ружин вынул из кармана сиреневую купюру и протянул ее сержанту, тот опять кивнул и положил деньги в карман. Получив документы, Ружин кинул их через открытое окно на сиденье, затем опять полез в куртку и вынул оттуда красную книжицу. Раскрыл ее, показал сержанту, представился:
Капитан милиции Ружин. Старший оперуполномоченный уголовного розыска. Теперь твоя очередь, Ружин протянул руку. Документы.
Удивительные порой процессы происходят в человеческом организме, все вроде уже дотошные врачи объяснили, ан нет, все равно изумляешься, когда видишь, как лицо человека в мгновенье меняет цвет, как в мультфильме. Был сержант бурачковый, а стал сержант крахмальный, даже глаза обесцветились.
Нет, сказал он. Да, сказал он. Хотя нет, сказал он. Хотя не знаю, сказал он и стал тереть глаза, как ребенок, а потом сказал:Я больше не буду, простите, а потом сказал:Я не местный, и в армии отличником боевой и политической подготовки был, музыкальным ансамблем руководил, пользовался авторитетом