Крепость Ангела - Инна Булгакова

Инна БулгаковаКрепость Ангела

13 сентября, суббота

Мистерияопыт прижизненного переживания смерти. Я сам поставил этот опыти вот переживаю. Мне хотелось уйти по-тихому, но сегодняшний день оставил крутые загадки, необходимо выговориться, пусть на бумаге.

Днем меня понесло с милой художницей на этюдымрачнейшее местечко у пруда, на исходе нашего леса, бывшего господского парка. Явладелец, наследник скольких-то там гектаров и облупленного двухэтажного флигелька. Смешно. А впрочем, не до смеха.

Она писала черные ели, я посидел на кочкеболотцем тянет,  тут накатила полдневная тоска (моя обычная, утром и вечером держусь достойно), и поплелся я во флигель, где пролежал, продремал почти до заката.

Явь стала продолжением снафреска на стене в изножье кровати (бабкиной еще кровати, с периной) предстала одушевленной, руки персонажей двигались, блеснули из-под капюшона глаза Это безумное ощущение приходит не в первый раз: кажется, я застаю таинственную тройку врасплохи вдруг они застывают в стройной недвижности старого (не старинного) изображения. Это бабкина фреска.

Отмахнувшись от морока, я вышел на просторное крыльцо, крытое, каменное, с лавочками под перильцами; на одной лавочке стояли два металлических сосуда необычной формынеобычное ощущение всколыхнулось Погребальные урны? Что сей сон означает?.. Из закатных зарослей вышел Евгений, давний мой приятель. Я крикнул, приподняв один из сосудов:

 Что это значит, черт возьми?

 А то ты не знаешь!  огрызнулся он столь же нервно; и в тот же миг на тропинке возникли художница с мольбертом и местный доктор, ведя велосипед; все четверо мы сошлись в центре лужайки, у сухого скелета чертополоха; я с прахом в руках.

 Вот те на!  воскликнул болтливый старик.  Кто-то умер?

 Всеволод Опочинин,  был ответ.  Он отравился вместе со своей любовницей.

 Какой любовницей?  спросил я тупо.

 Твоей женой, Родя.  Дружок мой, как нашкодивший мальчик, тревожно оглянулся по сторонам.  Да что вы, действительно!.. Телевизор не смотрите?

Мы молчали. Всего я мог ожидать в нынешней моей «мистерии», но не этого! Доктор объяснил обстоятельно:

 Здесь нет телевизора, у меня есть, но я редко включаю. Когда это произошло?

 Неделю назад, шестого сентября. Точнее, в ночь с субботы на воскресенье.

Из зарослей выступили еще два другаСтепа и Петр,  как гробовщики в трауре, приблизились, в аффектированном молчании склонивши непокрытые головы. Доктор продолжал в профессиональном увлечении:

 Отравление снотворным?

 Ядом растительного происхождения.

 Очень интересно!

 В предсмертной записке Всеволод завещал похоронить его в семейном склепе. Я и Наташу привез.

Я взглянул на урну в руках: в этой зловещей жестянке моя Наташа?

 Здесь Всеволод. Урны слегка различаются. Видишь бороздку в металле?  Что-то он там мне показывал, но я не мог сосредоточиться.  Где ключ от склепа?

 В буфете на кухне,  ответила единственная среди нас женщина и ушла в дом.

Сейчас, ночью, когда я пишу при свете ночника в спальне, вспоминаются самые мелкие подробностинеобходимо найти начало и определить конец этой поистине ужасной истории. Конец мне более-менее известен, но вот начало Не вдаваясь в психологические выкрутасы, перечислю фактыи, может быть, собранные в фокусе, они выявят неизвестное.

Из рода Опочининых, древнего и пострадавшего, нас осталось двое: мой кузен Всеволод и я. Крупнейший промышленник, биржевики стихотворец, у которого уже все в прошлом. Сестра нашего общего деда Мария Павловнахудожница с сословными претензиямисумела еще Бог знает когда приобрести этот обломок поместья с парком-лесом и склепом. С двоюродной бабкой мы почти не общались, но этой весной она дала о себе знать, разыграв классическую интермедию с наследством. Да, старуха вызвала нас с кузеном в Опочку, взвесила шансы и объявила: для поддержания дворянского блеска «имение» отойдет к биржевику. Нормально, этого следовало ожидать. Дальше все пошло ненормально: моя жена ушла к Всеволоду, после кончины бабули (только что, на днях) выяснилось из завещания, что склеп достался-таки мне, а любовники (в расцвете сил, богатства и прочих прелестей жизни) вдруг умерли.

Похороны Марии Павловны состоялись в прошлую субботу, пятого; я не поехал. Ближе к вечеру позвонил уязвленный кузен: родовое гнездо уплыло из могущественных рук. Старушкашутница. Мы встретились впервые после семейного скандала (безмолвногосклок и объяснений не было), в азарте он повышал и повышал сумму отступного. Я, как бешеная собака на сене, послал его к черту: мне не нужен этот склеп, но и ему не достанется. «Завтра же наследства лишу!»эта забавная его фраза рассмешила нас обоих и на какое-то кратчайшее мгновение восстановила детскую доверчивую связь. Мгновение прошло, мы стояли в громадной полутемной прихожей, среди раскрашенных католических статуй, возле святого Петра, кажется. Вошла она, заговорила. Я послал его к черту. Его, а не ее. Однако ночью она умерла.

Из высотки (необъятная квартира биржевика на площади Восстания) я сразу рванул в Опочку, где меня встретила Ларабабкина воспитанница нет, не воспитанница, просто два последних года она за ней ухаживала. «Я еще поживу тут немножко, закончу «Вечерний звон», ладно?»«Да ради Бога, хоть до конца дней!» Она тоже художница, девочка строгая, молчаливая, с прелестной непосредственностью. Мы не мешали друг другу, несмотря на разность состояний (я горел в огне, она витала в каких-то поднебесных прохладных слоях).

Я смотрел на металлический сосуд в руках, в котором заключался, так сказать, пепел брата моего.

 Женя, почему ты не сообщил раньше?

 О чем?

 Об их смерти.

 Телефона у вас нет. Я приезжалне застал. Прах отдали только сегодня. Мне с тобой надо поговорить.

 Говори.

 Наедине.

На крыльцо вышла Лара с большим французским ключом.

* * *

Заброшенное кладбище со старыми ракитами тут же, в трех минутах ходьбы. Могил уже не различишь в буйстве колючих жестких трав, часовенкаизбушка на курьих ножках, без окон, без дверей; за ней склеп из выщербленного черного мрамораневысокий миниатюрный мавзолей со стальной дверью явно позднейшего происхождения. Поворот ключа, пахнуло «нездешним» холодкомплесенью времен,  нагнувшись, я спустился по крутым ступенькам в тесный гробовой застенок. За мной протиснулся Евгений со второй урной. Остальные столпились у входа, усугубляя вечные сумерки.

 Отойдите!  Я взмахнул рукой, они сгинули.

В центре на каменном полу стояли два гроба.

 Бабка твоя,  прошептал Евгений.  И ее муж. Куда поставим?

 Все равно ну хоть к стенке. Он завещал трупы сжечь?

 Об этом не упомянул. Так удобнее.

 Удобнее?  Меня чуть не разобрал дикий, на грани рыдания смех; впрочем, справился.  Для кого удобнее?

 Мы с тобой потом поговорим,  каркнул дружок коротко; на пороге я бросил последний взгляд на прах, ощущая блаженное бесчувствие.

Из приличия (а может, сказывался некий подспудный ужас) мы постояли кружком возле склепа; плакучая листва, слегка тронутая золотым распадом, струилась до земли. Доктор, оптимист и материалист, не выдержал первый:

 В чем же причина суицида?

Евгений пожал плечами:

 Мир русского бизнеса непредсказуем.

 Всеволод Юрьевич был богат?

 Весьма.

 И кому же достанется состояние?

Женька посмотрел на меня пронзительно:

 Комукак ты думаешь, Родя?

Я промолчал, доктор не унимался:

 Поэт-миллиардер? Уникальное явление.

Слова старика прозвучали иронически, но взгляд, обращенный на меня, сверкнул восхищениемтак глядят на незаслуженного везунчика, избранного судьбой,  и мы отправились во флигель пить водку.

Нас было пятероВсеволод, Евгений, Степа, Петр и я,  пятеро стихоплетов, ходивших в поэтическую студию «Аполлон» во Дворце пионеров. Лет двадцать назад, ну да, где-то по пятнадцать нам было. И был мэтр, снисходительный гений из мелкого журнальчика, впрочем, мы быстро откололись и организовали свой кружок (собирались у меня), почему-то тайный. Все прошло, стихи прошли, однако тайное братство наше осталось, и они заседали (без меня) в прошлую субботу у Всеволода.

Всех бывших пиитов биржевик щедро пристроил: Евгения, нежного лирика,  личным секретарем; Степу, матерого модерниста,  управляющим; Петра, сурового реалиста со слезой,  менеджером по рекламе. Я один держался в гордой простоте. И вот сегодня эти деятели, тайные собратья, собрались в Опочке хоронить патрона. «Король умерда здравствует король!»

Степа и Петр привезли выпить и закусить, мы сели в большой комнате на нижнем этажеизящная лестница в два марша вела на второй, узкие стрельчатые окна в мелких переплетах без занавесей и каменные плиты пола придавали нашей трапезе изысканный монастырский колорит. Впрочем, было мясо, но, кажется, никто не ел, пили Ларин морс с мятой и брусникой и водкуза упокой, за царствие небесное, за «землю пухом». Однако удобнее оказалось сжечь и спрятать скорбный прах под мраморные своды.

Доктор крепко принял, закурил папироску и заговорил:

 В прошлую субботу, на похоронах Марьюшки, внук ее производил вполне здоровое впечатление. Его, конечно, разочаровало завещание (напоминаю, Родион Петрович, оно хранится у меня), но не верится, что этот удар сокрушил его.

Друзья смотрели на меня: за двадцать лет мы привыкли наши делишки обсуждать конфиденциально. Да не все ли равно теперь?.. Я кивнул Евгению, он начал нехотя:

 Конкретная причина самоубийства мне неизвестна и в записке не указана. Из Опочки он вернулся мрачный, читал поэму.

 Поэму?  переспросил я.

 «Погребенные»!  вдруг прогремел Евгений.

Я похолодел.

 Так называется фреска Марии Павловны! Ведь так, Лара?

Художница кивнула, тоже вроде пораженная. Я пробормотал:

 Три фигурытри фурии, сидящие за трапезой, лиц не видать, перед ними чаша с вином

Петр вставил:

 Об этом в поэме ни слова.

А Степа возразил:

 Но он же не дочитал до конца Что-то уж больно знакомое, Родь, уж не композиция ли рублевской «Троицы»?

 Это пародия: демоны вместо ангелов. Фреска написана нашей двоюродной бабкой тридцать лет назад на стене в спальне. Действует угнетающе.

Доктор как будто обиделся:

 Марьюшка была очень талантлива, очень.

 Откуда вы знаете?

 Как откуда?

 «Погребенные»ее последняя вещь.

 А вот и нет! Она еще рисовала дворянский пруд, тут, в окрестностях, но уничтожила.

В наступившем молчании художница сказала тихонько:

 Надо же, я сейчас над этим пейзажем работаю.

Я спросил:

 Почему он не дочитал этих самых «Погребенных»?

Ответил Петр:

 Он вдруг сказал: «Возникло срочное дело, надо позвонить. Ждите». И ушел почти на час.

 Он звонил мне,  пояснил я; друзья так и впились в меня взглядами.  Мы с ним виделись.

 Виделись?  цепко уточнил Петр.

 По его настойчивому приглашению. Торговались насчет семейного склепа, я не уступил.

 Почему к нам не зашел? Мы в гостиной сидели.

 Не хотел.

Степа нахмурился:

 Петь, не лезь в семейные дела. Самоубийство установлено, дело не заведено.

Петр тяпнул водочки.

 Мой друг погиб!  Сейчас рванет рубаху на груди («Мой друг бесценный»). Сдержался.

Я кивнул Евгению:

 Рассказывай.

 Я нашел трупы в постели. Они погибли одновременно, занимаясь любовью.

* * *

Даже эта безобразная картинка не смогла вывести меня из блаженного бесчувствия, почти равнодушно слушал я рассказ Евгения, скупой и монотонный. В ту субботу он остался ночевать у патрона по его просьбе (так случалось иногда). Воскресенье, у горничной и у охранников выходной. Он ждал до полудня.

 А зачем ты ждал?  уточнил Петр.

 Сева приказал: «Меня не беспокоить ни под каким видом. Завтра опознаешь наши трупы».

 У вас такие шуточки в ходу?  изумился доктор.

 У Севы. Надо знать его юмор макабрический, так сказать. Он много пил в тот вечер, имелось в виду то есть я имел в виду: буду возиться с его похмельем.

 Он был алкоголик?

 Алкоголики не сколачивают миллиардные состояния. Но иногда, изредка, ему нужна была разрядка.

«Однако!  Я усмехнулся про себя.  Однако как везет убийце! Нет, просто все одно к одному» Я спросил:

 Во сколько вечером вы расстались с Севой?

 Где-то в одиннадцатом я спать лег, а он удалился в спальню.

 Вы вместе пили?

 Нет. Он был с Натальей Николаевной.

Евгений постучался, вошеллюбовники, голые, лежали на огромном белом ложе-жертвеннике,  попятился было, но что-то поразило его, заставило приблизиться Мертвые тела. На полу записка: Я, Всеволод Юрьевич Опочинин, выражаю свою волю: захоронить в моем родовом склепе подателей сего документа.

 Что за черт!  закричал я.  Кто такие «податели»?

 Он сам и Наташатак я объяснил следователю.

 И тот поверил?

 Рядом на тумбочке стояли два пустых бокала и бутылка с шампанским, половина примерно везде отпечатки пальцев самоубийц. На полупузырек, пустой, но анализ показал

 Пузырек?  перебил я.  Что за пузырек?

 Из-под французских духов Наташи, на нем обнаружились отпечатки пальцев Всеволода.

 В нем был яд?  уточнил доктор.

 Следы яда. Очень слабыев бокалах. Ну и в трупах при вскрытии. Я объяснил, что покойник,  бубнил Евгений монотонно,  в силу своего саркастического характера мог оставить именно такую предсмертную записку. Даташестое сентября, почерк его.

 Ну а мотив?

 Горничная подсказала: сложные взаимоотношения между любовниками.

 Как же меня не вызвали?

 А кто знал, что ты в Москве?  Евгений на секунду поднял голову, взглянулкакая мука в глазах!  Я сказал, что муж с мая отсутствует, уехал на заработки.

 Я вернулся в тот день, шестого сентября.

 Кто ж знал

Наступившую паузу нарушил доктор:

 Каков состав яда?

 Какой-то сложный, в основеболиголов.

 Ага! Болиголов пятнистый, произрастает в поймах рек. Весьма ядовит. Откуда у Всеволода Юрьевича взялся такой редкий яд?

Евгений пожал плечами:

 Он же химик по образованию, когда-то в НИИ работал. В общем, дело закрыли, покойников выдали, сегодня я получил урны из крематория.

Наступила выпивальная пауза, мужчины приняли по полной; художница потягивала из глиняной кружки брусничный морс, курила, глядя в высокое окно с вековой липой, еще пышной. Заговорил управляющий Степатолстый здоровяк, кровь с молоком«с коньяком», уточнил бы я, зная его пристрастие (правда, сегодня он пил водку):

 Завещания нет. Вступай, Родя, в дело. Впрочем, дело терпит, можешь отдохнуть пока.

 Отдохнуть?

 Оправиться от удара. Нам всем не помешает Деньги у тебя есть?

 Одолжить?

 Шутник! У тебя масса возможностей,  заторопился Степа с мелькнувшей улыбкой змия-искусителя.  Поезжай по святым местам Ты же хотел, помнишь, Родя?

 По святым местам?  Я усмехнулся.  Это было бы славно. В путешествие я, возможно, отправлюсь

 Давай паспорт. Максимум через неделю

 Не по святым местам, дальше. А пока здесь посижу.  У меня внезапно вырвалось:И вообще не уверен, что приму это наследство.

 Вы серьезно?  неожиданно подала голос художница; впервые я вызвал у нее проблеск чувствалюбопытство И вдруг нечаянно поймал тяжелый взгляд Евгения.

 Родька, не пижонь!

 Да так, Жень, тоска.

 Переживешь!  сказал сурово мой робкий и мягкий друг.  Душно.  Расстегнул верхние пуговицы рубашки, блеснул эмалевый крестик на безволосой груди.  В чью пользу ты отказываешься от капитала?

 Ты что, с ума сошел?  даже испугался управляющий.  Он не отказывается, скажи, Родь!

Я поморщился:

 Не будем делить шкуру  запнулся, а Петр подхватил:

 Убитого медведя.

 Кем убитого, Петя?

 Пардон, неуместная поговорка,  отчеканил рекламщик, кажется, уже пьяненький.  Все-таки интересно, почему в предсмертной записке не указан мотив.

Доктор выпил и предположил:

 Расстроился, что Марьюшка не ему оставила родовое гнездо?

 Он сотню таких гнезд мог заиметь!  отмахнулся Петр.

 Не такихчужих. Она была одержима своим родословным древом. Может, и он? Оскорбленный в лучших дворянских чувствах

 И Наташа? Или он ее отравил?

Все поглядели на меня, Евгений вмешался сердобольно: